– О… – Он направился к крыльцу с необычайной легкостью для шестидесятилетнего мужчины, перенесшего сердечный приступ. – Ты об этом.
– Ты оправился достаточно, чтобы вернуться к работе, – произнесла Эмма.
Доктор Синклер почесал голову.
– Ну…
– Знаешь, с твоей стороны было не слишком любезно скрывать от меня правду. – Они поднялись на крыльцо и теперь находились на достаточном расстоянии от остальных, чтобы побеседовать наедине. – Я просила, чтобы ты показал мне свою карту, чтобы дал мне возможность следить за твоим выздоровлением, но ты предпочел все от меня скрывать. Хорошо, я с этим согласилась: в конце концов, это твоя жизнь, – но у меня тоже есть жизнь, отец.
Улыбка пожилого доктора слегка померкла.
– Я не хотел вовлекать тебя, ибо нелегко читать медицинскую карту близкого родственника.
– Полгода назад я похоронила мать, так что и с этим справилась бы. Вообще я могу справиться с чем угодно. Проблема в том, что я приехала тебе помочь, в то время как ты, судя по всему, в моей помощи не нуждаешься. И я была бы благодарна узнать об этом чуть раньше, поскольку нахожусь отнюдь не в отпуске.
– Я не думал об этом, Эмма.
– А о чем ты вообще думал? О том, что после всех этих лет молчания я с радостью брошу все, чтобы работать в твоей клинике?
Доктор Синклер ничего не ответил.
– Мне нужно вернуться в Нью-Йорк, – тихо произнесла Эмма.
– Чтобы работать по восемьдесят часов в неделю.
Минимум. Теперь, когда ее мать умерла, а отчим слонялся по миру, количество рабочих часов не имело значения.
– Я люблю свою работу.
– Речь о твоей жизни, а не о работе.
– Папа. – Эмма устало потерла глаза. – Мне кажется, ты немного запоздал с отеческой заботой. Если тебе стало лучше, я хочу об этом знать.
Он молчал. Немного подождав, Эмма отвернулась и едва не врезалась в Стоуна, который успел спуститься на землю и неслышно подошел к крыльцу.
Мальчишки гоняли на лужайке мяч. Привычная улыбка Стоуна куда-то исчезла.
– Он не готов вернуться к работе, Эмма. Он…
Однако доктор Синклер коснулся руки Стоуна, и тот так и не произнес вслух то, что собирался сказать.
– В этом чертовом грузовике у меня три запеканки, – сдалась Эмма. – Я привезла их тебе. Так что теперь готовить не надо. – С этими словами она направилась к автомобилю, поставила тарелки одна на другую и вновь ощутила странное покалывание на шее, коего никогда не возникало до тех пор, пока она не встретила Стоуна.
Хотя Эмме совсем не хотелось об этом думать.
Черт бы побрал этого мужчину!
Эмма развернулась, и конечно, увидела его. Просто поразительно, как быстро мог передвигаться Стоун. Совсем как кошка. Эмма заглянула ему в глаза и впервые за все время их знакомства не смогла прочитать, что в них написано. Он напоминал ей большого и сильного леопарда. Или тигра. Кого-то удивительно тихого, нетерпеливого и опасного в потертых джинсах и старой футболке, плотно облегающей широкие плечи, грудь и рельефный живот. Его своенравные волосы торчали сегодня во все стороны, словно вместо расчески он воспользовался пятерней. А его лицо…
– Эй… – Эмма провела пальцем по его виску. – Где швы?
– Я их снял.
О да, он крайне опасен. Во всяком случае, для ее психического здоровья.
– Что вы сделали?
– Признайте, у меня неплохо получилось.
Порез зажил идеально.
– Вы должны были позволить сделать это мне.
– Честно говоря, я не собирался позволять вам этого. – Стоун немного помолчал. – Эмма…
– Нет. – Она не хотела ничего слышать, хотя понимала, почему он играет роль защитника ее отца. Только вот она устала от людей, у которых кто-то стоял за спиной, в то время как у нее не было никого.
– Я не хочу об этом говорить.
– Плохо. Потому что я как раз хочу поговорить. – Стоун огляделся по сторонам, дабы убедиться, что их никто не слышит. – Он приезжал повидать вас, Эмма.
– Что?
– Когда вы были ребенком. Не раз приезжал. Но ваша мать скрывала это и каждый раз увозила вас подальше от дома.
– О чем вы говорите?
– Он посылал письма и звонил. Он пытался стать частью вашей жизни, но она каждый раз повторяла, что не бывать этому. С вами она метила высоко. А он ей только мешал.
– Нет. – Эмма покачала головой. – Она бы не сказала ничего подобного. – Только вот… Только вот сколько раз Сэнди повторяла эти самые слова… что Эмма должна подняться выше собственных корней. О господи! – Я не верю.
– Я знаю, как сложно услышать другую версию событий. Ведь она вас вырастила.
Нет. Нет, это не сложно. Эмма, как никто другой, знала, что у каждой медали имеются две стороны.
И все же выражение лица Стоуна, полное сочувствия и уверенности…
– Почему? – прошептала она. – Почему он позволил ей сказать, что ему нельзя со мной видеться?
– Потому что он был перед ней в долгу. Он чувствовал себя ответственным за то, что она потеряла здесь несколько лет своей жизни. В этом она винила его.
Сэнди горько сожалела о годах, проведенных в Вишфуле, как горько сожалела о каждой морщине на своем лице, за которые винила высокое палящее калифорнийское солнце.
– Он приезжал в Нью-Йорк повидать меня.
Взгляд Стоуна смягчился.
– Да.
– А она его прогнала.
– Да.
Эмма устремила невидящий взор на гранитную скалу.
– Она не хотела делить меня с ним.
– Полагаю, что так, хотя это очень ранило вашего отца. Поэтому он начал отдавать всю свою нерастраченную любовь и свободное время другим детям. Мне и остальным. – Эмма услышала, как Стоун подходит к ней. Сухие сосновые иголки захрустели под подошвами его кроссовок. – Он хороший, Эмма. Правда хороший.
Эмма прикрыла глаза при звуке глухого, исполненного эмоций голоса Стоуна.
Ее отец был ему небезразличен. Она некоторое время осмысливала это, а потом замерла, когда Стоун развернул ее лицом к себе. Его руки скользнули по ее рукам, забирая тарелки с запеканкой, и Эмма ощутила тепло, исходящее от его мускулистого тела.
– Стоун?
– Да? – Он не отстранился и по-прежнему стоял так близко, что Эмма чувствовала, как касается ее виска его дыхание.
– Спасибо, что рассказали, – прошептала она.
Стоун кивнул, а потом покачал головой.
– Он меня за это не поблагодарит. – Он поставил запеканку на капот, а потом снова подошел ближе.
Еще ни разу в жизни Эмме не приходилось столь остро ощущать присутствие мужчины.
Или свое собственное тело.
Это нехорошо.
И все же она не отошла. И даже наоборот – немного подалась вперед.
– Вы кажетесь такой напряженной, что вот-вот лопнете, – еле слышно произнес Стоун, поднимая руку, чтобы коснуться щеки Эммы.
Ошеломленная потерей контроля над собой, Эмма прижалась к его ладони. Она прекрасно понимала, что совершает ужасную ошибку. Причиной тому была возникшая между ними химия, которой у обоих оказалось в избытке.
– Вы, должно быть, уже заметили, что я не очень-то умею расслабляться.
Губы Стоуна дрогнули.
– Я могу помочь.
Эмма тут же представила помощь Стоуна, и перед ее глазами вдруг возникли их сплетенные обнаженные тела.
О господи… Это он во всем виноват. Он буквально источал сексуальную энергию, и то обстоятельство, что они стояли так близко, лишь усугубляло ситуацию. Как и рука Стоуна, лежавшая на руке Эммы. Взгляд его глаз тоже ослаблял ее оборону, разрушал стену, которую она выстроила вокруг себя много лет назад, обнажая ее чувства.
– Да, – выдохнул Стоун, когда его бедра коснулись бедер Эммы. – Я это чувствую.
Эмма вздернула подбородок. Она знала, что Стоун говорит о возникшей между ними химии, остром физическом влечении. Нет, она неспособна выдержать столько эмоций сразу. Ведь сейчас она пыталась сосредоточиться на лицемерном чувстве разочарования отцом.
– То… то, что происходит между нами, не проблема.
– Нет?
– Нет. – Эмма повысила голос. – Ни при каких условиях.
– Кого вы пытаетесь убедить? – спросил Стоун. – Меня? Или себя?
– Я серьезно. Это плохая идея.
– Плохая идея? – Голос Стоуна звучал тихо и ошеломляюще чувственно, когда он наклонил голову так, что их с Эммой губы едва не соприкоснулись. – Ну, если это поможет вам заснуть ночью, док.
В его потемневших глазах теплилось такое притягательное понимание, что у Эммы подкосились колени. Последовала и другая реакция на близость этого мужчины. Реакция, о которой она даже не хотела думать. Которую она не хотела признавать. Но зато она готова была признаться себе в том, что уязвима перед Стоуном. Только вот что было тому причиной: его источающее тестостерон мускулистое тело или разительное отличие от других известных ей мужчин – она не знала.
Да, она была слишком уязвима.
Развернувшись, Эмма взяла с капота тарелки с запеканкой и вложила их в руки Стоуна.
– Разогревайте в духовке при температуре сто восемьдесят градусов в течение часа.
Губы Стоуна слегка дрогнули, и Эмма вновь всем телом ощутила его близость. От него пахло лесом, лимонами и мужчиной. Его лицо покрывал темный загар, а от глаз и уголков губ разбегались светлые морщинки, свидетельствующие о том, что он много и часто смеялся.
Эмма не могла взять в толк, почему ее так привлекало это обстоятельство: может потому, что она частенько задумывалась над тем, каково это – не быть зависимой от работы?
Но ведь в работе вся ее жизнь. Эмма всегда хотела, чтобы было именно так.
Стоун потер подбородок. Он не брился сегодня и, возможно, вчера тоже. Это должно было оттолкнуть Эмму.
Но не отталкивало!
Ей просто необходимо было отыскать в нем хоть какой-то недостаток: может, у него дырявые носки, или он храпит… Господи, как она на это надеялась!
– Вы поговорите с ним, прежде чем уехать?
– Думаю, я сказала достаточно.
– Вы слишком строги с ним. – От его слов Эмме стало не по себе. Наверное потому, что Стоун был прав. И она ненавидела его за это. – Может, вы все же найдете, что ему сказать. Что-то более любезное.