– Тогда останемся здесь? – еле слышно спросила Эмма.
– Да. О да.
С губ Стоуна сорвался тихий стон, когда Эмма вновь о него потерлась. Схватив ее за бедра, Стоун обернулся через плечо и заметил небольшой столик, на который Эмма бросала ключи и сумочку. Развернувшись, он посадил ее на столик, а потом просунул руки под ее кофту и сжал ладонями груди.
– Стоун. – Возбуждение охватило Эмму неожиданно быстро. – Не думаю, что он выдержит.
– Выдержит. – Стоун быстро и ловко освободил Эмму от наспех надетого костюма.
Эмму веселила поспешность Стоуна и заводила тоже. И уже в следующее мгновение одежда валялась на полу, ноги Эммы обвивали талию Стоуна, а веселость улетучилась, сменившись чувственным голодом. Пальцы Стоуна коснулись лона Эммы, и он глухо застонал, почувствовав ее готовность.
– Держись за меня. Да, вот так…
Стоун вонзился в нее и застонал.
– О господи, да!
Эмма судорожно сглотнула от внезапно охвативших ее эмоций. Все ее беспокойство, суета и необходимость постоянно находиться в движении внезапно свелись к тому, что ей действительно было нужно.
А нужен ей был…
Он.
Глава 26
Эмма провела утро, сидя с отцом на берегу реки. Перед визитом нового владельца клинику закрыли на неделю, чтобы провести там кое-какие работы.
Эмме очень хотелось бы посмотреть на новшества, но она уезжала домой.
Домой.
Именно этого она так хотела на протяжении последних нескольких месяцев, но теперь ее дом обрел новую дислокацию.
Он обосновался в здании, которое она только что продала. Эмма посмотрела на отца, вместе с которым направлялась прочь от озера. Он поймал на себе взгляд дочери и ободряюще потрепал ее по руке.
Сердце Эммы сжалось.
– Сюда, – произнес доктор Синклер, заводя дочь в «Лакомства Вишфула». – Нам просто необходимы сладости, – обратился он к Серене. – Печенье, пирожные, пироги… все, что у вас есть.
Серена вынесла целый поднос восхитительных шоколадных кексов, за которые Эмма готова была убить, и с грохотом поставила на стол.
– Забирайте все.
Эмма сдвинула брови.
– Что-то не так?
– Я переутомлена, и мне просто необходим чертов отпуск.
– Мне жаль, что вы так устаете, – мягко произнес док Синклер. – Но если вам это поможет, скажу, что вы печете самые восхитительные кексы на свете.
– Спасибо. – Серена облокотилась о прилавок и подперла кулаком щеку. – Слышала, вы продали клинику. Как думаете, ваших покупателей заинтересует мой магазин?
– Ты продаешь магазин? – удивленно спросила Эмма.
– Подумываю об этом.
Это было так непохоже на Серену, что Эмма протянула руку и сжала пальцами ее запястье, чтобы проверить пульс.
– Перестань. Я не больна. Просто устала.
– Может, тебе стоит поехать в горы? Я слышала, в это время года в Мексике чудесно.
– Да, ты права в том, что отсюда нужно убираться. Но я подумываю насчет Нью-Йорка.
Эмма ошеломленно заморгала и отложила кекс.
– Насчет Нью-Йорка? Моего Нью-Йорка?
– Твоего и Спенсера, – замолчав, Серена посмотрела на дока, а потом на Эмму. – Он оставил мне это. – Она достала из кармана конверт, на котором крупными буквами было написано: «Не открывай, пока не будешь готова».
Эмма узнала почерк Спенсера.
– В тот день я так и не довезла его до аэропорта, – призналась Серена.
– Что?
– Да. Он остался у меня на ночь и мы развлекались вплоть до вчерашнего дня. Прошу прощения, док, – обратилась она к доктору Синклеру.
Тот покачал головой.
– Не стоит извиняться.
Серена наблюдала за тем, как Эмма открыла конверт и заглянула внутрь.
– Билет до Нью-Йорка. Ничего себе. Похоже, ты ему действительно понравилась.
– Он в один конец, – заметил доктор Синклер, оглянувшись через плечо. – Должно быть, вы подарили ему незабываемую ночь.
Серена мечтательно улыбнулась.
– Так и есть.
– Ты собираешься уехать?
– Неужели это так странно? Что я поселюсь в Нью-Йорке и составлю конкуренцию местным пекарям со своими лучшими в мире десертами?
– Нет.
Вообще-то Эмма явственно представляла, как все будет. У Серены все получится. У них со Спенсером все получится. Эмма поступила так, как совсем недавно поступил ее отец, когда она нуждалась в поддержке: легонько сжала руку Серены.
– Я очень за него рада.
Серена посмотрела на Эмму.
– А за меня? За меня ты тоже рада?
Улыбнувшись, Эмма не изменила своей фирменной честности. Ибо в данный момент у нее было только это.
– Нет. К тебе я ревную.
– Потому что я решила последовать за тем, кто мне нужен, то есть за Спенсером, в то время как у тебя не хватает духу остаться за Стоуном?
– Вообще-то потому, – сухо произнесла Эмма, – что Стоун, судя по всему, не собирается следовать за мной через всю страну.
– Но ты могла бы остаться с ним, – произнес доктор.
– Моя жизнь в Нью-Йорке.
– Да. – Серена забрала конверт. – Если Стоун даст тебе конверт, на котором написано: «Не открывай, пока не будешь готова», – не открывай его, потому что ты действительно не готова. – Не дав Эмме возможности ответить, Серена повернулась к доку. – Стало быть, дело решенное?
Доктор взял с подноса еще один кекс.
– Решенное.
– Плохо, что Стоун не сумел ее уговорить, да?
Эмма ошеломленно посмотрела на отца.
– Что?
Серена поморщилась.
– Извините. Вырвалось. Не стоило этого говорить.
Доктор Синклер сунул кекс в рот.
Эмма же, не мигая, смотрела на отца.
– Ты хотел, чтобы Стоун уговорил меня не продавать клинику? – спросила она.
Доктор поморщился.
– Не совсем так.
О черт! Эмма положила на стол недоеденный кекс. Ее сердце колотилось точно сумасшедшее.
– И что теперь?
Вздохнув, доктор отложил кекс и посмотрел на дочь.
– Ничего особенного. Я просто подумал, что, если у вас все сладится, ты захочешь остаться.
– Чтобы тебе не пришлось продавать клинику.
– Чтобы мне не пришлось продавать клинику.
– Папа, я спрашивала тебя сотню раз, действительно ли ты хочешь продать клинику. Нет, даже тысячу. Я спрашивала и спрашивала, но ты ни разу…
– Я хотел, чтобы ты сама решила остаться и не продавать. Чтобы захотела возглавить наше семейное дело. – Его улыбка разрывала Эмме сердце. – Но я не собирался просить тебя об этом.
О нет! Ну, зачем он разыгрывает из себя мученика?
– Ты не хотел попросить меня об этом напрямую? Вместо этого ты собрался попросить Стоуна отговорить меня от продажи клиники. Человека, не являющегося членом семьи, постороннего…
– В самом деле? – мягко перебил Эмму отец. – Он действительно посторонний?
Он не доверял ей настолько, чтобы сказать правду.
– Поверить не могу. Ты продал свой бизнес, несмотря на то, что не хотел этого. Ты хотя бы понимаешь, насколько я… разочарована?
– В самом деле? Ты хочешь знать, что такое «разочарование»? – Доктор поднялся из-за стола. – Разочарование – это когда в одночасье лишаешься средств к существованию. Или когда наблюдаешь за тем, как твой ребенок выбирает неправильное окружение, высасывающее из него жизнь и радость, сердце и душу. И все это происходит на расстоянии трех тысяч миль, так что ты не можешь помочь. Вот что такое «разочарование».
Снедаемая чувством вины, Эмма покачала головой.
– Я должна уехать.
– Эмма, подожди.
Она отвернулась, не в силах сдержать слезы.
– Мне жаль, пап. Ужасно жаль, что ты продал клинику, хотя вовсе не хотел этого. Ужасно жаль, что ты решил сказать правду Стоуну, поскольку не мог сказать ее мне.
– Не уезжай, Эмма.
– Ничего не поделаешь. Я никогда не собиралась оставаться. Никогда. Думала, ты это знаешь.
– Да. Я знал. – Пожилой доктор вздохнул. – Я просто не хотел, чтобы ты уезжала.
Ти Джей и Стоун сопровождали группу на Рокбаунд-Саммит. Когда же они вернулись, грязные и измученные, Стоун собирался дома принять душ, а потом отправиться к Эмме, раздеть ее и попытаться уговорить остаться.
Вместо этого он остановился как вкопанный на полпути к своему домику, ибо на крыльце его поджидала Эмма. Его тело моментально отреагировало на ее присутствие, а колени подкосились. Знак того, что он действительно испытывал к ней сильные чувства.
– Эмма.
Стоун подошел ближе и хотел уже прикоснуться к ней, но она поднялась со ступеней и остановила его взмахом руки.
– Что-то случилось?
– Отец не хотел продавать клинику, и ты знал об этом. Более того, он хотел, чтобы ты отговорил меня от сделки.
Стоун ошеломленно заморгал, ибо менее всего ожидал услышать от Эммы именно это.
– Что?
– Ты слышал. Так когда же он попросил тебя об этом? До или после того, как мы переспали?
Нет, ничего хорошего из этого не выйдет. Стоун двинулся к ней.
– Эмма…
– Не надо. – Она указала на него пальцем. Ее голос слегка дрожал. – Не надо произносить мое имя этим своим мягким, соблазнительным голосом, с помощью которого ты можешь уговорить меня на что угодно или отговорить.
– От чего?
– Ты прекрасно знаешь, что тебе не единожды удалось уговорить меня избавиться от одежды. Так когда же, Стоун? Когда он тебя попросил?
Стоун заглянул Эмме в глаза и увидел в них не злость, а… боль. И это разрывало ему сердце.
– В самом начале, но все не так, как ты думаешь…
С губ Эммы сорвался тихий возглас, и Стоуну показалось, что ему в сердце вонзили нож.
– В самом начале, – повторил он, – твой отец сказал мне, что не собирается сообщать тебе о серьезности своей болезни. Он не хотел, чтобы тебя привело сюда чувство вины. Я сказал ему еще тогда, что эта идея плоха и что, несмотря ни на что, он должен быть с тобой откровенен.
– Но он откровенен не был. Как и ты.
– Я уже говорил и повторю, что не имел права рассказывать тебе об этом. Когда стало ясно, что быстро он не поправится и что ты по-прежнему несчастна здесь, он понял, что ты не останешься.