разговаривал он. Он слишком очевидно дал понять, что хочет избавиться от вашего сына. Так почему Вестабуль не попытался торговаться? Почему он принял условия Ника?
– Я думаю, потому, что им в общем-то не был нужен ваш сын. Это был просто предлог для иной сделки. Чего они действительно хотели, это всучить нам компоненты прыжкового двигателя.
Эти компоненты были с дефектом. Они не полностью совмещались друг с другом. Они были созданы так, чтобы отказать, когда мы войдем в тах. Амнион продал их нам, чтобы избавиться от нас – уничтожить нас.
Игнорируя свой расплывающийся взгляд и боль, словно кто-то забивал ей гвозди в череп, Морн оперлась на локоть, чтобы видеть Вектора более четко.
– Вы пытаетесь сказать, вы думаете, что они верят, что мы действительно погибли, и не отправятся вслед за нами?
Вектор кивнул.
Идея была слишком привлекательна, чтобы свыкнуться с ней.
– Но почему? – спросила она. – Почему они пытались убить нас?
– Вероятно, потому, что знали: Ник обманул их.
– Но ведь это не так, правда? – запротестовала она. – Во всяком случае, не в реальном понимании. Он предложил им возможность проверить свою кровь, когда знал, что результаты будут бесполезны, но он никогда не обещал ничего другого. Он всегда мог утверждать, что придерживался своих условий сделки.
– Именно в этом и заключается их проблема, – согласился Вектор. – Он придерживался своих условий сделки и одновременно обманул их. Они не хотели пользоваться репутацией, что действуют на основе неправильно интерпретированных фактов, и они не хотели оставить в покое то, что он обманул их.
– А то, как он их обманул, имеет для них ошеломляющее значение. Как он может быть имунным к их мутагенам? Если они не смогут ответить на этот вопрос, все их сделки с человеческим космосом превращаются в пыль.
Больше всего, вероятно, они хотят схватить нас, чтобы узнать правду – и получить свежую партию человеческих существ одновременно. Но они не могут сделать этого. Они никогда не смогут увериться наверняка, что у нас нет курьерской ракеты, готовой сообщить о случившемся всему человеческому космосу.
Поэтому уничтожение нас в подпространстве было самым безопасным вариантом. Таким образом никто не будет знать, что нас убили или обманули. И тайна иммунитета Ника может умереть вместе с нами.
К тому времени, как они узнают, что мы до сих пор живы, мы уже должны быть в безопасности на Малом Танатосе – если это можно назвать безопасностью. Во всяком случае, там много людей. И нелегалы со всей галактики будут свидетелями происходящего. Амнион не сможет атаковать и даже, вероятно, схватить нас без того, чтобы окончательно не подорвать свою репутацию.
Морн не хотела верить Вектору. Она не хотела оставлять себя такой открытой, такой уязвимой. Но она не могла противостоять лучику надежды, который Шахид зажег в ней. Если Амнион не являлся самой главной проблемой в настоящий момент, тогда нужно всего лишь справиться с Ником…
О, пожалуйста. Пусть это будет правдой! Пусть это будет правдой!
Она никогда не боялась Ника так сильно, как Амниона.
Она до сих пор не могла четко видеть инженера. Слезы не придавали взгляду ясности. Но сейчас это были не простые слезы боли и отчаяния.
– Вектор, почему? – Ее голос звучал глухо от слабости. – Почему вы делаете это? Я угрожала вашей жизни. Совсем недавно я пыталась убить вас всех. Почему вы делаете это для меня?
Ей следовало внимательнее вслушиваться в интонации его голоса. Ей следовало как-то заставить себя сморгнуть слезы, чтобы взгляд очистился и она смогла прочитать выражение его лица. И подготовиться к ответу.
Когда он ответил, его голос был холодным и безжизненным; словно разговор причинял ему не меньшую боль, чем сильное m:
– Я сохраняю вам разум, чтобы он мог причинить вам побольше боли.
Вектор.
Он с трудом поднялся на ноги.
– Я починил вашу дверь, – сказал он все тем же тоном. – Вы не сможете снова выбраться из каюты. Пойду, сообщу ему, что вы очнулись.
Дверь с шипением открылась перед ним и закрылась. Статусный свет на контрольной панели сообщил Морн, что двери заперты на замок.
Когда они открылись снова и Ник Саккорсо протиснулся в каюту, ее зрение улучшилось. Затылок у нее раскалывался, словно строение после термоядерного взрыва, но слезы перестали течь, и она смогла сосредоточиться. Ее слабость заморозилась; у ядра она стала твердой и недоступной, словно сверхохлажденная ярость.
Ей требовалась твердость. В противном случае при виде этих черт и горящих шрамов она бы растеряла всю свою смелость.
У Ника есть все причины выглядеть подобным образом, напомнила она себе. Он был обманутым артистом, преданным инструментом, который как он считал принадлежит ему душой и телом. Она дала ему нечто, что достало его до самых глубин его темных и сложных желаний – и сейчас он знал, что этот дар – фальшивка.
А он был способен убить человека за гораздо меньший проступок.
Он на короткое время остановился у ее двери; давая ей время увидеть, что ей грозит; давая ей шанс понять, какая опасность ее подстерегает, судя по его выражению лица. Затем стрелой метнулся к ней словно пуля и ударил ее по щеке так сильно, что она рухнула на койку.
Огни, словно сверхновые вспыхнули у нее в голове. Невероятная боль парализовала ее; белая вспышка ослепила. Она не могла защищаться, пока он рылся в ее скафандре, пока он не обнаружил ее черную коробочку; она не могла ничего сделать, пока он забирал контроль над ее жизнью в свои руки.
Схватив коробочку, он отступил назад. Держа пульт так, чтобы наблюдать за Морн, пока он изучает его, он прочел название функциональных кнопок.
Обезумевшая от боли, Морн была бессильна реагировать, когда он нажал одну из кнопок.
С ней ничего не произошло.
– Вот, – прохрипел он, засовывая пульт управления шизо-имплантатом в свой карман. – Теперь я все отключил. Вставай.
Она не могла. Она слышала приказ в его голосе; она понимала, что ей грозит. Но она была слишком слаба, чтобы подчиниться, ей было слишком больно. Без искусственной помощи она была всего лишь человеком – женщиной, слишком измученной, побежденной.
– Я сказал, вставай.
Как-то ей удалось подсунуть под себя руки и перейти в сидячее положение. Ошеломленная и изможденная горящими внутри нее солнцами она могла подняться лишь так.
– Теперь ты моя, сука, – проревел он. – Ты обманывала меня и лгала мне в последний раз. Какое-то время я думал, что ты обратила Вектора против меня. Я даже сомневался насчет Микки. Но тебе это не удалось. У тебя есть свои пределы, не так ли? Я постараюсь, чтобы ты дошла до них. – Он похлопал себя по карману. – Я собираюсь заставить тебя страдать – я собираюсь, чтобы ты кровоточила и умирала как и все остальные человеческие существа, а не как супермен, мать твою. Это твой последний шанс. Вставай!
– К чему? – Несмотря на боль, ядро из льда держалось стойко. – Чтобы ты ударил меня снова? Я с этим покончила. Я перестала играть роль одной из твоих игрушек. Если ты хочешь, чтобы я «кровоточила и умирала», ты должен подойти и совершить это. Я не буду помогать тебе. И заставлю тебя заплатить за это. Клянусь, я заставлю тебя заплатить за это.
Неизвестно как.
И словно вспышка солнечного протуберанца он схватил ее, прижал ее к себе. Шипя почти прямо ей в лицо, он спросил:
– Как ты собираешься это сделать?
Она посмотрела на него, лед против пламени.
– Ты не сможешь отменить саморазрушение. Твои коды приоритета до сих пор бесполезны. – Это было предположение, но достаточно безопасное; у него не было времени решить проблему, которую она оставила ему. – Твой корабль – бомба, готовая взорваться в любую минуту. Ты не знаешь, как я запрограммировала его. Может быть, я поставила его на взрыв, если не буду входить в систему каждую пару часов.
Ты, вероятно, догадаешься, что я сделала с твоими кодами. Или можешь использовать мой пульт, чтобы выяснить это. Но ты не сможешь сделать все вовремя. Малый Танатос работает на Амнион. Вы, нелегалы, всегда думаете, что работаете на самих себя, но вы служите им. И как только ты окажешься в зоне действия скана, их гавань сообщит им, что ты до сих пор жив. Тогда боевые корабли отправятся за тобой.
Если ты не будешь достаточно быстр, ты должен будешь встретиться с ними с тикающей бомбой и без своих кодов приоритета.
Она могла видеть, что он слышит ее. Его ярость не уменьшилась, но изменилась. Его инстинкт сражения за корабль и свое выживание становились более важным, чем желание причинить ей боль.
– Но временно, – продолжала она. – Ты сможешь решить все эти проблемы без меня. Но до тех пор, пока они не появятся, тебе придется сохранять мне жизнь – тебе придется беречь мой мозг в неприкосновенности. Может быть, это даст тебе время найти лучшую причину, чтобы понять, почему ты не должен причинять вред мне. Или Дэвису.
Он слушал ее. Он не мог не слушать. Она говорила о проблемах, которые он не мог игнорировать. К тому же у нее перед ним до сих пор сохранялось одно преимущество, даже без шизо-имплантата; она знала Ника лучше, чем он знал ее. Это ведь он был ослеплен маской страсти. Это открывало его – и скрывало ее.
Ярость сделала его кожу цвета шрамов; жилы на его шее вздулись. Но он не ударил Морн. Сквозь зубы он пробормотал:
– Какую причину?
– Потому что ты, – сказала она спокойно, словно ее не волновало, что он зол настолько, что может разорвать ее на куски. – Ты капитан Ник Саккорсо, который никогда не проигрывает.
Он уставил на нее взгляд, словно ствол пистолета. Его руки не отпускали ее.
– Ты хочешь, чтобы люди верили в это. Ты хочешь, чтобы каждый нелегал или полицейский, который услышит о тебе, верил в это. Но и это не все. Ты нуждаешься в том, чтобы твоя команда верила в это. Они любят тебя не из-за твоей привлекательности. Даже твои женщины. Они любят тебя в силу твоей репутации. Они любят Ника Саккорсо, который никогда не проигрывает.