Геннадий Юрьевич так и не понял, что, когда обосрался устроил безобразный скандал, лучше уйти в тину и молчать. Хотя бы какое-то время.
В примере выше глагол обосраться написан с зачеркиванием. Эксплицитное, то есть явно выраженное, зачеркивание в интернет-коммуникации позволяет не отказаться от использования слова (словосочетания и прочего), а лишь изменить его прагматический статус, показав, что на самом деле думает автор текста, и продемонстрировать свою осведомленность о существовании норм этического и правового характера. Не менее часто эксплицитное зачеркивание используется по отношению к обсценной лексике.
Гендиректор Apple Тим Кук заявил, что если вы хотите качать приложение из неофициальных источников, то вам надо пойти на хуй купить себе андроид и не ныть.
В последнем примере зачеркивание нехорошей идиомы пойти на хуй де-факто коммуникативно выделяет то, что реально думает автор поста, но делает вид, что он тоже против нехороших слов.
Более продвинутый способ в смысле технологии сокрытия обсценного — «забеливание», «ретуширование» и подобные манипуляции с текстом, снимаемые одним кликом курсора мышки. Существенное отличие от зачеркивания состоит в том, что эксплицитно зачеркнутый текст в любом случае виден адресату, а при «забеливании» ответственность обнародования плохих слов и мыслей переносится на читателя: не хочешь — не кликай. Такая технология используется, например, в Национальном корпусе русского языка. Пользователь не увидит обсценных слов, если он их не ищет:
Где Петр? Уволю … в …! Платеж провела? Какого … ты там сидишь, … недоёбаная?! Всех на … завтра же уволю! И т. д.
Однако интересующиеся могут движением курсора мыши преобразовать такой фрагмент в аутентичный текст источника:
Где Петр? Уволю пидараса в пизду! Платеж провела? Какого хуя ты там сидишь, пизда недоёбаная?! Всех на хуй завтра же уволю! И т. д.
Отметим, что НКРЯ тоже оказывается не вполне последовательным в эвфемизации, хотя и использует современные методы ухода от аморалки. Так, словоформа недоёбаная не забеливается, демонстрируя специфический подход искусственного интеллекта к составу обсценного.
Использование эвфемизмов сводится к двум семантическим операциям, которые можно представить следующим образом:
1) говоря S, я не произношу плохое X;
2) я имею в виду плохое X,
где S — произносимый эвфемизм, а X — обсценное, неприличное слово.
С течением времени в процессе употребления ослабевает связь между S и X. Это может происходить в двух направлениях. С одной стороны, S само может становиться неприличным. Так, слово хер, изначально бывшее названием буквы кириллического алфавита, в качестве эвфемизма заменяло слово хуй, которое, как известно, и начиналось с буквы «хер», — намек был понятен каждому. Действительно, это как сегодня послать на х или послать в п или охарактеризовать некую даму как известную б. В современной речи послать на хер по степени грубости приближается к послать на хуй. И действительно, в «Толковом словаре русской разговорно-обиходной речи» Химика и слово хуй, и слово хер получают одинаковую помету — скверносл. (сквернословие), при этом слово хрен — только сниж. (сниженное)[86]. Мы не уверены тем не менее, что лексему хер следует относить к тому же стилистическому регистру, что и слово хуй, однако использование одинаковых стилистических помет для квалификации слов хуй и хер имеет под собой определенные основания. Таким образом, слово хер сейчас нельзя рассматривать как удачный эвфемизм для лексемы хуй (не выполняется операция 1, поскольку плохое заменяется на плохое).
С другой стороны, связь между S и X может теряться в том отношении, что слово S перестает восприниматься как замена слова X. Так, глагол трахать не ассоциируется с обсценной формой ебать и рассматривается носителями современного русского языка как автономная лексема. Аналогично слово фиг потеряло связь с матерным словом хуй. Так что и в этом случае успешная эвфемизация невозможна (не выполняется операция 2).
Дискурсивные практики в сфере эвфемизации также меняются. Здесь важно упомянуть два направления изменения (развития?) системы эвфемизмов русского языка.
Первое — возникновение новых эвфемизмов на основе уже имеющихся техник эвфемизации. К примерам такого рода относится довольно прозрачный эвфемизм зуй как результат замены первой буквы нехорошего слова, часто мотивированной близким расположением букв «х» и «з» на клавиатуре.
Неоколониализм не прошел. Немца просто послали на зуй. Посол Германии в Намибии пожаловался президенту этой страны на засилье китайцев.
Смирись, товарищ, с судьбой своей,
Над трудностями не охай, не ахай,
Неси иль кати скорей и быстрей,
Либо пошлют на зуй.
Подобно элементам обсценной лексики, эвфемистические замены часто становятся инструментом языковой игры. Отметим, что в примере выше уже присутствует игровая семантика: строка Либо пошлют на зуй представляется автором как опечатка, возникшая из-за близости на стандартной клавиатуре клавиш «з» и «х». Действительно, рифма требует сохранения обсценной формы: не ахай — на хуй. Еще более развернутый пример языковой игры, основанной на близости букв на клавиатуре, представлен в известном анекдоте Дарьи Митиной «Бля Хуева». Приведем его для иллюстрации полностью.
Уважаемая компания «Джениус»!
Переместите на ваших клавиатурах букву Ю подальше от буквы Б, а букву 3 подальше от Х! Заранее спасибо. Юля Зуева.
Уважаемая Юля Зуева!
Настоятельно рекомендуем Вам выйти замуж и сменить фамилию (или взять обратно девичью, если вы замужем). Что же до имени, то имя Джулия Вам очень прекрасно бы подошло.
Уважаемая компания «Джениус»!
Моя девичья фамилия — Судакова, а буквы С и М на ваших гребаных клавиатурах тоже стоят рядом. И никакая я вам не Джулия!
Уважаемая Бля Хуева!
Не пойти ли Вам на зуй! Нам каждый день приходит туева хуча писем ото всяких судаков вроде Вас со всего света, юукв на всех не напасешься!
Не стремясь пересказывать соль анекдота — что, очевидным образом, бесполезно, — обратим внимание, что коллизия Юли Зуевой в том, что, даже поменяв свою фамилию на девичью (Судакова), в переписке она с высокой вероятностью время от времени будет представать как Мудакова. Ответная реплика компании «Джениус» идеально выстроена на регулярных заменах букв, находящихся рядом на клавиатуре, — тенденция гиперболизирована, что воспринимается как достойный ответ на безумное письмо.
Второе направление эвфемизации связано с появлением новых технологий представления текста, в том числе в интернете. Рассмотренные выше литуратив и «забеливание» неприличных слов относятся к новым приемам эвфемизации. Дальнейшее расширение вселенной Гутенберга с неизбежностью приведет к появлению новых способов отстранения говорящего от нехорошего в речи — как нарочито иронического, так и искреннего.
Изменение и даже, прости господи, развитие обсценной лексики и обсценного дискурса существенно не отличаются от аналогичных тенденций в русском языке в целом. Меняется лексический состав, происходят преобразования в грамматической системе — постепенные, поскольку нормирование и кодификация консервируют феномены старшей нормы, но неотвратимые. Язык описывает реальность, а реальность меняется — часто очень радикально. Язык, отражая дивный новый мир (brave new world[87]), становится другим языком, иногда трансформируясь в новояз. Впрочем, это уже другая тема.
Обратим внимание на другое: сформулированный, вполне тривиальный тезис важен в том отношении, что сфера обсценного является не заповедником безнравственности и греха, возникшим из-за подрывной деятельности то ли татаро-монголов, то ли англосаксов. Она представляет собой органичную часть русского языка и отраженного в нем взгляда на мир, которая расширяет речевой инструментарий выражения смыслов и эмоций «по-нашенски» — по-русски. Гонителям «матизмов» и «обсценизмов» соболезнуем.
Глава 5. Право мата
Тема права уже затрагивалась на страницах этой книги, что вполне закономерно. В основе права лежит мораль, а появление запретных слов во многих ситуациях общения осуждается именно по моральным основаниям. Нормы права отражают — часто весьма причудливо — моральные представления социума. Неудивительно, что некоторые новеллы законов прямо запрещают использование нецензурной лексики. Так, Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях (КоАП) запрещает организацию публичного исполнения произведений литературы, искусства и других, если они содержат нецензурную брань (ст. 6.26 КоАП); запрещено распространение таких произведений без специальной упаковки и текстового предупреждения (ст. 6.27 КоАП). Разумеется, наказание воспоследует за нецензурную брань в общественных местах (ст. 20.1 КоАП). Существуют и другие запреты: введены санкции за нецензурную брань в интернете, требование модерирования постов в социальных сетях (с посещением более 500 000 пользователей) и прочие. Интересующиеся легко найдут полное исчисление соответствующих законодательных новелл, побеседовав с нейросетью GPT.