Мне постелили на диване в их однокомнатной квартире, я взял с собой в постель Марию, и расположился было провести с ней ночь в любви и покое, и даже, осторожно ворочаясь в постели, разоблачился донага, пристроил Марию, и только собрался начать сам, как услышал легкое покряхтыванье пружин хозяйской кровати. Приподнявшись, я глянул в их сторону и увидел голую спину сидящей верхом на муже хозяйки дома. Ее ритмичное покачивание не оставляло сомнений в том, чем они занимались. Я был внутренне потрясен. Раньше такого на наших с женой глазах они себе никогда не позволяли. К тому же я еще никогда не присутствовал при сношении супружеской пары — те молодые ребята в подъезде не в счет: у них не было опыта, все наспех, и ничем не закончилось. Тут — другое дело: хорошо знающие друг друга партнеры понимали, что надо делать, чтобы добиться того-то и того-то, чего они хотят. Они вообще сбросили одеяло на пол и совокуплялись в открытую. Я встал с дивана — они не обратили на меня внимания. Супруга продолжала раскачиваться на муже, ритмично подрагивавшем под нею. Они только начали и никуда не торопились. Я стоял рядом с широкой тахтой, на которой они устроили сексодром, и ощущал свой набухший член, выдававший мое состояние. Они как будто ничего не замечали, и супруг просунул пальцы в промежность своей жене, чтобы усилить ее наслаждение. Та наклонилась, и не прерывая своего медленного аллюра, стала его целовать. Тогда он начал свободной рукой щипать соски ее грудей. Она застонала от сладострастия, протянула руку и взяла его за горло. Он захрипел, и видимо, это увеличило их обоюдное наслаждение.
Когда-то я читал рассказ американского писателя Бена Джонса о присутствующем на казни через повешение. Он от первого лица замечает такую особенность: у казнимого через повешение во время казни встает хуй. То же, видимо, происходит и при любовной асфикции — хуй невероятно крепнет! У меня мелькнула мысль: она душила мужа, чтобы он дал ей большее наслаждение! Приятель уже бился в конвульсиях. Я, несмотря на собственный задранный член, бросился ему на помощь: я хотел столкнуть с приятеля его жену-вампиршу, но кровать, вдруг оказавшаяся на колесиках, развернулась от моего толчка, отъехав в сторону, и я, не рассчитав, растянулся на полу. Но странно, моя атака не прервала их занятий. Вскочив, я бросался на них снова, и снова, не рассчитав, лишь ушибся о кровать, она опять увернулась, и опять я упал, и снова вскочил, смутно начиная соображать, что я никогда не достигну своей цели, и моя приятельница из сладострастия все-таки задушит своего мужа. (Правда, исходя из того предположения о сладострастии, было непонятно, хочет он этому сопротивляться, или нет.) И вдруг, перевозбужденный вожделением, мой член взорвался спермой. Я кончил, глядя на предсмертные конвульсии друга, — и проснулся.
Мария лежала рядом и смотрела на меня. Простыня была мокрой — у меня и впрямь случилась предутренняя поллюция, как у какого-нибудь юного семинариста, знающего о женщинах лишь из Библии. И это в мои-то годы, при регулярной половой жизни с Марией! Хотя, как теперь вспоминаю, подобное бывало и раньше, и еще до Марии, — эротические сны, заканчивающиеся семяизвержением — не очень приятный процесс «сухой возгонки» недостающих половых отношений.
Но тут занимает другое: тема сна. Смерть в любви. Или это предупреждение Бога, или я схожу с ума.
Взял билеты в Анапу. Долго стоял в очереди с Марией, она утомилась и выглядела недовольной. Я с такой точностью научился распознавать ее внутренние движения и переживания, как будто имею возможность общаться с нею на вневербальном уровне: все мне становится понятным. Впрочем, думаю, такое доступно для всякой поистине влюбленной пары.
Купленные билеты мне понравились: боковое место в плацкартном вагоне, нижняя полка. Между прочим, кто не знает: это самое уютное место во всем поезде. По крайней мере, всегда можно быть одному: захотел — и собрал полку, сиди за столиком, захотел — разобрал: лежи себе с подругой, занимайся, чем хочешь, — ото всех остальных ты отгорожен проходом. Тут я вспомнил, как мы однажды таким образом с будущей женой, тогда любовницей, путешествовали в Питер — никто не мешал: лежали себе валетом, то есть головой к ногам друг друга и пальцами ног под одеялом незаметно для окружающих ласкали и возбуждали друг друга. Оба были раскрасневшиеся, оба получали удовольствие. Даже в купейном вагоне такое было бы невозможным. Только длительное стояние в очереди огорчило Марию. Что же делать? Современный мир — пусть привыкает. Остальным я был доволен. А интересная мысль: можно ли как-то объяснить, что связать себя с человеком ей случилось именно в это время и в нашей стране? Есть ли этому какое-то эзотерическое объяснение, например? То есть почему Бытие остановилось именно на моей кандидатуре? Не сам же я в нее влюбился! Браки заключаются на небесах. И конечно, это случилось еще задолго до того, как я ее увидел в новоиерусалимской лавке. Значит, был выбор в горних высотах? И Кто-то ткнул в меня пальцем. И что-то меня толкнуло именно к этой торговке. Почему я был избран для сего акта? Для этой жертвы? Которая скоро должна состояться, как я понимаю. Или я не понимаю? Не хотелось бы. Но не я здесь главный, а Он. И потому — предаю себя в руки промысла Твоего. В сердцевину воли Твоей. Хоть мы с Тобой соперничаем, но я^го понимаю, кто Ты! И не могу занять места Твоего в мироздании, я — червь в навозе. Разве хватит у меня животворящей воли создать такое? Меня и так едва хватает на Твою Марию. Но тут я царь! Здесь не сможешь Ты противостоять мне своими кознями! Тоже мне: очередь придумал! Это так — Мария не должна обижаться на меня: все создал ее Первый Любовник, так что к нему, к нему все претензии. И к очереди тоже.
Ну и как Он, кстати? Берет на Себя ответственность за наше несуразное бытие? А вдруг не Он один тут виноват? Мы тоже не подарочек. Хоть и Сам все создал, но, может быть, такого эффекта не ждал? И слишком уж уповать на Него, может, неправильно? Но тогда это что же? Ведь тогда получается, на нас лежит непереносимая тяжесть: груз личной ответственности. За все: за мысли, за решения, за поступки. Это ведь невозможно: каждый день чувствовать личную ответственность, а значит, и вину за каждую мелочь в жизни. Это ведь не для нас — для нас это невозможно! Плюнул на улице — отвечай перед Вечностью? Гораздо легче спихнуть на беса — попутал или на Бога — выдал. Нет, с Ним намного легче. Да и должен быть какой-то Управитель судеб человеков. Не то перестанем быть стадом и перемрем от одиночества. Нет: Бог есть, был и должен быть! Хотя бы для человечества. Иначе же — откуда Его сын? Да и Мария не была бы выделена из толпы золотошвеек, не была бы изображена на иконе и не стала бы моею. Вот доказательство существования Бога, его проявленность в бытии — Мария! Пресловутое шестое доказательство, материально существующее: иконка у меня в руках. Иными словами, шестое доказательство Его бытия — любовь. И если я верю в любовь, то я верю в Бога. И это неразрывные вещи. Билет лежал рядом на стуле, когда мы совокуплялись с Марией. Он был материализацией нашего будущего. И кончая на нее, я ощущал его рядом, как будто он был живым существом, нашим партнером.
Если веришь в Бога, неправильно думать, что мир предметов вокруг бездушен. Ведь во всем есть частичка Творца, частичка Его созидательных усилий, Его спермы. И материальный мир вокруг нас не может быть бездушен, нет. Он не подчиняется слепой формальной логике точно так же, как и мир живой природы. И доказательство этому, обоснование — вот: моя Мария. И наша любовь.
Вернулись из Парижа мои, дочка и жена. Довольные сверх меры и загорелые: в Париже было жарко — люди купались в фонтанах, бляди ходили топлесс — вообще без верхнего (я пожалел, что этого не видел). Пообедали. Дочка умелась к подружке хвастаться, а мы с женой расположились поебаться. И то — соскучились. Я же еще дополнительно был рад, что дожил до их возвращения. Потому что, честно говоря, я каждую минуту сейчас готов к смерти. И вся эта доморощенная настроенческая эсхатология придает особую остроту необходимости секса — как подтверждения собственного наличного существования.
Дочка ушла, и жена направилась в ванну мыться. Я быстро разделся и присоединился к ней.
Какое удовольствие мыть свою женщину! Ощущать ладонями приятные неровности ее тела: груди, животик, ягодицы. Ласкать пальцами все ее закоулки и потайные места — под сиськами и в трещинке между ног. Когда она откровенно все позволяет и тает от удовольствия, шутливо отстраняясь и как бы негодуя на мужскую наглость, в то же время больше всего на свете желая, чтобы я не останавливался. Кое-как мы вместе с нею домываем ее, я помогаю ей выбраться из ванны, обтираю ее полотенцем, давая полную волю рукам, и она, раскрасневшаяся, возбужденная и уже влажная в промежности, говорит:
— Давай теперь — я тебя.
Распаленный и нетерпеливый, я все-таки соглашаюсь продлить еще эту прелюдию и забираюсь в ванну. Не меньшее удовольствие, чем мыть самому, отдаваться рукам моющей тебя женщины. Ощущение — как в детстве от рук матери, когда ты чувствуешь не только приятную ласку прикосновений, но и свою защищенность и уют как бы создаваемый тебе этими ладонями. При взаимной любви жена заменяет мать в наших тактильных ощущениях. Но вот жена добирается до паха.
Какие ощущения она испытывает, намыливая мне яички и торчащий член? Видимо, сильные, ибо никак не может оторвать от них свои руки. Тут я внутренне совершенно «отпускаю» свою страсть, не думаю больше о пенисе: он становится для меня как бы совершенно посторонним предметом. Но я абсолютно уверен в нем, а, как известно любому мужчине, в такой ситуации хуй стоит уже как бы сам по себе совершенно несгибаемо. А я, имея такую свободу, полностью растворяюсь в руках ласкающей меня жены и буквально впитываю нежные прикосновения ее пальцев. А она в игре с моим телом уже дошла до полной интимности: массируя член то и дело обнажает залупу, берет меня за яички и, подсовывая пальцы поглубже, щекочет задний проход. Ее безостановочные действия еще упрочивают и без того драконовски стоящий хуй. Мытье остальных мест она уже давно бросила. Эти действия распаляют и ее, но она хочет, видимо, довести себя до высокой точки полового кипения, и потому не собирается тормозить. Женщины так же возбуждаются, лаская мужчин, как и мужчины, тиская женщин. Для проверки я сую руку ей между ног. Она охотно разъединяет бедра, давая свободный доступ