Глава 13. БЕЛАЯ МАГИЯ
Человек наверху проспал двенадцать часов и, проснувшись, громко потребовал еды. Изобел сообщила, что ему гораздо лучше, а колотая рана на плече всего лишь царапина: «Ежели не глядеть на ногу, так он здоровее нас с вами, к тому ж голоден аки волк. Видали б вы, как он набросился на мои лепешки. А теперича вас кличет, у него, ясно дело, много чего в душе накопилося». Служанка пребывала в отличном настроении, и по сморщенному личику блуждала заговорщицкая улыбка: дружба восстановлена, у них с хозяином общая тайна.
Дэвид увидел, что гость одет в его старую ночную сорочку и на небритых щеках играет здоровый румянец. Кавалерист попросил принести бритву и ножницы. Изобел подстригла ему волосы, он сам избавился от трехдневной щетины, и вскоре на подушке возлежала голова истинного аристократа. Загорелое лицо с высокими скулами, орлиный нос и длинный острый подбородок не могли принадлежать простому солдату, а по морщинам вокруг рта и глаз можно было, как по книге, прочесть, что этот человек умудрен жизненным опытом. Карие глаза бегали и искрились весельем, и косой левый глаз не портил впечатления, а, наоборот, говорил о невероятной отваге и решимости. Перед пастором лежал человек, повидавший мир и не знающий страха.
— Взвалил я на вас тяжкий груз, мистер Семпилл, — громко заговорил он, — но вы воистину добрый самаритянин. Это милорд подумал, что можно положиться на ваше милосердие, хотя, скажу вам, не пристало кавалеру[101] искать прибежища в доме священника, но ныне куда только Марка Керра ни заносит. Вот как-то в Силезии… Ладно, не время для солдатских баек. Пожелается вам, чтоб я убрался отсюда, как только смогу на ногу встать, и я буду рад угодить вам. Старушка ваша, мой лекарь-хирург, говорит, нога славно подживет, так что не пройдет и недели, как похромаю прочь.
— То будет путь в пекло, — сказал Дэвид. — Если остатки армии Монтроза скрываются в холмах, за ними начнется такая охота, что будут обыскивать все подряд.
— Это так. Я не отрицаю, что в этих краях таким, как я, не поздоровится. Вам бы лучше закопать или сжечь то, что на мне было вчера, и если вы одолжите мне пару крестьянских штанов да старый кафтан, уйду я с легким сердцем.
— Вы направитесь к морю, а потом за границу?
— Только не я. Вот на побережье они меня искать и начнут — мудрец, попавший в беду, идет туда, где его не ожидают. Думаю, послоняюсь по округе. Наденьте на меня шерстяную куртку, и сам Дэйви Лесли не заподозрит, что пред ним Марк Керр, кавалер и джентльмен из отряда Маккея, а не деревенский простофиля, ничего в жизни, окромя овец да скотины, не зривший. Может, и в вашу паству войду, мистер Семпилл. Подумываю обосноваться в Кроссбаскете.
Дэвид пораженно уставился на него:
— С ума сошли?
— Ничуть. Просто изворотлив, как всякий солдат, воевавший в Саксонии. Мое ремесло учит думать наперед, ежели шкура дорога. Я давно помышлял о подобной эскападе, с того самого нашего путешествия на север год назад, и вот тогда я перемолвился словечком с Николасом Хокшоу о том, что если какой косоглазый крестьянин с берегов Тевиота начнет вдруг подыскивать себе участок в Кроссбаскете, у юристов из Эдинбурга кое-что для него найдется. Мы с Николасом схожи — и он знал заранее, что наши победы на севере как золото фей: вот оно блестит пред тобой, а вот в горсти одна лишь листва.
— Где лэрд Калидона?
— Судьба оказалась милосердна к нему: он приболел, и мы оставили его в Линлитгоу, и Николас — неспокойная его душенька — сразу нанял в Борроустуннессе лодку и ныне, без сомнения, плывет вниз по Форту в поисках пристанища. Его объявят мятежником, как и многих благородных шотландцев, и его имущество, возможно, пойдет с торгов. Слава Богу, мне терять нечего: я младший сын, и все мое наследство — это меч.
— Месяц назад, — сказал Дэвид, — Монтроз владел всей Шотландией. Вот вы говорите, все было утрачено в одной-единственной битве, при этом и вы, и ваши товарищи были совершенно уверены, что потерпите в ней поражение. Ответьте, как он мог побеждать, если его окружали столь малодушные соратники?
— Я бы не стал говорить о малодушии. Мы побеждали, ибо Джеймс Грэм — величайший полководец со времен кончины Густава и его дух горяч, как чистое пламя. Но он не знал эту страну так, как знали мы с Николасом. Целый год он творил чудеса, и их не объяснить ни здравым смыслом, ни предвидением, но чудеса имеют жуткую особенность — заканчиваются, когда в них нуждаешься больше всего… Прошел лишь год с тех пор, как в Тейсайде появились наша троица: Монтроз, Инчбреки и я — вот и вся армия Короля на тот момент. Но Провидение вело нас, и в пустошах Атолла к нам присоединился Аласдер Макдональд; так у нас за спиной появилось хоть какое-то войско… В вас течет кровь горцев, мистер Семпилл? Нет? Ну, это очень хорошая кровь, хоть и схожа она с речками Нагорья: либо высыхает до дна, либо бушует, не ведая берегов. Славно иметь таких воинов в бою, но в долгом походе на них нельзя положиться, если вы меня понимаете, и то, что Джеймсу удалось держать их на привязи, пока он воевал с Аргайлом, и с Бейли, и с Харри и ставил Церковь и графства на колени, является доказательством его гения, столь же блистательного, как гений Густава. Но покорить Шотландию и удержать ее — нет! — никогда Северу Шотландии не удавалось покорить Юг надолго: положились мы на поддержку южан, а она что гнилой ивовый прут. Милорд обманывал себя, но не мое дело открывать ему глаза, хоть и заметил я много дурных знаков. Посему держали мы с Николасом мысли в тайне, ведь не умирала в нас надежда, что вера, уже покорившая холмы, сможет сдвинуть горы. Но говорю вам, сэр, пока шли мы к Границе, не покидало меня предчувствие беды, черное, как грозовая туча.
— Разве не было у вас той же армии, что победила при Килсайте?
— От нее не осталось и трети. Там, в холмах Босуэлла, растаяла она, как сугроб по весне. Макдональд, успевший стать сэром Аласдером и генерал-капитаном, отчего нос его задрался выше крыш, забрал почти всех своих ирландцев и двинулся в Аргайл сводить старые счеты с кланом Кэмпбеллов[102]. Гордоны[103] захандрили — чума на их опущенные головы! — и лорд Эбойн в гневе умчался прочь на своем скакуне. Джеймс надеялся, что южане восстанут, ведь, говорил он, народ, за который я сражаюсь, устал от тирании жадных лэрдов и заносчивых святош. Если так, то народ слишком устал, чтобы действовать. Да что взять с тех, кто пресмыкается пред Церковью, самовольно заявившей, что ключи от Небес и Ада в ее руках?.. Если в моих словах вам слышится богохульство, сэр, простите сломленного человека, раскрывшего вам душу и не умеющего подбирать слова… К тому же были нам ирландцы как жернов на шее, и что проку поминать, что когда-то они пригодились Манро[104] в достижении праведной цели? Для шотландских пастухов и землепашцев ирландцы так и остались проклятыми дикарями, и тот, на чьей стороне они сражались, с самого начала был обречен. Сыны Саруии[105] были нам не по зубам.
— Это правда, что они воевали как настоящие варвары? — спросил Дэвид.
— Как сказать. Я не отрицаю, это дикий народ, но они, в отличие от вашей Церкви, не вошли во вкус и не убивают хладнокровно. То, что творилось в Метвенском лесу, хуже всякого Абердина[106]: Дэйви Лесли отпускал бедолагам грехи скорее, чем они — Кэмпбеллам в Лорне и Лохабере… Но оставим это, ведь не было пока на свете армии, не обвинявшей противника в дикости и жестокости; да один слух об ирландцах в нашем войске заставлял южан таиться за семью замками. Мы рассчитывали на кое-кого из дворян: на лорда Хоума, нашего кузена Роксбурга, на хитрого лиса Траквера[107]. Джеймс слишком полагался на их обещания, но я не доверяю знати, и мои опасения, к сожалению, оправдались, ибо где были эти господа, когда мы двигались к Тевиоту? В лагере Лесли. Они выдавали себя за пленных. Как же! Я-то отлично знал, что они сдались добровольно.
— Что произошло на поле боя?
По лицу солдата прокатилась волна боли.
— Честно говоря, боем там не пахло, были лишь внезапное нападение и беспорядочное бегство. Мы стояли лагерем у подошвы Йерроуских холмов, но как раз собирались сниматься и следовать на запад, в сторону земель Дугласа, ибо знали, Дэйви Лесли на подходе. Но нам подсунули ложные сведения — это Траквер постарался, эх, однажды я вспорю ему брюхо. Но больше всех я корю себя, старого вояку, прошедшего войны в Германии и так охотно позволившего обмануть себя. Надо же мне было столь легкомысленно подойти к расстановке дозоров… В утреннем тумане Дэйви Лесли атаковал нас, и все эти дугласские пахари рассыпались, как горох. Остались лишь пять сотен ирландцев О'Кина и сотня кавалеристов Огилви, и мы три часа сдерживали шеститысячную армию Дэйви. Но у нас были лишь останки войска, да и те не из лучших, к тому же животы наши сводило от голода. Бедняги, они храбро сражались, бились так, как никто другой, а я повидал немало войн, но что с того?.. Не могу я больше об этом рассказывать, хоть мне и не суждено забыть такое.
Он вздохнул и на какое-то мгновение показался очень старым и усталым.
— Ладно, продолжим, сэр, — сказал он. — Последствия таковы: храбрейшее из шотландских сердец сейчас, хвала Господу, на пути на север, рискованный поход завершен, а я, увечный, прячусь тут, обретя прибежище у милосердного неприятеля. Если укрывать меня противно вашей совести, сэр, только скажите — и я похромаю прочь нынче ночью. Вы дали мне хлеб, как добрый христианин, терпели, пока я спал под вашей крышей, но вам не обязательно помогать покалеченному роялисту и дальше.
— Когда дело касается поддержки раненого и спасения человеческой жизни, совесть моя спокойна. И я до сих пор не понял сути ра