Он ожидал, что в замке будут войска, а возле него он увидит охрану, и заранее придумал связанное с пасторским долгом дело, объясняющее его приход туда. Но внезапно обнаружил, что в Калидоне все довольно спокойно: у ворот, как всегда по вечерам, суетились люди, двери были нараспашку, сама Катрин прогуливалась возле башни. Она радостно и удивленно поспешила навстречу Дэвиду.
— У вас здесь солдаты? — вполголоса спросил он.
Она кивнула в сторону дома, служившего когда-то сторожевой крепостью.
— Вон там, трое, пришли вчера ночью. Явились пьяные, приволокли на поводу двух измотанных женщин… Мы приняли их довольно радушно, чего не скажешь об их отношении к нам. Джок Доддз заманил их в Совиное Гнездо — мы так называем то место — и поил их аскебашем[110] и крепким элем, пока те не свалились на пол. Мы их заперли. Они час как проснулись и теперь беснуются там, но придется им кричать долго и громко, пока их голоса услышат: дверь в Совином Гнезде такая толстая, что и отряду не справиться.
— Но сюда прибудет сам Лесли. Придут еще войска, и как вы объясните, что взяли пленных?
Девушка весело рассмеялась.
— Доверьтесь тетушке Гризельде. Две одинокие дамы… к ним ворвались злобные и пьяные бандиты… как же таких не запереть… потом последует град подробностей и замечательная тирада о том, какой пример подают воины, сражающиеся за правое дело. Смело ставлю своего лучшего ястреба на то, что тетушка заболтает и генерала Лесли, и всю его свиту… Женщины на верхнем этаже; они больше напугались, чем пострадали. Бедняжки говорят только на гэльском, а у нас этого языка никто не знает.
Дэвид рассказал Катрин о ночном визите Монтроза и о том, что в его доме человек со сломанной ногой.
— Вы видели его? — прошептала она. — Вы видели лорда маркиза? Как он выглядел? Был усталым и печальным?
— Он выбился из сил, но на лице была не печаль. Оно пылало страстью, в огне которой сгорит любая слабость. Он мужественно смотрел в глаза опасности, хотя знал, что голова его уже на плахе.
— В этом весь он, и поэтому я не отчаиваюсь. Услышав о поражении, я не пролила ни слезинки… Кого он оставил у вас?
— Высокого… Марка Керра… год назад он приходил к вам в замок. Тот, с косящим глазом.
— Но это же ближайший друг лорда маркиза, — воскликнула она. — Должно быть, дело серьезное, раз они расстались.
— Серьезнее, чем думается, — ответил он и рассказал Катрин о необходимости немедленно перепрятать гостя.
Девушка не удивилась, когда он заговорил о Лесе.
— Разве можно найти место укромнее? — сказала она.
— Вы осмелитесь пойти туда? — спросил он. — Без вашей помощи мне будет слишком тяжело. Признаюсь, от одной мысли, что мне придется ступить во мрак бора, у меня в горле застревает ком, и мне еще больнее от мысли, что я заставляю вас идти в это безбожное место. Но если мы хотим спасти Керра, придется действовать сообща. Его надо кормить, а из замка еду носить проще, чем из моего дома.
— Все правильно, так и надо. Я всей душой мечтала о настоящем деле, и вот оно у меня появилось. Я помогу вам, мистер Дэвид, мы начнем сегодня же ночью. Благо, месяц только нарождается… Но тете Гризельде ни слова. У меня есть ключи, и я могу входить и выходить, когда понадобится. Как только стемнеет и наши гости в Совином Гнезде угомонятся, навопившись до хрипоты, я попрошу Джока Доддза отнести кое-какие вещи в Рай.
Незадолго до полуночи, когда затих шум в «Счастливой запруде», а Дэвид после нескольких вылазок убедился, что вокруг никого, из пасторского дома вышли трое. Бывшего капитана армии Монтроза одели по-крестьянски — в штаны Дэвида и куртку, в былое время принадлежавшую мужу Изобел. Он довольно бодро ковылял, опираясь на грубо сколоченный костыль; по его словам, он освоил это искусство, когда бежал от людей Валленштейна, которые для пущей надежности сковывали пленных парами по ногам. Изобел, подобно верному псу, следила за дорогой, тогда как Дэвид поддерживал пошатывающегося спутника. Таким манером они миновали Олений холм и при свете звезд вышли на полянку, называемую Раем. Там они увидели сияющий в лунном свете женский силуэт, отчего Изобел так перепугалась, что начала произносить не одобренные Церковью молитвы, но заклинать Добрый народец смилостивиться.
Керр попытался изобразить поклон.
— Госпожа Йестер, не в первый раз доводится мне искать пристанища у представительницы вашего рода, — сказал он. — Мне-то говорили, что я, как Робин Гуд, буду прятаться в чащобе, но любое густолесье превратится в дворец, если вы станете навещать меня.
— Ах, Йестер, — пробормотала Изобел себе под нос. — Младая хозяйка Калидона! Кто б мог ведать, что пастор сведет с ней знакомство? Ох, а она раскрасавица! — И старушка принялась отвешивать реверансы.
Распоряжалась всем Катрин:
— В этих тюках белье и еда. Берите их, сэр, а я поведу капитана Керра. У меня с собой фонарь, с ним будет удобнее идти сквозь бор, чем с вашей свечкой, мистер Дэвид. Ну, нам предстоит веселое приключение.
Чувство общности, присутствие Катрин и солдата, цель похода и, в первую очередь, забавное поведение Изобел, в чьей душе боролись непреодолимый страх перед Лесом, преданность хозяину и желание все разузнать про девушку, позволили Дэвиду избавиться от терзавшего его ужаса и сумели предать происходящему привкус праздника и веселья. Это настроение не угасало, пока они не добрались до границы сосняка и не вошли в бор; на душе по-прежнему было легко и тогда, когда, прокравшись вдоль подошвы утесов, они посмотрели вниз и в смутном свете фонаря разглядели призрачный белый камень на темной поляне. Девушка вывела их к сухой выемке под скалой, нависающей, как крыша; чуть дальше между камнями журчал ручей. Именно она, а не Изобел, соорудила из ветвей и лапника ложе, которое застелила принесенными с собой оленьими шкурами и пледами. Именно она, а не Дэвид, собрала хворост для утреннего костра и проверила, есть ли у Керра кремень, кресало и трут. Она же разложила еду на скальной полке и сказала, когда принесет еще, присовокупив размышления о том, как будет запутывать следы во избежание подозрений. Наконец, именно она снабдила Керра пистолетом, пулями и порохом, взяв их, по всей видимости, у одного из запертых в башне солдат, и уложила его в постель, словно нянька — ребенка.
— Я прямо как барсук, приготовившийся к зимней спячке, — довольно сказал Керр. — Мне б еще трубку с табачком, но тут ничего не поделаешь — оставил я свой кисет в бою под Филипхо… Госпожа, вы сноровисты, как старый вояка. Кажется, что прошли вы не одну войну.
— Мужчины моего рода всю жизнь провели в походах, а женщинам оставалось только видеть их во сне, — ответила она и поцеловала его в лоб, пожелав спокойной ночи.
Дэвид Лесли прибыл в Вудили утром, но не задержался, в полдень отправившись в Ланарк. В отличие от него, армия не торопилась, и в пасторском доме заночевали три капитана, а хозяин спал на полу в кабинете. Эти трое выходцев из небогатых дворянских семейств Файфа оказались довольно любезны. Они поведали, что ранее сражались за морем и теперь, совсем как обычные наемники, служили под началом Тилли, немало не заботясь о причинах конфликта. Через два дня деревню покинул последний солдат, только в местах, подобных Калидонскому замку, остались небольшие отряды на случай, если туда в поисках прибежища придут сбежавшие роялисты.
Марк Керр уже неделю скрывался в чаще Меланудригилла. Все эти дни для Дэвида были подобны божественно прекрасному сну. Каждую ночь они с Катрин встречались в Раю и вдвоем относили раненому его пропитание: яйца, молоко, пиво из кладовой Калидона, пироги, испеченные тетей Гризельдой, и сыр, приготовленный Изобел. Чары Леса больше не страшили священника. Он рассматривал его, как человек, очнувшийся от приснившегося кошмара, рассматривает спальню, не понимая, чего он так испугался. Его яростное желание искоренить язычников улеглось, ведь его гневная нетерпимость уходила корнями в страх пред Лесом и отвращение к собственной трусости. Сейчас в этом месте скрывался его друг, там он встречался с девушкой, которую любил, и тучи, давившие на сердце с той самой минуты, когда он увидел Лес с Оленьего холма, разошлись, открыв ясное небо. Люди могли ходить в Меланудригилл с нечестивыми помыслами, но сама земля была невинна, и Дэвиду стало стыдно, что когда-то он думал, что в этом честном лесу, воде и камнях таится врожденное зло.
Каждую ночь, в светлой сентябрьской дымке, окутывавшей сосны, как облака окутывают горы, когда лесной воздух наполнен зрелыми ароматами без привкуса распада, Дэвид и Катрин петляли по просекам и пробивались через орляк туда, где за скалою мерцал костерок, освещая прибежище Керра. Там они засиживались глубоко за полночь, слушая его байки и рассказывая о происходящем в долинах. Высоко над ними ухали совы, с болот доносились приглушенные крики бекасов. У Марка оказалось множество дел в Калидоне: за хозяйством Николаса Хокшоу, объявленного мятежником, было поручено следить, не без хитростей госпожи Гризельды, дружественному управляющему, к тому же Марк вел собственные переговоры относительно земли в Кроссбаскете, — и Катрин не уходила от него без письменных или устных поручений. Нога подживала, пришла пора позаботиться о его внешнем виде, и в Калидоне занялись шитьем. Как-то перед рассветом Керр наконец покинул укрытие. Серую куртку мужа Изобел сменил синий кафтан, а в четырех милях от Калидона, на Эдинбургском тракте, его поджидал Джок Доддз с лошадью.
В душе Дэвиду хотелось, чтобы нога раненого подольше не заживала и пребывание в Лесу продлилось: время летело со скоростью счастливого сновидения. Встречи с Катрин всегда казались ему благословением, но прогулки бок о бок с нею по темным зарослям и полночные посиделки приводили его в восторг. Он больше не боялся Леса, но вместе со страхами исчезли все доводы рассудка, не позволявшие ему прикипать душой к девушке и забывать о своем долге перед паствой. С тех пор как он перестал соглашаться с представителями Церкви и начал тайком спасать ее врагов, его отношение к догматам изменилось. Он уже не считал нужным следовать правилам и был готов поддаться более древним инстинктам. Он перестал быть священником, п