к? — еще не значит, что она готова переехать туда на постоянное жительство. Ее жизнь здесь, и она знает это, даже если этого не знаешь ты.
— Это будет решать Оливия, Сэм. Она достаточно взрослая, чтобы принять самостоятельное решение.
— Возможно. Но я тебе вот что скажу: если моя девочка снова заплачет из-за тебя, Грант Медисон, я сотру тебя в порошок.
— Исключается, Сэм, — и первое, и второе.
— И все-таки запомни, что я сказал, — оставил Сэм за собой последнее слово и резко рванул машину вперед.
Глава восьмая
Спустя восемнадцать дней, рано утром они покинули Спрингдейл. Сэм, Бетани и Ингрид из кондитерской пришли проводить их. Был конец августа, и в воздухе уже чувствовалась осень, солнце еле-еле пробивалось сквозь туман, и все это сделало прощание меланхоличным. Оливия страдала, видя, что отец еле сдерживает слезы.
— Береги себя, девочка, — он сжал ее в объятиях, словно видя в последний раз.
— Папа, обещаю все, что хочешь, только не забывай принимать лекарства, — проговорила она, близкая к обмороку. — Я буду звонить тебе регулярно, и ты будешь знать, где мы.
— Уверен, в этом. — Он снова прижал ее к себе, затем как-то нехотя повернулся к Гранту и пожал ему руку. — Удачи, и веди осторожно. Помни, у тебя драгоценный груз.
Бетани оттащила ее в сторону, пока Грант укладывал последние вещи их багажа в машину.
— Итак, Оливия, ты должна окончательно все решить. Он именно тот мужчина, который тебе нужен. Поняла, ты это, наконец? — напутствовала Бетани подругу.
— И не волнуйся об отце, — вмешалась Ингрид, — я прослежу за старым чудаком. Вот, возьми, я принесла вам кое-что для пикника и пару бутербродов на первое время. В пунктах быстрого питания, которых полно по трассе, можно только отравиться.
Последнее, что увидела Оливия, когда их машина выкатила из ворот, — три силуэта, освещенные пробившимся сквозь туман ярким утренним солнцем. Неожиданно она почувствовала себя так, словно плывет по течению в лодке без весел.
— Уже затосковала? — улыбнулся Грант, когда они выбрались из города. Он видел ее потускневшие глаза и некоторую растерянность.
— Ну, что ты? — возразила она. — Последние восемь недель с тобой перевернули мою жизнь. Расставание — это всегда боль, признаю, но ничто не сравнится с тем, как я бы чувствовала себя, если бы ты уехал без меня. Я просто не люблю прощания.
— Никто не любит, Лив. Когда, я уезжал из Спрингдейла, это тоже был не праздник.
— Я-то была уверена, что ты не можешь дождаться, когда уедешь. Ты так мечтал о работе на севере.
— Тогда я видел в этом выход, способ для тебя и для меня начать все сначала, вдали от Спрингдейла, где я был в тисках различных обстоятельств, связан по рукам и ногам твоим отцом и обязательствами перед тобой. — Он кинул на нее загадочный взгляд. — Много ночей после этого я лежал без сна, гадая, прилетишь ли ты ко мне, если я вышлю тебе билет.
— Скорее всего, не прилетела бы, — вздохнула она. — Я была очень зла на тебя и слишком зациклена на потере ребенка. Я все видела в таком свете: если бы ты действительно любил меня, ты не захотел бы выдергивать меня из моего родного гнезда. Мне стыдно думать, что я была так эгоистична.
— Ну, я тоже порядочный эгоист, Лив, хотя и не осознавал, насколько, пока не приземлился в Репалс-Бей. Жизнь там не для такой женщины, как ты, да и не многие женщины прижились бы там. Мы приняли торжественную присягу врачей, но половине из нас пришлось расстаться с семьей.
Они покинули пределы города и, направляясь к автостраде, Транс-Канада, помчались в Садбери. Туман прояснился. Грант поднял откидной верх машины и вставил в магнитолу диск с последними музыкальными записями.
Около полудня он свернул на узкую боковую дорогу в поисках какой-нибудь удаленной поляны, где вскоре они и остановились. Лосось с каперсами и кольцами красного лука, сливочный сыр, спелые помидоры, яблочные пирожки, свежие абрикосы и натуральный грейпфрутовый сок — все оказалось удивительно вкусным.
После еды Грант растянулся на высокой мягкой траве рядом с ручьем и протянул:
— Время вздремнуть, милая.
Но хотя ей совсем не хотелось спать, тихое журчание воды и солнце, мягко просачивающееся через нависающие кленовые ветви над головой, оказались таким сильнодействующим снотворным, что она заснула, а когда проснулась, Гранта не было. Спустившись вниз по течению, Оливия нашла его около маленького озерца, окаймленного плоскими, иссушенными солнцем камнями. Сбросив сандалии, она присоединилась к нему.
— Вода как парное молоко, и здесь достаточно глубоко для купания, — сказал он, обняв ее. — Не хочешь окунуться?
— У меня нет с собой купальника.
Взгляд, который он бросил на нее, был таким откровенным и дерзким, что Оливия задохнулась.
— Ты хочешь…
— Очень хочу, — его руки уже стягивали с нее топ без лямок через голову.
— А если нас увидят?
— Сначала надо найти нас. Мы укрыты от дороги, и, с тех пор как мы здесь, не проехало ни одной машины.
Он снял с себя рубашку и джинсовые шорты, бросив все на ближайший камень. Потом послышался плеск — и тишина.
— Ну, так что, милая? — крикнул он, вынырнув на поверхность. — Идешь добровольно или применить силу?
Оливия решительно стянула шорты и вошла в воду, превосходную, мягкую, прозрачную и настолько прохладную, насколько было нужно, чтобы освежиться.
— Мне нравится возиться с тобой, — сказал он, обвивая руками ее шею, — особенно, когда ты так одета. Это напоминает мне то время, когда мы только что поженились. Помнишь, как между сменами мне иногда удавалось прокрасться домой для небольшого…
— … послеполуденного удовольствия, — запыхавшись, закончила она. — Я помню.
— Ты предвосхищаешь мои слова, Лив, — прошептал он, притягивая ее ближе. — Повторим опыт?
Они никогда не занимались любовью на поверхности озера в восемнадцать футов глубиной, но у них великолепно все получилось.
В их жизни наступили золотые деньки. Она открыла нового Гранта, мягкого, нежного, внимательного. Неужели это тот профессионал, за которого она уже выходила замуж? Она никогда еще не чувствовала такой близости с ним, такой связи, такого понимания.
Так же как никогда не знала такого полного удовлетворения и уверенности, что на этот раз все получится.
— Наше путешествие становится вторым медовым месяцем, — говорила она ему вечером, когда они остановились в чудесном, отделанном под старину трактирчике на берегу озера Верхнее. Расположенное на двух акрах парка, с милями песчаного берега перед ним, оно было словно со страниц журнала о загородной жизни.
Они поужинали на закрытой веранде салатом из раков, перепелами с картофельным пирогом и можжевеловыми ягодами. Перед сном решили прогуляться по пляжу.
— Но он, более восхитителен, чем первый, — сдержанно возразил Грант. — Все, что было у тебя тогда, — вечер в свадебном платье в спрингдейлском «Амбассадоре».
— Разница не в том, где мы находились, Грант. Дело в том, что на этот раз мы счастливы по-настоящему. Мы стали другие.
— Да. — Он просеял через свои пальцы великолепный белый песок. — В нашем предыдущем браке было слишком много ссор и не было смеха. И ты, любимая, — он развернул ее к себе лицом и провел указательным пальцем по ее щеке, — слишком много плакала. Если я еще не говорил этого, то хочу сейчас просить прощения за это.
На следующую ночь они остановились в Манитобе, в маленьком отеле образца 30-х годов, выходящем на долину реки Ред-Ривер. Они ели виннипегских золотых рыбок и запивали местным домашним вином из ревеня. Это была та часть Канады, которую Оливия никогда не видела прежде и нашла очаровательной. Спрингдейл казался таким далеким, будто до него были миллионы миль.
Они проезжали через южный Саскачеван, когда стали свидетелями аварии. Грант затормозил рядом с разбитой машиной. Мужчина помогал женщине вытащить из-под обломков ребенка.
Грант выругался и потянулся за санитарной сумкой.
— Лив, зови на помощь кого-нибудь, а потом поможешь мне, пока не приедет «скорая».
Она не очень любила вмешиваться во все, что было связано с кровью, но была по натуре добра и не могла отказать тому, кому нужна была помощь.
— Я готова, — твердо сказала Оливия. Мужчина и его жена были пристегнуты, поэтому избежали серьезных повреждений, но ребенок спал на заднем сиденье и толчком от удара был выброшен вперед. Он был без сознания, из раны на голове текла кровь.
Когда Оливия вернулась к ним, она увидела, что Грант хлопочет над ребенком. Мальчика перенесли на траву у дороги и прикрыли чехлом с сиденья машины. Мать ходила взад и вперед, громко рыдая и ломая руки.
— Надо промыть рану, — сказал Грант, внимательно осматривая ребенка. — Оливия, на дне сумки бинты и антисептики. Подай мне мой стетоскоп и попытайся успокоить мать.
Она подошла к несчастной матери и стала нежно утешать ее.
— Успокойтесь, он будет жить, — заверяла ее Оливия, молясь, чтобы это было действительно так.
— Ему всего лишь семь, — всхлипывала мать. — Он — наше счастье и смысл жизни.
Отец был в шоке и абсолютно безучастен.
— Слава Богу, что мой муж врач, — сказала Оливия. — Ваш сын вовремя получил первую помощь.
Мой муж врач… Никогда прежде она не произносила этих слов с такой гордостью; правда, сейчас только одна часть — доктор — была истинной правдой, вторая… Оливия почувствовала укол совести. Врушка! Когда их брак больше всего нуждался в поддержке, она видела его профессию как соперника, «другую женщину», с которой он предпочитал проводить свое время, а теперь гордится ею.
— Как он? — спросила она тихо, подойдя к Гранту.
— Он без сознания, очень опасная рана, и плюс ко всему простужен, видимо давно. Но вряд ли у него перелом черепа, хотя травмы головы требуют серьезного осмотра в больнице. У меня нет простейших инструментов. «Скорая» уже выехала?
— Да, но до нас сорок миль, придется еще немного подождать.