Троим другим поварам позволили предложить некоторые блюда мадемуазель на выбор. Этьен со снисходительным юмором наблюдал, как они соблазняли Дейзи своим искусством. Она остановилась на макаронах понеаполитански, отчасти потому, что молодой итальянский повар так гордился своим родным блюдом, что остальные повара оставили попытки изменить ее выбор. Она согласилась попробовать омара поамерикански, приготовленного в ее честь, и суп из креветок с томатами, предложенный самим шефповаром.
— Пожалуйста, немного персиков, — внес свое дополнение в меню герцог, — а также шато лато и шато де куй.
Стол был сервирован возле балконной двери в спальне Этьена бронзовым и халцедоновым столовыми приборами. Этьен и Дейзи сняли вечерние костюмы, зеленый шелковый халат герцога облегал стройную фигуру Дейзи. Босиком, расслабившись, они потягивали шампанское, ожидая первое блюдо.
— Жизнь прекрасна, — тихо проговорил Этьен, поднимая свой бокал.
— Когда ты пришел к такому заключению? — спросила Дейзи, поднимая свой. Ее улыбающееся лицо красиво освещалось единственной свечой, стоявшей на столе.
— Может, лучше… — Этьен посмотрел на Дейзи сквозь стекло бокала. — Мы должны только запереть дверь.
— И отгородиться от мира. На неделю, по крайней мере, — прошептала Дейзи.
— Я думал — навсегда. Дейзи улыбнулась в ответ.
— Достаточно ли одного желания, чтобы все было хорошо?
— Конечно, — легко сказал он.
— Ты хороший, — Дейзи ощущала себя непринужденно, чувствовала себя счастливой, даже случай в опере стерся из ее памяти. Она осознала наконец глубину своей любви.
— Я собираюсь быть еще лучше… как только уйдут слуги.
Дейзи усмехнулась.
— Я могу есть очень медленно и заставить тебя ждать.
— Ну и хорошо, — сказал он, впрочем, без энтузиазма.
— Хорошо? А вы высокомерны, де Век. — Она протянула свой бокал, чтобы наполнить его.
Всетаки он был невероятно устойчив к соблазну проведя большую часть своей жизни в духовном одиночестве, он блестяще научился держать себя в руках.
Его халат сверкнул алой парчой при свете свечей, когда он поднялся, чтобы взять бутылку. Наливая золотистую жидкость в ее бокал, он улыбнулся.
— Любимая, час или два — какое это имеет значение? — Он снова откинулся на своем стуле. Дейзи приняла кокетливолукавое выражение.
— Меня приводит в отчаяние твоя нечеловеческая сдержанность.
— Я должен страстно вздыхать, стоя на коленях? — насмешливо спросил он.
— Иногда было бы неплохо, — сказала она с интонацией молодой деревенской девушки, впервые попавшей в город.
— Если ты этого очень хочешь, то я постараюсь, — сказал он дурашливым тоном.
— Когда? — заинтересованно спросила она.
— Когданибудь… — сказал он со слабой улыбкой. — Когда ты будешь меньше всего этого ожидать.
В его улыбке появилось нечто, что заставило ее встревожиться.
— Не на людях, — быстро сказала она.
— А разве существуют особые законы недопустимого поведения? — Судя по всему, сама мысль о какихнибудь ограничениях была ему неприятна.
— Вероятно, — ответила она, пытаясь вызвать улыбку на его лице.
— Например, в церкви? — вдруг спросил он. Честно говоря, он там не часто бывал.
— Безусловно.
— Ну, в священных облаках много путаницы. Многие столетия церковь сама в ней не может разобраться.
— Этьен, не кощунствуй! — протестующе воскликнула она.
— Ты предпочитаешь хранить это в тайне? Алый шелк халата подчеркивал черноту его волос и смуглость кожи, глаза были прищурены, в приглушенном искусственном освещении лицо казалось азиатским. Он был похож на восточного властелина. Черный полуночный принц в необычной обстановке.
Тихий, учтивый стук прервал этот странный разговор. — А вот и прибыл твой суп из креветок. Еда подавалась в строгой последовательности: сначала суп из креветок, затем макароны, омары, ромовая баба и персики. Дейзи ела, герцог преимущественно пил, хотя он согласился попробовать макароны, когда Дейзи настояла на этом. Неаполитанское блюдо с сыром, ветчиной и томатным соусом было превосходно.
— Ты удовлетворена? — дразнящим тоном спросил он, выбирая один из золотистых персиков, лежащих перед ним, и восхищаясь аппетитом Дейзи. Женщины, которых он знал, мало интересовались едой.
Дейзи в этот момент решала, как лучше подобраться к сочному омару, украшенному помидорами, и только, улыбнувшись, кивнула в ответ. Она наконец выбрала кусочек, окунула его в соус и положила в рот, на мгновение закрыв глаза, как будто прислушиваясь к вкусу.
Герцог испытывал искреннее удовольствие, наблюдая за ней. Дейзи, думал он, удивительная женщина: она может быть непосредственной, как деревенская девушка, и в то же время так же искушена, как королева, весьма компетентна в собственной профессии и так же красива и соблазнительна, как восход солнца.
Он, как эпикуреец, поглядывал, с каким аппетитом она ела, как она уничтожала омара, выкусывая лакомые кусочки. И она ела омара руками!
— Ты не против? — спросила она, заметив, что Этьен внимательно наблюдает за нею. Она не была сторонницей строгих правил этикета.
— Нисколько. Я просто наслаждаюсь зрелищем, — он сказал это с нежностью. Лениво держа в одной руке надкушенный персик, он пообещал: — Потом я оближу твои пальцы.
— Как хорошо, какой полезный человек! — Ее улыбка была розовой от соуса омара. — Можешь начинать прямо сейчас. — Она наклонилась вперед, протягивая руку через полированный стол.
— Я подожду, когда принесут ромовую бабу, чтобы потом не пришлось прерываться.
— Да? Я почти согласна воздержаться от бабы. — Она улыбнулась и сама начала облизывать свои пальцы. — Почти… — прошептала она многообещающе. — Но я хочу на нее посмотреть.
Он рассмеялся.
— Я никогда не занимал второе место после бабы. Он вообще никогда не занимал второе место в мыслях своих любовниц, что и делало эту мадемуазель из Монтаны столь замечательной.
— Несомненно, ваш характер нужно улучшить, — в темноте в глазах Дейзи сияли дразнящие огоньки. — Если не улучшить, то принудить, по крайней мере, вести себя приличнее, — заметила она бодро. — Возможно, позже я смогу научить вас. Правда? — вкрадчиво спросила она.
— Правда, — прошептал он.
Баба, огромная и великолепная, работа истинного поварского искусства, была доставлена на серебряном подносе, украшенная сладким виноградом, тонко нарезанными цукатами. Струйки пара поднимались над ее золотистой поверхностью, в центре находилась горка взбитого крема. Соус торжественно внес шефповар на отдельном подносе.
Дейзи была поражена кондитерским искусством шефповара и сделала ему комплимент.
Этьен, наблюдающий за этой восхитительной женщиной, был близок к пониманию того, что такое рай на земле. Этот поздний ужин в спальне будил в его душе давно забытые чувства.
— Ты должен попробовать этот соус, Этьен, — сказала Дэйзи после того, как слуги удалились и она добралась до каждого из чудес, присутствующих на подносе. Она облизывала свой палец, после того как третий раз макнула его в соус.
— Я жду, когда ты закончишь. — Он все время, пока Дейзи беседовала с поварами, поглядывал на высокие часы в углу спальни. Затем оставил свой персик, отодвинул бокал. Даже его терпению наступил предел.
— Сейчас, — она вздохнула. — Теперь попробуй это. — И, приподнявшись со стула, она наклонилась через маленький стол, предложив герцогу свой палец, вымазанный в соусе.
Он задержал ее руку и взял палец в рот. Дейзи на короткое мгновение почувствовала то, что впервые ощутила, когда встретила герцога де Века, — она испытывала безотчетное желание прикоснуться к нему.
— Ты гипнотизируешь меня. — Ее голос стал тихим. Затаив дыхание, она чувствовала, как его язык медленно заскользил по пальцу.
— Это доставляет мне наслаждение, — сказал он, целуя кончики ее пальцев. — Я никогда не испытывал такого нетерпения, — добавил он, выпуская ее руку.
— Я заставила тебя ждать? — произнесла она, довольная тем, что он хотел ее с таким нетерпением.
— О да! — Он медленно поднялся, и она увидела свидетельство его возбуждения: алый парчовый халат, стянутый в поясе, оттопыривался впереди,
— Если ты закончила, — сказал он хриплым голосом, — то теперь я приступлю к десерту.
Ленивая удовлетворенность, вызванная изысканной едой, напитками, близостью Этьена, великолепные интерьеры гениального Бернини, гудки барж на Сене — все это усиливало ее возбуждение.
Она знала, что он мог дать ей. Она знала, что сейчас она забудет о принятых нормах поведения, забудет без сожаления. Сейчас она позволит себе жить только чувствами.
Он обошел заставленный едой стол и, подав ей руку, сказал:
— Принеси мне соус, я хочу съесть его в постели.
Она ощущала дрожь в кончиках пальцев, когда потянулась за серебряной соусницей. Он удержал ее руку, какбудто почувствовал степень ее возбуждения.
— Я сам понесу его, чтобы не разлить.
Он поставил соусницу на столик, где в живописном беспорядке валялось множество всякой всячины, принадлежащей не одному поколению семейства де Век: там был миниатюрный портрет молодой женщины в золотой рамке, старинная табакерка, инкрустированная бриллиантами, фарфоровые фигурки времен компании Наполеона в Египте, портрет мальчика с улыбкой и глазами Этьена.
Кровать была тяжелая, массивная, позолоченная, с балдахином из темного вельвета, выцветшего за века. Она удивительно гармонировала с убранством комнаты — комбинацией оригинальной старинной позолоченной мебели с экзотическими русскими предметами, инкрустированными бронзой и камнями, а также более современными комфортабельными стульями и креслами с плотной обивкой. И никаких следов женщины — чисто мужская комната.
Дейзи застыла на мгновение, удивленная обстановкой. За исключением детского портрета, все здесь говорило скорее о прошлых поколениях де Веков, чем о самом Этьене.
Он скинул свой халат, бросив его на пол.
— Ты задумывался когданибудь, сколько людей спало на этой кровати?