Мой телефон вибрирует. Я открываю письмо и вижу обложку одного из городских таблоидов. Две трети страницы занимает фотография, сделанная в тот самый момент, когда мы с Гретой и Руфусом вышли из дверей Бартоломью. То еще зрелище. Я по-прежнему в мятых джинсах и блузке, которые не снимала весь день, а Грета одета в ночную рубашку. На лицах у нас осталась копоть. Грета успела опустить свою бандану, обнажив участок белой кожи от носа до подбородка. А на Руфусе красуется ошейник, надо полагать, с настоящими бриллиантами. Мы словно статисты из трех разных фильмов.
– Кто эта женщина с банданой? – спрашивает Хлоя.
– Грета Манвилл.
– Та самая, которая написала «Сердце мечтательницы»? Это же твоя любимая книга.
– Ага.
– Это ее собака?
– Нет, это Руфус, – говорю я. – Собака Марианны Дункан.
– Из той мыльной оперы?
– Она самая.
– Ты попала в альтернативную вселенную, – сообщает мне Хлоя.
Я снова смотрю на экран телефона и закатываю глаза, прочитав нелепый заголовок:
ГОРЯЩИЕ ГОРГУЛЬИ: ПОЖАР В БАРТОЛОМЬЮ
– У них что, не нашлось новостей поважнее?
– Куда уж важнее, – говорит Хлоя. – Не забывай, для большинства ньюйоркцев Бартоломью – что-то вроде обители небожителей.
Я иду из кухни в гостиную, где меня встречают лица на обоях. Сплошные ряды темных глаз и распахнутых ртов. Я тут же отворачиваюсь.
– Поверь мне, это вовсе не рай на земле.
– Значит, ты прочла ту статью, – говорит Хлоя. – Жутковато, правда?
– Дело не только в статье.
В голосе Хлои звучит беспокойство.
– Что-то случилось?
– Да, – отвечаю я. – Кажется.
Я рассказываю ей про Ингрид, про наше обещание встречаться каждый день, про крик в ее квартире и неубедительные попытки меня успокоить. В завершение я объясняю, что Ингрид внезапно исчезла, перестав отвечать на звонки, и теперь я подозреваю, что она от кого-то сбежала.
Самые тревожные детали, а именно записку и пистолет, я решаю опустить. Узнав об этом, Хлоя немедленно помчится в Бартоломью и силой вытащит меня из квартиры. Но я не могу позволить себе уйти. Даже после выплаты пособия по безработице у меня на счету оказалось немногим больше пятисот долларов. Слишком мало, чтобы дать мне возможность встать на ноги.
– Хватит ее искать, – говорит Хлоя, как я и предполагала. – Это не твое дело, и у нее наверняка были причины уйти.
– Мне кажется, она попала в неприятности.
– Джулс, послушай. Если бы Ингрид нуждалась в твоей помощи, она бы позвонила. Раз не звонит – значит, хочет, чтобы ее оставили в покое.
– Ее больше никто не ищет, – говорю я. – Если бы я пропала, ты бы тут же бросилась меня искать. Но у Ингрид нет своей Хлои. У нее никого нет.
Хлоя молчит. Тщательно подбирает слова, чтобы не расстроить меня. Я знаю, что услышу, еще до того, как она открывает рот.
– Мне кажется, дело не в Ингрид, а в твоей сестре.
– Конечно, дело в моей сестре, – говорю я. – Я перестала ее искать. А теперь думаю, что, не сдайся я так легко, она могла бы быть здесь.
– Даже если ты найдешь Ингрид, Джейн не вернется.
Нет, – думаю я, – не вернется. Но вернется другая потерянная девушка. В мире будет одним пропавшим человеком меньше.
– Думаю, тебе стоит отдохнуть от Бартоломью, – говорить Хлоя. – Хотя бы пару дней. Поживи немного у меня.
– Я не могу.
– Не стесняйся. Мы с Полом все равно едем в Вермонт на выходные. Он забронировал поездку на той неделе, когда думал, что…
Хлоя осекается на полуслове. Я знаю, что она хотела сказать. Пол забронировал поездку, когда думал, что я все еще буду ночевать у них на диване. Я не в обиде. Конечно, они хотят отдохнуть наедине.
– Дело не в этом, – говорю я. – Мне запрещено ночевать за пределами квартиры.
Хлоя вздыхает – звук треском отдается в трубке.
– Дурацкие правила.
– Не надо нотаций, пожалуйста, – говорю я. – Ты же знаешь, мне нужны деньги.
– А ты знаешь, что я скорее дам тебе денег в долг, чем буду смотреть, как ты сидишь взаперти.
– Это работа, а не тюрьма, – напоминаю я. – Не надо обо мне беспокоиться. Поезжай в Вермонт. Отдохни. Поглазей на лосей, или чем там занимаются туристы.
– Позвони, если тебе что-то понадобится, – говорит Хлоя. – У меня будет с собой телефон, хотя наш отель в какой-то жуткой глуши. На горе посреди леса. Пол говорит, там может не быть связи.
– Со мной все будет хорошо.
– Уверена? – спрашивает Хлоя.
– Абсолютно.
Положив трубку, я еще некоторое время сижу в гостиной и смотрю на обои. А обои смотрят на меня в ответ своими немигающими глазами, распахнув рты, словно пытаясь мне что-то сказать.
Может быть, им запрещено говорить, как мне запрещено приводить гостей или ночевать за пределами квартиры.
Может, они боятся говорить.
А может – и вот наиболее правдоподобный вариант – это всего лишь цветы на обоях, а Бартоломью и пропажа Ингрид начинают понемногу сводить меня с ума.
22
В двенадцать тридцать в мою дверь кто-то стучит.
Грета Манвилл.
Сюрприз, и, надо сказать, весьма приятный. Я устала искать несуществующие вакансии и каждые пять минут проверять телефон в надежде увидеть ответ от Ингрид. Еще большим сюрпризом становится то, что Грета явно собралась на прогулку. Она одета в черные брюки-капри и свободную рубашку. Свитер старомодно повязан вокруг шеи. На плече висит потертая эко-сумка.
– В знак благодарности за помощь разрешаю тебе проводить меня на ланч.
Она говорит со снисходительной надменностью, словно делает мне большое одолжение. Но я чувствую, что за этими словами скрывается одиночество. Мне удалось вытащить ее из кокона пыльных книг и «внезапных снов». Где-то в глубине души Грете, похоже, нравится проводить со мной время.
Я беру ее под руку.
– Почту за честь.
Мы идем в бистро в одном квартале от Бартоломью. Вход укрывает красный навес, а в окнах мигают огоньки. Бистро набито битком, и я начинаю беспокоиться, что мы не найдем свободного места. Но, едва завидев Грету, хостесс ведет нас к нише в углу, каким-то образом оставшейся незанятой.
– Я забронировала столик, – говорит Грета, открывая меню. – К тому же, владелец этого заведения ценит постоянных клиентов. А я прихожу сюда вот уже много лет, еще с тех пор, как жила здесь в молодости.
– Как давно вы переселились сюда снова? – спрашиваю я.
Грета смеряет меня суровым взглядом.
– Я пришла сюда, чтобы пообедать, а не отвечать на сотни вопросов.
– Как насчет двух вопросов?
– Два вопроса я разрешу, – говорит Грета, закрывая меню и подавая знак официантке. – Но сначала дай мне сделать заказ. По крайней мере, во время допроса я буду знать, что еда готовится.
Она заказывает лосось на гриле с гарниром из овощей, приготовленных на пару. Я ограничиваюсь салатом и водой, несмотря на то что платить, скорее всего, будет Грета. Сложно отучиться экономить.
– Что касается твоего первого вопроса, – говорит Грета, когда официантка уходит, – то прошел уже почти год. Я вернулась в прошлом ноябре.
– Почему вы решили вернуться?
Грета фыркает, словно ответ должен быть очевиден.
– А почему бы и нет? Здесь комфортно, и все, что мне необходимо, находится в пределах пешей досягаемости. Узнав, что освободилась квартира, я не стала медлить.
– Говорят, свободные квартиры тут бывают нечасто, – говорю я. – Разве на них нет общей очереди?
– Это уже третий вопрос.
– Вы можете ответить и на него.
– И совсем не смешно, – говорит Грета, хотя это не так. Она пытается спрятать улыбку, делая глоток воды. – Да, очередь действительно существует. Предвосхищая твой следующий вопрос, ее можно обойти, если знать нужных людей. А я их знаю.
Принесенные официанткой блюда производят кардинально разное впечатление. При одном взгляде на лосось Греты, пахнущий лимоном и чесноком, так и начинают течь слюнки. А вот мой салат – сплошное разочарование. Вялые листья с несколькими ломтиками помидора и сухариками.
Грета съедает кусочек рыбы и спрашивает:
– Что-нибудь слышно о твоей подруге, которая присматривала за квартирой? Как там ее?
– Ингрид.
– Точно. Ингрид с кошмарными волосами. Все еще не знаешь, куда она могла отправиться?
Я пожимаю плечами. Такой бессмысленный жест. Движение плеч лишь напоминает мне о том, как мало я знаю.
– Сначала я думала, что ей было страшно оставаться в Бартоломью.
Грета реагирует на мои слова совсем как Ник – с плохо скрываемым изумлением.
– С какой это стати?
– Вы не можете отрицать, что здесь что-то неладно, – говорю я. – Есть целые сайты, посвященные трагедиям, которые здесь случались.
– Поэтому я и не пользуюсь интернетом, – говорит Грета. – Там нет ничего, кроме пустых сплетен.
– Но многое из этого – правда. Слуги, скончавшиеся от гриппа. Доктор Бартоломью, спрыгнувший с крыши. В обычных домах такого не происходит.
– Бартоломью – не обычное здание. Из-за его дурной славы малейшее происшествие мгновенно раздувается до размеров мифа.
– Корнелия Суонсон – тоже миф?
Грета замирает, не донеся кусочек рыбы до рта. Она опускает вилку, складывает руки на столе, и говорит:
– Мой тебе совет, дорогая – не произноси это имя в стенах Бартоломью. Там никто не желает обсуждать Корнелию Суонсон.
– Значит, то, что о ней говорят – правда?
– Я этого не говорила, – отрезает Грета. – Корнелия Суонсон была сумасшедшей, и ей следовало бы жить в психиатрической лечебнице, а не в Бартоломью. А прочая чепуха – что она якобы имела сношения с той француженкой и принесла в жертву свою служанку в каком-то безумном ритуале – не более чем слухи. И твоей подруге я сказала то же самое.
– Ингрид спрашивала про Корнелию Суонсон?
– Да. Кажется, мой ответ ее разочаровал. Она надеялась услышать жуткие подробности, я полагаю. Но их попросту не существует. По правде говоря, самое странное, что мне доводилось видеть в Бартоломью, это действия одной юной особы, которая помогла мне выбраться из здания вчера ночью.