Эта мысль оглушает меня, словно радио, включенное на полную громкость. Ингрид не упоминала ничего подобного, но это еще не значит, что она действительно не подвергалась насилию. Я вспоминаю про ее бесконечные переезды, а затем про пистолет – возможно, она решила, что ей больше некуда бежать.
– Тогда она могла прийти сюда, – говорит женщина.
Я прижимаю телефон к стеклу, показывая ей фото. Женщина пару секунд рассматривает его, потом качает головой:
– Не припоминаю, милочка. Но я работаю только в дневную смену. Основной поток приходит позже.
– Можно поговорить с кем-нибудь, кто бывает здесь по ночам? Может, кто-то из них ее видел.
Женщина указывает на двустворчатую дверь напротив стойки.
– Кое-кто из ночных еще здесь. Можете взглянуть.
Я захожу в бывший спортзал, переоборудованный под жилое помещение для двух сотен человек. Целая армия временных жильцов. Одинаковые койки расставлены неряшливыми рядами по двадцать штук в каждом.
Я иду вдоль коек, вглядываясь в немногочисленные лица на случай, если Ингрид окажется здесь. На последней в ряду койке сидит женщина с идеально прямой спиной. Она неотрывно глядит на стоящую у стены переносную трибуну для болельщиков. К трибуне приклеен плакат. Целое поле лаванды, покачивающейся на ветру. И цитата Элеоноры Рузвельт:
«С новым днем приходят новые мысли и новая сила».
– Каждый день перед тем, как уйти на работу, я смотрю на этот плакат и надеюсь, что Элеонора не ошибалась, – говорит женщина. – Но пока что новый день приносит только осточертевшее старое дерьмо.
– Могло быть и хуже, – говорю я, не успев прикусить язык. – Мы могли умереть.
– Вот это неплохо смотрелось бы на плакате. – Женщина хлопает рукой по бедру и громко хохочет. – Я тебя тут раньше не видела. Новенькая?
– Просто зашла, – говорю я.
– Везет тебе.
Надо полагать, она здесь уже давно. Странно – она не похожа не бездомную. Чистая, выглаженная одежда. Брюки защитного цвета, белая рубашка, синий кардиган. Моя одежда выглядит хуже. На левом рукаве свитера – дырка, которую я прикрываю рукой, протягивая телефон.
– Я ищу девушку, которая, возможно, здесь была. Вот ее фото.
Женщина с любопытством разглядывает фотографию.
– Не припоминаю. А я здесь уже месяц живу. Жду свою субсидированную квартиру. «Вот-вот будет», – говорят мне. Как будто это посылка, а не жилье.
– Она была здесь вчера, – говорю я. – Если вообще была.
– Имя?
– Ее зовут Ингрид.
– Я про твое имя.
– Извините. Я Джулс.
Она отрывает взгляд от фотографии и говорит мне с щербатой улыбкой:
– Красивое имя. Меня зовут Бобби. Не такое красивое имя, да. Зато мое собственное.
Она приглашающе хлопает ладонью по койке, и я сажусь рядом.
– Приятно познакомиться, Бобби.
– Взаимно, Джулс.
Она берет мой телефон и снова вглядывается в фотографию.
– Твоя подруга?
– Скорее, знакомая.
– У нее неприятности?
Я вздыхаю.
– Не знаю. Если она в беде, я бы ей помогла.
Бобби оглядывает меня с головы до ног. Сдержанное подозрение. Не могу ее винить. Наверняка ей часто предлагали помощь. И ожидали чего-то взамен. Но, наверное, она все же видит во мне родственную душу, потому что говорит:
– Я буду посматривать по сторонам.
– Спасибо.
– Пришлешь фотку?
– Конечно.
Бобби диктует свой номер телефона, и я отправляю ей фотографию.
– Сохраню твой номер, – говорит она. – Позвоню, если встречу ее.
Мне хочется большего. Я хочу, чтобы Бобби рассказала мне о своей жизни. О событиях, которые привели ее сюда. У нас есть что-то общее. Мы обе пытаемся выжить.
– Говорите, вы здесь уже месяц?
– Верно.
– А где жили до этого?
Бобби окидывает меня еще одним подозрительным взглядом.
– Ты соцработница, что ли?
– Просто хочу услышать вашу историю, – говорю я. – Если хотите рассказать.
– Нечего рассказывать, Джулс. В жизни случается всякое дерьмо. Сама знаешь.
Я киваю. Да, я прекрасно это знаю.
– Понимаешь, я родилась в бедной семье. Пособие. Продуктовые карточки. Все то, от чего некоторые типы мечтают избавиться. – Бобби раздраженно фыркает. – Как будто мы хотим зависеть от этих карточек. Как будто нам нравится этот мерзкий оранжевый сыр. Я говорила себе, что буду жить лучше, когда вырасту. И какое-то время мне это удавалось. Но потом случилось кое-что непредвиденное, и мне пришлось залезть в долги. А потом залезть в долги еще глубже, чтобы расплатиться с первыми долгами. В конце концов, долгов накопилось столько, что я уже не могла выкарабкаться. Это тяжело. Жизнь – тяжелая штука. И чертовки дорогая.
– Видали, сколько дерут за апельсины? – говорю я.
Бобби снова смеется.
– Дорогуша, последний раз я ела фрукты еще при Обаме.
– Ну, я надеюсь, что ваши дела наладятся.
– Спасибо, – жизнерадостно отвечает Бобби. – Надеюсь, и ты найдешь свою подругу. Хорошие поступки делают этот богом забытый мир чуточку лучше.
24
Я возвращаюсь в Бартоломью в три, и Чарли встречает меня встревоженным взглядом.
– К вам посетитель, – говорит он. – Молодой человек. Он здесь уже довольно долго. Час прождал на улице, прежде чем я пустил его внутрь.
Чарли открывает дверь, и у меня сердце уходит в пятки.
В лобби стоит не кто иной, как Эндрю.
Его нежданное – и нежеланное – появление приводит меня в ярость. Мой взор на мгновение застилает кроваво-красная пелена, как в том фильме Хичкока, который я когда-то смотрела с папой. «Марни», вот как он назывался. Героиня порой видела такие же вспышки алого. Я влетаю внутрь, зло нахмурившись.
– Какого черта ты здесь забыл?
Эндрю поднимает взгляд от телефона.
– Ты мне не отвечала.
– И ты решил заявиться сюда? – Тут мне в голову приходит пугающая мысль. – Как ты вообще меня нашел?
– Увидел фотографию в газете, – отвечает Эндрю. – Не сразу тебя узнал.
– Ужасное фото.
– Я всегда говорил, что в жизни ты гораздо симпатичней.
Эндрю посылает мне свою фирменную обольстительную улыбку. Ту самую, которая вскружила мне голову, когда мы только познакомились. Это ослепительная улыбка, и он об этом прекрасно знает. Наверняка он точно так же улыбался своей любовнице. Возможно, ей хватило одной улыбки, чтобы последовать за ним в нашу квартиру, прямо на диван.
Теперь один вид этой ухмылки наполняет меня звенящей яростью. Я старалась не думать об Эндрю последние пару недель – мне и без него хватало проблем. Но теперь он здесь, и мой гнев стремится вырваться наружу.
– Чего ты, черт побери, хочешь?
– Извиниться. Я очень жалею, что у нас все так вышло.
Он делает шаг в мою сторону. Я отхожу, пытаясь сохранить дистанцию между нами. Приблизившись к почтовым ящикам, я достаю из кармана ключ.
– У нас? – переспрашиваю я, открывая ящик – он оказывается пуст. – Это у тебя так вышло. Это полностью твоя вина.
– Да, ты права. Я поступил ужасно. Мне нет оправдания.
Я захлопываю ящик и оборачиваюсь. Эндрю стоит в трех футах от меня. Чуть ближе, и я могла бы его ударить.
– Тебе следовало сказать все это две недели назад, – говорю я. – Но ты этого не сделал. Ты мог бы попросить прощения. Мог бы умолять меня остаться. Но ты даже не попытался.
– А ты осталась бы? – спрашивает Эндрю.
– Нет. – На глаза у меня наворачиваются слезы, и это злит меня еще сильней. Не хочу, чтобы он увидел, как мне больно. – Но я не чувствовала бы себя такой дурой из-за того, что была с тобой. Не чувствовала бы себя такой…
Нелюбимой.
В последний момент я замолкаю и не произношу этого. Не хочу выглядеть жалкой.
– Она была единственной? – спрашиваю я, хоть это и бессмысленный вопрос. Я уверена, что были и другие. Только это уже неважно.
– Да, – говорит Эндрю.
– Я тебе не верю.
– Честное слово.
Совершенно очевидно, что он лжет. Он то и дело смотрит влево. Это его выдает.
– Сколько их было? – спрашиваю я.
Эндрю пожимает плечами, чешет в затылке.
– Две или три.
Значит, их было больше.
– И мне действительно жаль, – говорит Эндрю. – Я не хотел причинять тебе боль, Джулс. Пожалуйста, поверь. Они ничего для меня не значат. А ты – значила. Я любил тебя. Действительно. А теперь я потерял тебя навсегда.
Он подходит ближе и пытается заправить прядку волос мне за ухо. Еще один фирменный жест. Он сделал то же самое перед нашим первым поцелуем.
Я бью его по руке.
– Раньше надо было думать.
– Ты права, надо было, – говорит Эндрю. – Ты имеешь полное право злиться. Я просто хотел сказать, что сожалею. И попросить прощения.
Он стоит передо мной, словно ждет чего-то. Наверное, хочет, чтобы я его простила. Но я не собираюсь этого делать, по крайней мере, не в ближайшее время.
– Хорошо, – говорю я. – Ты все сказал. Теперь уходи.
Эндрю остается стоять на месте.
– Есть еще кое-что, – говорит он, понижая голос.
Я скрещиваю руки на груди и фыркаю.
– И что же это может быть?
– Мне нужны… – Эндрю оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет. – Мне нужны деньги.
Я смотрю на него, потеряв дар речи. Мои колени начинают дрожать от злости, и я делаю шаг назад, чтобы скрыть это.
– Ты издеваешься?
– Мне нечем заплатить за квартиру, – отчаянно шепчет он. – Ты не представляешь, какая там высокая аренда.
– Еще как представляю, – парирую я. – Я целый год платила половину.
– В этом месяце ты прожила там несколько дней, значит, должна мне немного денег.
– С чего ты взял, что у меня есть деньги?
– Сама погляди, – Эндрю разводит руками, указывая на роскошное лобби. – Не знаю, что за аферу ты провернула, чтобы поселиться здесь, но я впечатлен, Джулс.
В эту секунду в лобби входит Ник, он выглядит сногсшибательно в своем элегантном сером костюме. А что еще лучше: у него вид богатого человека, и Эндрю окидывает его взглядом, полным нескрываемого презрения. Меня переполняет желание отомстить. Поэтому я кидаюсь навстречу Нику со словами: