Видимо, он притворился Ингрид только после того, как я начала что-то подозревать. К тому моменту они были готовы отказаться от Ингрид.
– Если ты так боялась, что тебя найдут, почему не уехала из города?
– Сложновато уехать без денег, – говорит Ингрид. – А у меня их почти нет. Питаюсь объедками из мусорок. Краску для волос пришлось украсть. Я просила милостыню и собирала монетки из фонтанов. Накопила аж двенадцать баксов. Такими темпами сбежать из страны я смогу лет через десять. Но мы должны сбежать, Джуджу. Куда-то, где они нас не найдут. Это единственный выход.
– Мы можем пойти в полицию, – говорю я.
– И что мы им скажем? Что зажравшиеся богачи в Бартоломью поклоняются дьяволу? Звучит как чушь собачья.
Да уж – хотя именно это они и делают. Публикуют скромные объявления в газетах и в интернете, заманивают обещаниями денег и крыши над головой людей, таких как я, Ингрид и Дилан.
Мы пришли в Бартоломью по своей воле. И оказались в ловушке правил.
– Как ты обо всем догадалась?
– Это все Эрика, – говорит Ингрид. – Мы гуляли в парке, совсем как с тобой, и она рассказала, что женщина, которая жила в 12А до нее, на самом деле жива. Ее это малость напугало. Я решила разузнать побольше про Бартоломью и прочитала обо всей это жути, которая здесь творилась. И вот это Эрику реально напугало. Поэтому, когда она пропала, я просто подумала, что ей стало страшно жить в Бартоломью. Но потом Дилан спросил, не знаю ли я, куда она подевалась. Вот тут-то я и заподозрила, что здесь что-то нечисто.
Со мной произошло почти то же самое. Новая подруга Ингрид пропала, она решила, что происходит что-то странное, и решила разузнать побольше. Единственное отличие в том, что Ингрид гораздо раньше меня узнала о родстве Греты Манвилл и Корнелии Суонсон.
– Я встретила Грету в лобби во время собеседования с Лесли, – говорит Ингрид. – Мне показалось, это так здорово – жить в одном здании с писательницей, понимаешь? Сначала она показалась мне довольно милой. Даже подписала для меня книжку. Но потом я прочла про Корнелию Суонсон, увидела сходство и догадалась, что они родня.
– И ты спросила об этом Грету, – говорю я. – Она мне сказала.
– Сдается мне, она не стала упоминать, что грозилась вышвырнуть меня из здания, если я еще хоть раз с ней заговорю.
Про это Грета действительно ничего не говорила, даже когда рассказывала мне о своей жизни в Бартоломью. Моя квартира когда-то была ее квартирой, а значит, и квартирой Корнелии Суонсон.
Той самой, где она убила свою горничную.
Хотя это было не просто убийство.
А жертвоприношение.
Исполнение обещания, данного уроборосом.
Сотворение, рождающееся из разрушения.
Жизнь, рождающаяся из смерти.
Руби была первой, и у меня есть жуткое подозрение, что Эрика стала последней. О том, сколько жертв было между ними, я стараюсь не задумываться. Для этого еще будет время. Пока что надо сосредоточиться на главном – на том, как мне сбежать из здания, не привлекая к себе лишнего внимания.
– Что случилось после разговора с Гретой?
– Я поняла, что не хочу там оставаться. – Ингрид встает и подходит к раковинам у стены. Там она включает воду и умывается. – К тому моменту я успела получить две тысячи долларов за то, что присматривала за квартирой. Вполне достаточно, чтобы убраться куда подальше. Но я знала, что получу еще больше, если останусь.
Деньги. Как приманка, поджидающая нас в конце каждой недели. Еще одна ловушка Бартоломью. Это из-за денег я осталась там еще на одну ночь.
– Я решила остаться, – говорит Ингрид. – Не знала точно, надолго ли. На неделю. Может, на две. Но я хотела как-то себя обезопасить, поэтому…
– Купила пистолет.
Ингрид смотрит на мое отражение в зеркале, приподняв брови.
– Значит, ты его нашла. Хорошо.
– Зачем ты вообще его там оставила?
– Кое-что случилось, – тихо говорит Ингрид. – И, если я тебе расскажу, ты меня возненавидишь.
Я подхожу к ней.
– Нет. Ни за что.
– Еще как, – говорит она, вытирая шею влажным бумажным полотенцем. – И я это заслужила.
– Ингрид, просто скажи мне.
– Я отдала за пистолет все, что у меня было. Все две тысячи. Раз – и нету. – Она щелкает пальцами, и я замечаю остатки голубого лака у нее на ногтях. – Я спросила Лесли, нельзя ли получить деньги авансом. Не все, конечно. Просто плату за неделю. Она сказала, что нельзя. Но потом предложила мне пять тысяч баксов – не в долг и не в счет работы, просто пять тысяч, если я кое-что сделаю.
– Что именно?
Ингрид мнется, теребит прядку черных волос. Когда она смотрит в зеркало, в ее глазах читается отвращение. Как будто она противна сама себе.
– Порезать тебя, – говорит она. – Я не случайно толкнула тебя в лобби. Лесли мне за это заплатила.
Я прекрасно помню тот момент, как будто это фильм, который я смотрю прямо здесь, в раздевалке. Я тащила два пакета с покупками. Ингрид бежала по лестнице, не отрывая глаз от телефона. Мы столкнулись, мои покупки разлетелись по всему лобби, и у меня пошла кровь. В суматохе я не задумалась, как именно получила порез.
Теперь я знаю правду.
– У меня был складной нож, – говорит Ингрид, не глядя на меня. – Я спрятала его за телефоном так, чтобы торчал самый кончик. И, когда мы столкнулись, я резанула тебя по руке. Лесли сказала, что не нужно сильно тебя ранить. Но так, чтобы пошла кровь.
Я начинаю пятиться. Один шаг. Другой.
– Зачем… Зачем им это нужно?
– Не знаю, – говорит Ингрид. – Я не спросила. К тому моменту я уже подозревала, кто она такая. Кто они такие. Думаю, это было что-то вроде испытания. Словно они пытались меня завербовать. Переманить к себе. В тот момент я слишком отчаялась, чтобы задавать вопросы. Я могла думать только об этих деньгах, о том, что с ними я наконец смогу сбежать.
Я отхожу все дальше и дальше от нее, пока не оказываюсь на противоположном конце помещения, в открытой туалетной кабинке; там я с размаху сажусь на крышку унитаза. Ингрид подбегает ко мне и падает на колени.
– Джуджу, мне так жаль, – говорит она. – Ты не представляешь, как мне жаль.
В моей груди зарождается волна злости, горячей и едкой. Но я злюсь не на Ингрид. Я не могу ее винить. Она была в отчаянии, и ей выпал шанс с легкостью заработать кучу денег. На ее месте я тоже могла бы согласиться и не задавать никаких вопросов.
Нет, моя злость направлена на Лесли и всех остальных в Бартоломью, кто обратил отчаяние Ингрид в оружие.
– Я тебя прощаю, – говорю я ей. – Ты просто пыталась выжить.
Она мотает головой и отворачивается.
– Нет, я паршивый человек. Омерзительный. В общем, после этого я решила, что пришло время оттуда убираться. Пяти тысяч баксов вполне хватило бы. Я не хотела еще глубже погружаться в эту трясину.
– Почему ты не рассказала мне в парке?
– А ты бы мне поверила?
На самом деле, нет. Я бы решила, что она врет. Или что она рехнулась. Никто в здравом уме не поверит, что в Бартоломью живут сатанисты. Вот как им столько лет удавалось избегать разоблачения. Само предположение настолько нелепо, что развеивает все подозрения.
– И ты уж точно не простила бы меня за то, что я тебя поранила, – говорит Ингрид. – Единственное, что я могла сделать, – постараться хоть как-то тебя предупредить. Я надеялась, что ты, ну, испугаешься и решишь уйти. Или хотя бы задумаешься.
– Так и вышло, – говорю я. – Значит, ты действительно сбежала?
– Да, но не так, как планировала, – Ингрид говорит так быстро, что я едва могу разобрать ее слова. – Я уже собрала все вещи и была готова уйти. Оставила записку в кухонном лифте – надеялась, что это убедит тебя свалить. И пистолет оставила затем же. Ну и на случай, что тебе, не дай бог, придется им воспользоваться. Но я не ушла немедленно, потому что Лесли обещала зайти ночью с деньгами. И еще я назначила встречу с Диланом, чтобы рассказать ему все, что знала, – вдруг ему удалось бы выяснить, что случилось с Эрикой. Я собиралась забрать у Лесли деньги, встретиться в подвале с Диланом, взять вещи и на выходе отдать ключи Чарли. В общем, все пошло не так.
– Что случилось?
– Они пришли за мной, – говорит Ингрид. – Точнее, он пришел.
Я вспоминаю видео, записанное Эрикой.
Это он.
– Ник, – говорю я.
Ингрид передергивает, когда она слышит это имя.
– Он появился как по волшебству.
– У двери?
– Нет, – говорит она, – прямо в квартире. Не знаю, как он попал внутрь. Дверь была заперта. Но он был там. Наверное, сидел внутри все это время. Прятался. Ждал. Но, когда я увидела его, то поняла, что в опасности. Он выглядел очень злым. Реально страшным.
– Он что-нибудь сказал?
– Сказал, чтобы я не сопротивлялась.
Ингрид замолкает; я подозреваю, что она воспроизводит тот момент в памяти, так же как я воспроизвела наше столкновение в лобби. Она снова начинает дрожать. На этот раз – всем телом. В глазах у нее скапливаются слезы, и она коротко, судорожно всхлипывает.
– Он сказал, что так будет проще, – говорит она, и слезы текут по ее щекам. – И я поняла… Поняла, что он убьет меня. У него было оружие. Электрошоковый пистолет. Я закричала, когда его увидела.
А я услышала этот крик, стоя на кухне в своей квартире. Значит, и остальные тоже, скорее всего, все слышали. В том числе и Грета, живущая этажом ниже. Но они ничего не сказали, потому что и так знали, что происходит.
Ингрид вели на заклание.
– Как тебе удалось сбежать?
– Ты меня спасла. – Ингрид вытирает слезы и тепло, благодарно улыбается. – Когда позвонила в дверь.
– Ник был там?
– Прямо у меня за спиной, – говорит Ингрид. – Я не хотела открывать дверь, но Ник меня заставил – чтобы ты ничего не заподозрила. Он все это время прижимал электрошокер к моей спине, чтобы я не пыталась тебя предупредить. Сказал, что тогда он ударит шоком сначала меня, а потом тебя.
Это все объясняет. Почему Ингрид так долго не открывала дверь. Секунд двадцать. Почему открыла только узкую щелку. Почему так неестественно улыбалась и заверяла меня, что все в порядке.