По средам Генри ночует у Сэма, так что с утра я начинаю собирать его вещи: трусы, запасную форму, Манки — запихиваю все это в его маленький рюкзачок. Манки у Генри с самого рождения. Постепенно он истрепался по краям, и мы с Сэмом стали называть его Одеяльце-Манки, так оно и пошло. Вещи Генри кочуют из моего дома в дом Сэма, я никогда точно не помню, что он взял с собой и что забыл, но Манки незаменим. Засовывая запасной свитер, натыкаюсь на что-то твердое и острое в переднем кармашке рюкзака. Расстегиваю его и заглядываю внутрь. Когда я вижу, что там, опускаюсь на кровать Генри, уставившись на наше фото на пляже, где мы оба улыбаемся, щурясь на солнце.
— Генри, подойди, пожалуйста, на минутку, — зову я.
Он прибегает из кухни, слизывая джем с пальцев, и замирает на месте, увидев, что я держу в руках.
— Почему ты положил фото к себе в рюкзак, Ги?
— Мне нравится на него смотреть, — чуть слышно отвечает он.
— Когда?
Он будто становится еще меньше.
— Когда я остаюсь у папы. Иногда я скучаю по тебе.
Слезы разрывают мне горло и обжигают глаза.
— Иди сюда.
Он бросается ко мне и прыгает на коленки, обнимает меня руками и ногами, прижимаясь ко мне своим крепким детским тельцем.
— Я тоже по тебе скучаю. — Я стараюсь произносить это легко. — Но тебе же весело у папы?
— Да, — говорит он мне в шею. — Но я иногда хочу увидеть тебя.
— Это ничего, Ги. — Голос мой срывается, я сглатываю. — Но не надо было брать фотографию, ты мог бы просто мне сказать. Знаешь что? А давай сделаем большую фоторамку с разными снимками, моими и твоими, и ты поставишь ее у папы, в своей спальне.
Он обнимает меня напоследок и возвращается к своему тосту. Я с минуту продолжаю сидеть на его кровати, разглядывая наше фото: мы стоим обнявшись, в лучах солнца. Когда я ставлю рамку назад на полку, не могу не почувствовать облегчения. Все-таки это была моя паранойя, никто ко мне в дом не влезал.
Если не перестану пренебрегать клиентами, я начну их терять. Пока Генри находится у Сэма, могу как-то продвинуться с последним проектом Розмари Райт-Коллинз. Розмари — очень важный для меня клиент: без нее мой бизнес зачах бы. Сэм однажды заметил, что, возможно, я совершаю ошибку, занимаясь в основном только ее проектами, нельзя класть все яйца в одну корзину. Он хотел, чтобы я отказывалась от ее заказов, он считал, что я распыляюсь, стараясь одновременно выполнить все ее требования и ублажить других клиентов. Он радовался за меня, я уверена в этом. Но я не могла не заметить, что он оставил меня ради кое-кого помоложе и с намного более скромными достижениями в карьере. Я знаю, что Полли думает именно так.
В пятницу, забрав Генри из школы и приведя его домой, я не усаживаю его перед телевизором, а предлагаю ему поиграть. Мы строим большую и сложную железную дорогу, и он сочиняет очень замысловатую историю про то, как паровозики должны спасти корову с его игрушечной фермы, застрявшую на путях. Каждый раз, когда я пытаюсь завершить историю спасения, предложив какое-нибудь решение, он изобретает новые и очевидно непреодолимые обстоятельства, и игра продолжается. Я наблюдаю, как он с серьезным лицом передвигает паровозики по путям, с головой погрузившись в придуманный мир. В гостиной уютно, но меня пробирает дрожь. Вот почему никто никогда не должен узнать про то, что на самом деле случилось с Марией. Я не могу подвергнуть опасности его наивную веру в доброту мира, в котором поезд не может наехать на корову или забрать у ребенка его маму.
Уложив Генри в постель, я сажусь за кухонный стол и наливаю себе красного вина. В углу приглушенно светит лампа. Из микроволновки начинают распространяться запахи разогреваемой еды: лук, чеснок, специи. Я просматриваю почту. Проблема с работой из дома в том, что ты вроде все время на работе и никогда не отключаешься от нее. Открываю другое окно и захожу на «Фейсбук». Я постоянно, то с ноутбука, то с телефона, проверяю свою страницу в ожидании сообщения, и с каждым разом во мне крепнет надежда, что все кончилось. Что все-таки это была чья-то неудачная шутка, глупый розыгрыш, который встревожил и расстроил меня, не более того. Одна из школьных мамочек делится подробностями своего недавнего развода, но на ее страничку подписаны партнеры ее бывшего, и они вмешиваются, разоблачая ее версию событий и оскорбляя ее. Я углубляюсь в чтение комментариев — точно так же когда-то я переживала перипетии мыльных телесериалов, но только тут реальная жизнь, или, по крайней мере, нечто вроде нее. Меня поражает, насколько открыто некоторые делятся своей жизнью в онлайне. Те редкие разы, что мы с этой мамашей встречались у ворот школы, мы даже не здоровались, но при этом я посвящена в неприглядные подробности ее личной жизни.
Я перехожу на страницу Марии и вижу, что Софи приняла ее в друзья, и уже собираюсь закрыть окно, как на глаза мне попадается еще один друг Марии — Натан Дринкуотер. Я роюсь в памяти, но это имя мне ничего не говорит. Уверена, что человек с этим именем в нашей школе не учился. Я перехожу на его страницу, но там ничего: ни постов, ни фото профиля — ничего. У него есть только один друг — Мария.
На «Фейсбуке» появляется групповое сообщение о встрече со старыми коллегами. Инстинкт подсказывает мне, что надо поступить как обычно — проигнорировать его, и пусть они думают, что мне это неинтересно, что я слишком занята работой и ребенком. Но я позволяю мышке подобраться к значку для ответа, пытаясь при этом представить, как сижу в баре с бокалом вина, болтаю, узнаю последние новости, обмениваюсь информацией. Наливаю себе еще вина, и в этот момент в дверь звонят. Я вздрагиваю, бутылка дергается у меня в руке, ударяется о бокал, вино разливается кровавой лужицей вокруг основания бокала и растекается по дубовой столешнице. Ставлю бутылку и крадусь по коридору. Даже после того, как нашла пропавшую фотографию, я до конца не смогла отделаться от мысли, что мне по-прежнему что-то угрожает, что кто-то следит за мной. Сквозь матовое стекло входной двери различаю силуэт, но не могу определить, кто это. Я останавливаюсь в темной прихожей, освещенная сзади кухонной лампой, и каждый удар сердца отдается во всем теле. Делаю шаг назад. Не буду открывать, прокрадусь обратно на кухню, и пусть тот, кто стоит за дверью, думает, что меня нет. Но потом открывается почтовый ящик, и я слышу голос:
— Луиза? Ты дома?
Я бросаюсь к двери и распахиваю ее.
— Полли!
Я так рада ее видеть, что, обняв, прижимаю к себе слишком крепко и не отпускаю слишком долго.
— Эй, что с тобой?
Я улыбаюсь, сдерживая слезы:
— Все хорошо. Просто так здорово, что ты пришла. А что ты здесь делаешь?
— Э-э-э, ты пригласила меня на ужин. Когда я сидела с Генри в прошлую пятницу.
— Боже мой, ну да, конечно. Прости, я совершенно забыла со всеми этими делами…
— Ты что имеешь в виду? Что происходит?
Я на минутку забыла, что она ничего не знает. С чего же начать? Стоит ли вообще ей что-нибудь рассказывать?
— Да ничего особенного, так, работы много, и еще там… Сама-то ты как?
— Ой, да все по-старому.
Мы проходим на кухню, и она усаживается за стол.
— О, пахнет вкусно.
— Это деревенский пирог, но только одна порция, — признаюсь я. — Извини. Но у меня еще есть салат, хлеб и закуски, пожалуй, нам на двоих удастся все это растянуть.
— Ничего, я принесла вино и печенье, — говорит она, выставляя все это на стол. — Кому нужен твой ужин?
Она видит на полке наше с Генри фото.
— Так ты нашла его? Вот видишь, я же тебе говорила! Держу пари, ты положила его где-нибудь, да и забыла про него. Так?
— Не совсем. Его взял Генри. Он брал его с собой, когда ездил к Сэму. Говорит, что скучает по мне, когда меня нет рядом.
— О, бедняжка Ги. — Полли кладет руку на сердце в порыве сочувствия.
— Знаю. Давай сейчас не будем говорить об этом, я не вынесу.
Пока готовится пирог, мы успеваем справиться с печеньем и откупориваем вторую бутылку. Полли засыпает меня историями из любовной жизни своей сестры и сообщает последние новости о моих бывших коллегах из «Блу Дор». Она собирается пойти на встречу старых коллег, объявленную на «Фейсбуке», и настаивает, чтобы я тоже пошла. Она еще не добралась до Майи и Фиби и ничего не спросила про Генри. Несмотря на то что она обожает Генри, а я очень люблю ее девочек, мы много о них не говорим. У меня есть приятельницы, с которыми я познакомилась благодаря Генри, разговоры с ними почти неизменно вращаются вокруг проблем с аппетитом, плохого поведения и «за» и «против» уроков плавания, но мне нравится, что с Полли мы можем поговорить о чем-то, не связанном с детьми. Она — настоящий друг.
Пока я выкладываю жалкую порцию пирога из формы на две тарелки, добавляю к нему несколько кусочков французского батона и по ложке салата, спрашиваю ее про девочек.
— У них все хорошо. Ну, что касается Майи.
Майя — крепкая и живая девочка восьми лет, которая удивительным и завидным образом умеет игнорировать мнение остальных, а вот ее сестра в свои двенадцать становится с каждой нашей встречей все более замкнутой и притихшей. Я полагала, что это обычные последствия взросления: неизбежное стремление к независимости, желание отличаться от других и, как следствие, отдаление от родителей и всех связанных с ними взрослых.
— А Фиби?
— У нее проблемы в школе. С другими девочками.
Ледяная рука хватает меня за живот, аппетит пропадает.
— Ты хочешь сказать, что ее травят?
— Ну, я не уверена, что это можно назвать травлей. Это происходит так… подспудно. Девочки в этом возрасте могут быть такими жестокими.
Мне ли этого не знать.
— А что они делают?
В каком-то смысле я не хочу в это вникать. Эта тема для меня была неприятна и в лучшие времена, а теперь я и вовсе не представляю, как смогу сохранить самообладание.
— Это трудно описать. Не зовут ее с собой, не предупреждают до последней минуты, насмехаются над ее внешностью. Думаю, она не все мне рассказывает. В середине четверти появилась эта новая девочка — и все пошло наперекосяк. Настроила лучшую подругу против Фиби. Знаешь, такая альфа-телка… — Она замолкает. — Да просто гребаная маленькая сучка.