— Ну конечно! Как я рада тебя видеть!
Тянусь к нему, чтобы одарить его вежливым приветственным поцелуем, но в этот момент у меня за спиной происходит какое-то волнение, и на нас снисходит Софи, следом за ней идет Пит с нашим вином.
— О, мой бог! Это же вы, ребята!
Сначала она бросается в объятия Мэтту с криком: «Эй, красавчик!», и я вспоминаю, что, в отличие от всех нас, Софи с Мэттом поддерживает отнюдь не виртуальную дружбу. Они до сих пор встречаются. И это Мэтт рассказал Софи про нас с Сэмом. Потом наступает черед Сэма, и она обвивает руками его шею и награждает его продолжительным поцелуем в щеку.
— Ух ты, Соф, выглядишь великолепно! — восклицает Сэм.
— Все нарываешься! — Она подмигивает и игриво подталкивает его локотком.
Пит вручает мне вино, и я делаю глоток. Вино кислое и теплое, но я все равно пью. Оно мне сейчас ох, как нужно.
— Ну, какие новости? — интересуется Софи. — Кого видели? О боже, вы видели бороду Грэма Скотта?
Мэтт смотрит на меня, чуть приподняв бровь и улыбаясь, но я замечаю, как его взгляд тут же возвращается к Софи.
— Никаких свежих сплетен, Софи. Дай нам время, мы ведь только что вошли, — мило улыбается Сэм. — Так и так ты узнаешь все первой.
— О да, я все знаю и все вижу, — смеется она, грозя пальчиком. — И не пытайтесь что-нибудь от меня скрыть!
Порывшись в верхнем кармане, Пит извлекает оттуда сигареты «Мальборо лайтс». Он ловит мой взгляд и предлагает:
— Хотите?
— Не откажусь. — Я улыбаюсь в ответ.
— Я думал, ты бросила, Луиза, — удивляется Сэм.
Мне так хочется сказать ему, что он много чего про меня не знает. Я стала совершенно другим человеком после того, что он со мной сделал. Но я молчу. Просто пожимаю плечами и следую за Питом на улицу.
Мы пристраиваемся на низенькой стеночке, нас пробирает холод, и мы раздумываем, не стоит ли вернуться и надеть пальто. Ветер задувает спички, и зажечь сигарету удается только после нескольких попыток. Но, закурив и выдохнув облачко дыма, я расслабляюсь и наслаждаюсь прохладой после с трудом подавляемой истерики и духоты зала.
— Итак, — говорю я. — Вы тоже выросли в каком-нибудь похожем месте? В маленьком Энске?
— Да нет, — отвечает он. — Я родился и вырос в Лондоне. От мест, подобных этому, у меня мурашки по коже.
— А вы когда-нибудь ходили на вечер выпускников? Я имею в виду, в вашей школе, а не в школе какой-нибудь случайной женщины, с которой вы познакомились в Интернете.
— Господи, нет конечно! Не могу представить ничего хуже этого.
— А, ну да, — уязвленно замечаю я.
— Извините, я не хотел сказать, что люди не должны ходить на встречи выпускников, просто мне это не подходит, вот и все. Я не любил свою школу. Мне было там довольно одиноко.
— Ничего, — оттаивая, говорю я. — Это странноватая вещь. Я хочу сказать, что если бы не социальные сети, никто бы ничего и не знал про бывших одноклассников. Мы бы все продолжали жить своей жизнью. Я слышала истории про то, как люди находили свою школьную любовь на «Фейсбуке», разводились и возвращались к первой любви.
— Я держусь подальше от всего этого, — признается он. — Помимо прочего, это еще и колоссальная трата времени.
— Да, возможно, вы правы. — Повисает молчание, и я думаю о том, что если бы меня не было на «Фейсбуке», Мария нашла бы другой способ меня достать и заставить платить за то, что я сделала.
— Итак, — говорит Пит тоном человека, решительно настроенного сменить тему. — Вы собирались рассказать мне, на кого раньше работали.
Однако нам не было суждено закончить этот разговор, потому что наше внимание отвлек мужчина, говоривший с кем-то на повышенных тонах. Школьная подъездная дорожка совсем короткая, и в начале нее есть фонарь, под которым лицом к нам стоит Тим Вестон, жестикулируя и увещевая кого-то. Его собеседник в черной куртке с капюшоном стоит к нам спиной. Я не могу понять, женщина это или мужчина, и, хотя мы слышим голос Тима, ветер уносит его слова в другую сторону. Мы с Питом всматриваемся в темноту, стараясь разобрать, что он говорит: Пит, предположительно, — из чистого любопытства, а я с усиливающимся страхом. Одолеваемая ужасным предчувствием, я щурю глаза, пытаясь разглядеть в темном силуэте взрослую Марию. Она могла появиться тут, где все началось? Может быть, в этом и заключается смысл всего сегодняшнего вечера? До меня доходит, что я не имею понятия, кто организовал это мероприятие, никто не упомянул инициатора. Я делаю шаг вперед, напрягая зрение, но в этот момент Тим обнимает того, другого человека, и они удаляются в сторону центра города.
— Что это сейчас было? — интересуется Пит. — Это ужасно, но я люблю смотреть, как люди ругаются. Все так стараются показать себя с лучшей стороны: только посмотрите, какая у меня идеальная жизнь, моя чудесная семья, а что за чудо-торт я испекла. Меня, знаете ли, утешает, когда я вижу, что не я один могу облажаться.
Я улыбаюсь, несмотря на внутреннее смятение. Делаю последнюю затяжку и поднимаюсь, затаптывая окурок каблуком.
— Ну что, снова на штурм? — призывает Пит, тоже поднимаясь.
Мы вместе возвращаемся к главному входу. Холодно, но я чувствую, как от него исходит тепло, наши руки почти соприкасаются.
Глава 191989
Вечером все шло как по маслу. Софи притащила целый ворох платьев для меня, включая то, что валяется теперь скомканным на полу рядом со мной. Это облегающее платье-футляр изумрудного цвета («Я все равно его никогда не надену, — заявила Софи. — Оно мне совершенно не идет, висит как на вешалке») отличалось от всего того, что мне приходилось носить: глубокий вырез, приталенное, открытые плечи — все это подчеркивало мои формы; я почувствовала себя вдруг такой сексуальной и дерзкой. Я дополнила его туфлями на высоченных каблуках (тоже обноски после Софи) и алмазным кулончиком, который родители подарили мне на шестнадцатилетие. Он так призывно поблескивал у меня между грудей.
Я сидела в позе куклы на краешке кровати, пока Софи колдовала надо мной. Сначала она зачесала мои волосы назад, собрав их в хвост, который закрутила и зафиксировала заколкой со стразами, умело выпустив несколько прядей, чтобы они обрамляли мое лицо.
Потом методично наложила основу, пудру, бронзатор и румяна, после чего добавила блестящие зеленые тени, которые я прикупила на неделе в «Вулворте». На верхние веки она нанесла черную жидкую подводку, создав эффект кошачьих глаз, и завершила все легкими мазками тушью по верхним и нижним ресницам. Вопреки совету журнала «Мне семнадцать» делать акцент на чем-то одном — на губах или на глазах, она добавила темно-бордовую помаду, отчего мои губы засияли, как спелые вишни.
Сидя на кровати, я не могла видеть себя в зеркале, поэтому когда встала, чтобы оценить результат, от незнакомки в отражении у меня перехватило дыхание. От той девочки-кубышки с блеклыми волосами, которая вошла в эту комнату час назад, оставался лишь легчайший намек, едва заметная неуверенность во взгляде. Я выпрямилась, втянула живот и приосанилась. Девочка с блеклыми волосами почти исчезла, когда я осознала себя в этой новой фигуре формы песочных часов и сверкающих кошачьих глазах. В свете лампы на моей груди играл бриллиант.
— Он обалдеет, — пообещала Софи, и на этот раз я не удосужилась притвориться, будто не понимаю, о ком идет речь.
Софи была в черном лайкровом платье, таком коротком, что она почти сверкала трусиками, когда первой вышла к лестнице. Я видела, как у моего отца отвисла челюсть, и хотя понадеялась, что это был шок, я не могла не заметить с чувством смешанного с восхищением отвращения, что на его лице отразилось и кое-что другое. Софи спустилась вниз и представила меня во всем моем великолепии. На лице мамы смешались удивление, вынужденная гордость и что-то еще — возможно, даже зависть.
Отец взял себя в руки настолько, что предложил выступить в роли шофера («Дамы, ваша карета подана!»), но я поймала встревоженный взгляд, который он метнул на маму. Я наслаждалась тем, что вызываю у них тревогу. Прежде я не имела власти над ними, и это было упоительно. Они были напуганы, не понимая, кем я становлюсь и чего от меня ожидать.
— Береги себя, детка, — с тревогой сказал отец, высаживая нас у школьных ворот.
— Большое спасибо, мистер Уильямс, — прожурчала Софи, демонстративно выставляя свои голые ноги с заднего сиденья и сжимая в руке серебряный клатч.
— Пожалуйста, — ответил отец, не поворачивая головы.
Он поехал, а мы с Софи переглянулись и захохотали. Она взяла меня за руку.
— Вперед!
Шатающейся походкой мы заковыляли по дорожке к главному залу школы, откуда уже гремела музыка. У входа перед маленьким столиком стоял мистер Дженкинс, на нем была надета самая уродская рубашка, какую я видела. Он подстриг бороду и усы и, наверное, думал, что так он выглядит круто.
— Добрый вечер, девушки. Сумочки, пожалуйста. — Он осмотрел Софи с ног до головы.
— Что такое? — спросила Софи, и ее глаза, обращенные ко мне, наполнились паникой.
— Ваши сумочки, барышни, — повторил он. — Положите на стол и раскройте их, пожалуйста.
Мое сердце стучало так громко, трудно было поверить, что мистер Дженкинс не слышит его. Пока я возилась с замочком своей черной сумочки, где лежали расшитый пайетками кошелек, зеркальце и бордовая помада, я старалась не смотреть на Софи. Он вернул мне сумку и кивнул Софи, которая медленно положила на стол серебряный клатч, прижавшись при этом ко мне ногой.
Мистер Дженкинс поднял крышку и поковырял пальцем внутри, перебирая содержимое. На секунду его палец застыл, он покраснел и вернул ей сумочку.
— Приятного вечера, девушки.
Мы вошли в раздевалку, я повернулась к Софи.
— Где они? Почему ты толкала меня? — прошипела я.
Софи улыбнулась и оттянула верх своего платья, показав мне пакетик с голубыми таблетками, спрятанный у нее в черном кружевном бюстгальтере.
— Это я тебя с толку сбивала. Видела бы ты свое лицо! Хорошо, что мистер Дженкинс не стал нас обыскивать, он был в шоке от одного этого! — Она достала из сумочки презерватив и помахала им. — И заметь, он был бы не прочь нас обыскать, он ведь педофил.