— Что там? — спросил его перед отлетом. — Тяжеленный.
— Да так, — говорит, — материал для монтажа. Кассеты.
На паспортном контроле битком народу. Администрация с цветами. Журналисты направляют камеры и микрофоны. Кричат из-за ограждений, не дожидаясь завершения технической процедуры.
— Здравствуйте. Как долетели? — слышу перевод.
— Хорошо, — говорю, прикидывая, где здесь туалет.
— Цель вашего приезда?
— Культурная, — отвечаю, стараясь глубоко не дышать на пограничника. Он долго изучает удостоверение личности.
— А конкретно?
— Будем заниматься совместным творчеством с норвежскими коллегами.
— То есть? Что вы планируете делать?
— Собираемся снимать и монтировать фильм.
— О чем?
— Документы в порядке, — говорит пограничник по-русски, — присмотревшись внимательней, тихо добавляет: — Туалет направо.
— О чем фильм?
— О крепнущих культурных связях норвежского и советского народов, — говорю.
— Нельзя ли конкретней?
— Как, еще конкретней? — к горлу подступает резкая тошнота. С усилием делаю вдох. Выкладываю все, что слышал в репортажах наших корреспондентов о прибытии советской интеллигенции в зарубежные государства. — Мы соседи. Лучшее, что есть в наших традициях, мы должны передавать друг другу.
— То есть?
— В совместных творческих поисках будем находить путь к взаимопониманию.
— О господи. Сплошная чушь, — сказал какой-то корреспондент по-русски. — Вы правильно его переводите?
— В вашей стране к власти пришел Горбачев. Будущее СССР социалистическое или капиталистическое. Как вы считаете? Какое?
— Светлое, какое еще.
Ну, думаю, все. Теперь стошнит.
— В чем ваша миссия?
— В этом наша высокая миссия художников, — направляюсь в сторону туалета. — В этом наше творческое предназначение.
Чувствую, снизу подпирает. Еще пару вопросов — и запросто могу испортить дорогие заморские микрофоны. Пытаюсь двигаться дальше. О боже, еще какая-то проверка.
У вставшего на пути таможенника интересы оказались более приземленными:
— Наркотики, оружие, фодка есть? — мягко уточнил он, стараясь не нарушить доверительную, праздничную атмосферу. Таможенное начальство приветливо улыбнулось. Репортеры притихли. Как-никак особый пассажир.
— Есть, — говорю тихо, — немного водки.
— Пожалуйста, сколько бутылок?
Открываю чемодан, показываю.
— Четыре.
— Можно дфе, — любезно говорит таможенник и смотрит на руководство. Те кивают — «пропусти».
— Пожалуйста, можно закрыфать чемодан.
Закрываю.
— А в этом, — показывает на объемный багаж Молчанова, — фодка тоже есть?
— Не знаю.
— Это фаш чемодан?
— Мой.
— Фодка?
— Не знаю. Не я упаковывал.
— Кто же?
— Жена, дочь…
— Пожалуйста, откройте.
Открываю и тут же захлопываю крышку. Мать честная! Родной город остался без спиртного. Таможенник обалдевшими глазами смотрит на начальство. Корреспонденты, почуяв жареное, еще ближе поднесли осветительные лампы. Нацелили на чемодан камеры и фотоаппараты.
Открывать? Пересчитывать? — глазами спрашивает таможенник руководство. Те опускают головы, давая понять: не стоит. Рядом дипломаты, чиновники, высокопоставленные гости. Впереди начало деловых отношений. Восстановление дружественных связей. Не надо.
Таможенник сам помогает мне защелкнуть замки.
— Спиртное можно дфе бутылки, — недовольно твердит он, давая понять, что при других обстоятельствах ни за что бы не пропустил. — Идите, пожалуйста.
Наконец, встретились с Ренингом. Он стоял позади официальных лиц, дожидаясь окончания торжественной церемонии. Обнялись. Сунул ему часть букетов и чемодан.
— Где господин Молчанов? — обеспокоенно спросил он. С ним что-то случилось?
— Ничего страшного. Должны доставить машиной.
— Доставить? Он что, груз?
— Не совсем. Думаю, фифти-фифти.
Объяснил ситуацию. Часа три пришлось ждать. Молчанова доставили до границы на милицейском уазике. Почти трезвого. Пропустили через контроль и таможню. Все устроилось. Поехали.
Какая красота. Ровное темно-серебристое шоссе. Без ям, с хорошей разметкой. Мчимся на немыслимой у нас скорости. Вдоль дороги мелькают какие-то небольшие камни. Аккуратные, красные, бурые, желто-коричневые, похожие на шляпки грибов. Я толкаю Молчанова в бок. Мы долго вместе всматриваемся в мельтешение цветных кружочков. Наконец, просим Ренинга остановить машину. Он припарковался не сразу. Остановился после разрешающего знака. Выходим — мама родная, кажется, мы не ошиблись в худших своих подозрениях. Вдоль шоссе и далее везде — полно грибов. Подосиновиков, подберезовиков, моховиков. Такого я еще не видел. Кажется, вся твердь земная до самого горизонта усеяна грибами. С кислыми минами возвращаемся обратно. Ренинг не понимает, что нас так расстроило. Молчим. Только когда автомобиль остановился у дачи Ренинга и мы направились к дому по дорожке, окруженной разноцветными шляпками, спрашиваем:
— Ренинг, почему никто не собирает грибы?
— А зачем?
— Их можно варить, солить, жарить. Можно насушить, а зимой приготовить грибные соусы или грибовницу.
— Что это?
— Грибной суп.
— В магазине полно грибов, — просто отвечает Ренинг. — И соленых, и маринованных, и свежих. А уж соусов — десятки видов. У нас никто не собирает грибы. Разве только олени. Всё можно купить в магазине.
— Накрылся бизнес, — тихо сокрушается Молчанов. — Будто ногой дали под дых.
— Да, — говорю, — зря приперлись.
У Ренинга отличная двухэтажная дача из оцилиндрованного бруса. На первом этаже кухня, гостиная, рабочий кабинет, туалет, душ, несколько кладовых. На втором — три спальни и еще что-то.
Вид из окон изумительный. Мы сидим в гостиной, цедим пиво, закусываем вяленой олениной. Через огромные панорамные стекла видим изумрудный газон, тихую гладь залива, могучие скалы в туманной дымке. Молчанов задумчив. Он никак не может отойти от внезапного удара, нанесенного коварным империализмом. Мысли его продолжают работу в одном направлении.
— Может быть, откроем что-нибудь другое? Типа экологической рыбалки, — наконец тихо говорит он.
— Хотите порыбачить? — переспросил Ренинг, доставая из гигантского холодильника очередную упаковку пива. Он неплохо говорил по-русски. Все понимал. — У нас отличная рыбалка. Сейчас убедитесь. Смотрите, — показал он в окно.
К воде нервной, отрывистой походкой спускался какой-то человек. В оранжевых сапогах, куртке ярко-красного цвета, фетровой шляпе и с коротким удилищем в руке. За ним спешила женщина с ведром. За ней, осторожно ступая на камни, лениво двигалась собака.
— Смотрите, — говорит Ренинг, — это немец. Сейчас опять будет смешно. Я уже два дня наблюдаю.
Смотрим. Немец подошел к воде, быстро отмотал леску и резким движением закинул блесну. Потом еще и еще раз. С третьей попытки удилище напряглось, затем сильно изогнулось. Кажется, попался неплохой экземпляр. Немец стал быстро наматывать леску. Затем несколько раз ослаблял ее и подматывал снова. Наконец, он вытащил на берег довольно крупную рыбину. Она заплескалась на камнях, сверкая чешуей в отблесках вечернего солнца.
— Ого, килограмма три, не меньше, — удивился Молчанов.
Немец отцепил рыбину. Небрежно отбросил в сторону.
Жена подобрала и затолкала добычу в ведро. Но рыбак выхватил и швырнул улов подальше.
Он вновь закинул блесну и сразу же удачно. Через пару минут у его ног трепыхалось несколько увесистых экземпляров. Немец был явно недоволен. Даже собака не проявляла никакого интереса к добыче. После четвертой удачной подсечки немец что-то начал выговаривать жене. Затем пнул ногой ведро, бросил спиннинг и пошел обратно. Жена столкнула улов в воду. Подобрала снасти, ведро и увязалась за мужем. За ними, рыча и чертыхаясь, поплелась собака. Ренинг смеялся:
— Я вам говорил…
Ничего не понимаем.
— Это Курт. Мы с ним вчера познакомились. На рыбалку он приехал из Германии. В рекламе обещали хороший лов семги. А ему попадается только сайда. Сейчас опять пойдет разбираться в местную туристическую компанию. Понимаете?
— Рыба, что ли, несъедобная?
— Сайда? Почему же?
— Тогда в чем дело?
— Он хотел семгу, — терпеливо начал объяснять Ренинг. — Пусть маленькую, но семгу. А не большую сайду. Понимаете?
Мы этого не понимали. То есть начали догадываться, что с приглашением иностранцев на рыбалку в Россию тоже может не сложиться.
— Ничего, — позже, уже ночью, сказал Молчанов. — Чего-то же у них нет. Как думаешь, Серж?
— Естественно, — все менее уверенно соглашался я. — Разберемся, где загнивает.
На следующий день Ренинг отвез нас в небольшой городишко на севере Норвегии. Что-то вроде нашего Нарьян-Мара. Только компактней, современней и гораздо чище. Поселили в уютном коттедже на берегу озера, неподалеку от телецентра. Он-то и поразил больше всего.
Небольшая студия, как оказалось, была напичкана огромным количеством современной техники. Новенькие камеры «Бетакам», два вместительных павильона, несколько аппаратных для монтажа. Сотрудники ходили в удобных фирменных полуспортивных костюмах. Некоторые лежали в кабинетах на мягких ковровых покрытиях. На полу перед ними стояли мониторы с клавиатурой. На кухне в металлических термосах томился горячий кофе. В бесплатном буфете печенье, крекеры, орешки. В холодильнике — бутерброды. В автомате — холодное пиво. Нас сразу предупредили, что оно за деньги. Внизу сауна с небольшим бассейном. Заглянули. В разгар рабочего времени там плескались какие-то девицы. На стульях — небрежно брошенная телевизионная форма. Мы ходили с открытыми ртами, то и дело протирая глаза. Закончив осмотр студии, подавленные, вернулись в директорский кабинет. Он ничем не отличался от комнат рядовых сотрудников. Открытая настежь дверь, стандартный набор мебели, компьютер, пара мониторов. Все просто и функционально. Как и остальные сотрудники, директор носил фирменный полуспортивный костюм. Держался по-свойски, без руководящего чванства.