– Ну вот… Раскурочили мы спинки сидений, там что-то вроде пенопласта оказалось, связали их какими-то ремнями, получился какой-никакой плотик. Уложили на него одежду, обувь, пистолет, продукты… Дело, заметь, не на Южном берегу Крыма в бархатный сезон происходит – вода холодная. Тут и пригодилось масло подсолнечное. Мы его на себя вымазали – хоть и не самая лучшая, а всё защита от переохлаждения. Выбрались наружу, оттолкнулись от самолётика, отплыли шагов на пятьдесят, и тут он хвост задрал и бултых… Только волны в разные стороны по воде побежали…
– Да уж… – только и смог произнести журналист, внимательно слушавший друга.
– Если честно, Олежек, натерпелся я страха в этом заплыве больше, чем за всю предыдущую жизнь… Вообще-то Павел на воде держался неплохо, но плыл еле-еле. Мало того что медленно, так ещё и в панику то и дело впадал: как представит, что до дна бог знает сколько и на ноги он встать не может, так и начинает голову терять. А я и отплывать от него боюсь, чтобы успеть поддержать в случае чего, и близко держаться опасаюсь – уцепится, одуревши от страха, и оба потонем. Плотик наш опять же нужно направлять. Да ещё и масло с нас мало-помалу смыло, холод начал донимать и чем дальше, тем основательнее. Ну вот… Гляжу, лётчик мой совсем скис, того и гляди, начнёт пузыри пускать. Хорошо, что я на берегу усмотрел какое-то строение, это ему немного дух подняло. Давай, говорит, покричим, может, услышат. Валяй, отвечаю, конечно, если у тебя не голос, а пароходная сирена, а лучше греби активнее, коли хочешь быстрее под крышей оказаться.
Тут, как назло, ветерок поднялся, хоть и не сильный, и стало нас в сторону сносить… В общем, вспомнил я уроки по спасению утопающих, которые проходил когда-то, и последнюю сотню метров просто буксировал летуна. Ну а потом пришлось ещё и за плотиком плыть, потому как было ясно: без одежды, огня и продуктов каюк нам придёт. А плот уже утащило в сторону, да и замёрз я к тому времени так, что руки-ноги сводило… Вот после этого и появилась у меня эта «завлекалка», как ты изволил выразиться…
– Прости… – Олег встал, приобнял друга за плечи. – Прости дурака…
– Тебе-то за что извиняться? – искренне удивился Зубцов, потом заглянул в свою рюмку и скомандовал: – Давай-ка коньяк сюда! А то ты об обязанностях хозяина совсем позабыл.
– Так всё уже, – пояснил Алексеев.
– Быстро улетела… – констатировал Андрюха.
– Не проблема, – успокоил его журналист. – Идём на кухню.
Там Олег распахнул дверцу подвесного шкафа, служившего ему баром, и предложил:
– Выбирай.
– Богато… – признал Зубцов, разглядывая ряд импортных склянок. – И всё подлинное?
Алексеев понял, что подразумевает друг, и расхохотался. Было время, когда «электровеники» Танька с Тонькой вообразили себя знатоками зарубежных напитков, раздобыть которые в Советском Союзе было непросто, да и стоили они немало. И вот в один прекрасный вечер подруги пригрозили нагрянуть в гости (отбиться от них было невозможно), а дома у Олега – шаром покати, при этом ехать никуда неохота, да и денег нет.
– Ну, я их угощу… – мрачно пообещал журналист, извлекая из стола бутылку из-под ямайского рома, которую припас для знакомого, коллекционировавшего винные наклейки. Перелил туда давно стоявшую «Зубровку», завернул пробку и удовлетворённо констатировал: – Сойдёт!
– Думаешь? – засомневался Андрюха, но, как оказалось, зря.
Подруги с удовольствием смаковали «уникальный» напиток и с уважением разглядывали этикетку, на которой был изображён сине-фиолетовый негр, плывший куда-то на узкой пироге. С тех пор проблем с угощением «электровеников» не было – нужно было только разыскать бутылку позаковыристее…
– Слушай, – Зубцов перебрал содержимое «бара» и посмотрел на товарища. – Я, конечно, понимаю, что поступаю по-свински, но не найдётся ли у тебя кроме этого изобилия простой русской водки?
– А то! – широко улыбнулся журналист. – Уже несколько дней лежит в морозилке. Сейчас мы её вытащим, бутылка сразу обрастёт снежной шубой, а водочка из неё польётся тягучая, холоднющая…
– Аж слюнки потекли… – признался Андрей. – Давай-ка подрежем ещё сырку и колбаски.
– Может, лучше пельмешек отварим? Можно будет их с бульоном употребить, есть горчица, сметана, уксус…
– Самое то! – довольно потёр ладони Зубцов.
– Тогда я ставлю на плиту воду под пельмени и готовлю прочую закусь, а ты тем временем рассказывай, что было дальше, – предложил журналист.
Андрей с трудом натянул на себя подмокшую одежду и принялся за лётчика, который, не шевелясь, ничком лежал на берегу, там, куда его вытащил Зубцов. Растёр посиневшее тело Павла (при этом и сам немного согрелся), чуть ли не силой заставил его одеться. Потом они поплелись разыскивать жильё, замеченное ещё из озера. К счастью, избушка оказалась неподалеку, но там потерпевших аварию ждало жестокое разочарование.
– То ли было это когда-то охотничьим зимовьем, то ли сторожкой лесника, – рассказывал Андрей, – я так и не понял. Заброшено оно было, причём давно, и покурочить всё внутри кто-то уже успел основательно.
Правда, покрытые толстым слоем пыли и грязи стёкла в единственном окошке оказались целыми, а главное – у них над головой оказалась крыша. Очень кстати, потому что небо к этому времени сплошь затянуло тучами, которые пролились коротким, но энергичным ливнем, перешедшим в нудный обложной дождь, поливавший землю больше суток кряду. Спасались у костерка, который разожгли прямо на земляном полу избёнки, благо спички, тщательно упакованные перед началом «заплыва» в целлофановый пакет, остались сухими, а в дровах недостатка не было.
Наконец тучи разошлись, и заходящее солнце осветило умытую дождём тайгу. Вместе с ним появилась надежда на появление спасателей, ведь их давно уже должны были хватиться.
Так, задрав головы к небу, по которому скользили редкие облачка, они провели весь следующий день. Увы, в ясной синеве не наблюдалось никаких летательных аппаратов. Крылатая живность, естественно, была не в счёт: сплетницы-сороки безостановочно поносили непрошеных гостей, но их резкий стрёкот никого к заброшенной избушке не привлёк. Стало ясно, что либо их не ищут вообще, либо ищут, но совсем не там, где нужно. Павел, правда, упорно верил в то, что спасатели должны появиться, но Зубцову было ясно, что дело это тухлое, и если продолжать сидеть сиднем, то люди, которые когда-нибудь сюда всё-таки заявятся, обнаружат в бывшем зимовье два набора побелевших от времени костей.
Судя по карте, которую Андрей тоже уложил на плотик, ближайшее жильё располагалось где-то на противоположном берегу Мёртвого озера, причём до него пришлось бы ещё идти и идти. Всё же это было лучше, чем ничего, если бы не одно но… Расстилавшуюся перед ними водную гладь, надёжно схоронившую самолётик от человеческих глаз, переплыть они явно не могли, дороги в обход тоже не было. Дело в том, что с запада в озеро впадала речка с изрядно заболоченными берегами, а восточный его конец постепенно превращался в гигантскую топь, соваться в которую было чистым безумием.
Оставался единственный вариант – идти на юг, в сторону государственной границы, до которой было километров пятьдесят-семьдесят. Граница эта была обустроена ещё при Советском Союзе, и хотя её, скорее всего, творящийся в стране бедлам тоже затронул, была надежда, что либо они наткнутся на пограничников, либо те сами задержат потенциальных нарушителей. Существенной разницы между этими вариантами, собственно, не было – главное состояло в том, чтобы встретить людей. Павел, проходивший действительную службу именно в погранвойсках (всё в той же Средней Азии), был убеждён, что оказаться в сопредельном государстве экипажу разбившегося самолёта бывшие его коллеги наверняка не позволят.
Утром следующего дня они покинули так кстати подвернувшуюся избёнку. Естественно, что радости дорога не приносила. Топать по нехоженой тайге – само по себе удовольствие не из приятных, да ещё их постоянно донимал голод. Андрей никак не рассчитывал зависать в безлюдных местах, где нет ни столовых, ни магазинов, поэтому захватил с собой только несколько бутербродов, а суточный паёк лётчика был весьма скромен: пара банок консервов, галеты да плитка шоколада. Всё это они съели ещё во время вынужденного сидения в избушке.
– Весна сухой выдалась, – рассказывал Зубцов. – Дождь, от которого мы прятались, чуть ли не первым за последние недели был. Да и время неудачное: грибов ещё нет, ягодам тоже рано, разве что редкие ягодки земляники в траве краснеют. Но ими ж не насытишься. Кедровые шишки прошлогоднего урожая давно уже осыпались, а орехи из них растащили разные птицы и зверушки. На дичь тоже рассчитывать не приходилось – как-то не появлялись любопытные пернатые-копытные, стремящиеся узнать, кто это там ломится сквозь чащу…
Выручала саранка[20] – её цветы и веера длинных листьев, высоко возносящиеся над прочей травой, были заметны издалека. Голодные товарищи по несчастью радовались каждой выкопанной луковице.
(«Как мы когда-то в пионерском лагере», – подумал Олег, но говорить ничего не стал.)
Конечно, добыча этого убогого «пропитания» здорово замедляла передвижение, но иного выхода не было… Хорошо ещё, что с водой проблемы не возникало, – мелкие прозрачные ручейки попадались довольно часто, а поскольку вредных предприятий в этих местах никогда не было, воду из них Павел с Андреем пили без опаски.
А ещё досаждал гнус. Мошка, являющаяся настоящим таёжным бичом, по счастью, ещё не появилась, но рыжие здоровенные комары вились над головой чуть ли не сутки напролёт. Они долго ползали по одежде, примериваясь, куда вонзить своё жало, но зато и разили без промаха. Хватало и клещей.
– С меня потом врачи штук сорок сняли, – припомнил Зубцов. – Хорошо ещё, энцефалитных среди них не оказалось.
Они рассчитывали дойти до приграничной зоны за пару дней, но, видимо, просчитались, что в общем-то не слишком удивляло – прямого пути не получалось: приходилось то огибать непролазные завалы древесных стволов, то обходить торчащие из земли могучие валуны. Сбиться с дороги не боялись: солнце то и дело проглядывало через кроны деревьев, и невольные путешественники были уверены, что общее направление выдерживают правильно.