— Ты же ходишь. Осенью станет получше.
— Я-то хожу… — неопределенно сказал Андрей.
Стас подвинул к нему бокал.
— Ты бы как-то поменьше этого, а? Смотри, шеф с работы выгонит.
— Ну выгонит и выгонит, пойду… — Андрей задумался. Куда он пойдет? В городе нет работы, он никому не нужен и ничего не умеет, кроме как писать — да и то, эти рекламные статьи, откровенная джинса. Каждый раз, приступая к очередному заданию рассказать про «новинку рынка», он испытывал физическое отвращение.
— Ага… куда ты пойдешь? — уловил его мысль бармен. — Разве что на ферму, там, говорят, всегда нужны работники. Да только вот работать за копейки, стоя каждый день по пояс в дерьме — мало кто хочет. Учитывай, что еще добираться километров двадцать пять туда и обратно каждый день. Завязывай лучше, — подытожил он.
— Не… — протянул Андрей. — Алкоголь побежал по венам, в голове посветлело, проблемы слегка развеялись, а после второй отвертки и вовсе пропали. Ему стало хорошо и статья на удивление спорилась: паршивый текст про китайские кондиционеры он строчил со скоростью пулемета.
Он сделал открытие. Вернее, не сделал, а подтвердил давно произнесенное стариком Хемингуэем: «Пиши пьяным, редактируй трезвым». Ненавистные рекламные материалы, которые он теперь, в основном, писал, не казались совсем уж мертвыми, если капнуть на них сверху капельку спиртного.
Неделю назад его вызвал Лезнер, Андрей пришел с опозданием в два часа, прилично выпив, да еще и не сдав одну из немногих «нормальных» статей про городской водопровод, его плачевное состояние, ржавую воду в кранах и постоянные перебои с горячим водоснабжением — в последнее время ему почти не давали писать про городскую жизнь. Он срывал сроки, приходил на интервью выпившим, мог поругаться с собеседниками, а то и вовсе распустить руки — нервы шалили, он находился в постоянном напряжении, и, разумеется, страдала от этого, прежде всего, репутация портала.
— Андрей, — сказал Лезнер, хмуро глядя на журналиста из-под кустистых бровей. — Ты парень взрослый, поэтому не буду тебя учить. Нас с тобой многое связывает. Ты помогал мне открывать портал, писал в числе первых и часто делал это бесплатно. И я всегда тебе шел на встречу. Твои ставки выше других, ты получал самые интересные задания… — Он посмотрел в окно, — солнце покидало зенит, жара спадала, кондиционер натужно гудел и в кабинете было прохладно. Но Андрей почувствовал, как крупные капли пота ползут по его спине. — Я знаю, в какой ты ситуации, поверь, знаю…
Ни черта ты не знаешь, подумал Андрей, сжимая челюсти. Ты даже понятия не имеешь, в какой я ситуации. Ты сидишь в своем кожаном кресле, в просторном кабинете с кондиционером и думаешь, что видишь меня насквозь… ТЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ!
ОН уже знал, что скажет Лезнер.
— …с сегодняшнего дня я вывожу тебя за штат. Вчера мне позвонил генеральный директор «Водоканала» и отчитал меня как школьника. Я слушал его и не знал, куда деться от стыда. Такое со мной впервые. Понимаешь?
Андрей безучастно смотрел на редактора. Он понимал. Но что было сказать еще директору «Водоканала», этому жирному ухмыляющемуся коту с часами за пару миллионов рублей, после того как Андрей почти полдня выслушивал жалобы жильцов, которых водоканал попросту игнорировал. Забил болт на них. У многодетной семьи, живущей в двуэтажном бараке на улице Трофимова вот уже полгода вообще отсутствовала вода — и холодная и горячая. На трассе разорвало трубу, водоканал отказывался ее ремонтировать, объясняя, что труба к ним не относится, при этом не забывая собирать деньги за эту воду. Что мог сказать ему Андрей?
Что я мог ему сказать? Либо ты ремонтируешь эту чертову трубу, либо я позабочусь, чтобы твоя наглая морда оказалась там, где ей и положено быть.
— Я сказал, чтобы он постарался сделать эту трубу.
— Ну-ну. То-то он орал как резаный. Тебе включить запись? Хочешь послушать как орут чиновники, когда им что-то не нравится?
— Вы меня выгоняете? За то, что я…
— За то, что ты не бываешь трезвым. Посмотри на себя. Думаешь, дочь гордилась бы тобой?
— Давайте не будет про дочь.
— Андрей. Половина редакции на меня криво смотрит. Если тебе можно пить, значит и всем можно. Как бы ты поступил на моем месте?
Андрей промолчал.
— На тебе остаются рекламные материалы. Никуда не нужно ездить, можешь писать их дома и присылать. Поверь, так лучше для всех.
Андрей покачнулся.
— С тобой все в порядке?
— Да.
— Кстати… — Лезнер приподнял очки, разглядывая его словно впервые. — Ты писал статью про свалку… два года что ли назад? Или уже больше. Где она?
Андрей начинал писать ту статью. Он потратил на нее полторы или две недели, но… трагедия с Сашей отодвинула статью в долгий ящик, позже он хотел к ней вернуться, но так и не смог. Он не мог понять, почему — то ли недостаток фактов, то ли… какой-то безотчетный страх, о котором он никому не рассказывал. Как возвращаясь со свалки видел автобус, где они вообще не ходят, а внутри его… дочь со странными людьми. И… он вспомнил жутких псов, эту женщину, ее дочь, странный разговор между ними и потом… провал в памяти.
Он не мог заставить себя вернуться к этой статье.
— Ее нет.
Лезнер покачал головой.
— Жаль. Что ж… пошлю Филимонова из отдела расследований, может он что разузнает.
— Да, — ответил Андрей. — Лучше Филимонова. — И прошептал чуть слышно: — У него нет детей.
— Что? — встряхнул головой редактор. — Ты что-то сказал?
— Можно идти?
— Да, иди. Забеги в отдел кадров, подпиши бумаги и расчет получи заодно.
Андрей кивнул. На него накатилась какая-то апатия, ему не хотелось ни спорить, ни ругаться — к тому же… по сути Лезнер был прав. А он… он будет продолжать кропать рекламную джинсу, благо за это хорошо платят, и по вечерам стоять под окнами Сашиной палаты, мысленно с ней общаясь.
Он давно с ней общался мысленно — привык; она почти всегда отвечала ему, причем делала это так, как сделала бы настоящая Саша, реальная. Поэтому он нисколько не удивился, услышав в голове укоризненный голос: «Папа, если ты еще не понял, то тебя увольняют. Ты этого добивался? Тогда поздравляю, у тебя наконец-то получилось».
Андрей зажмурился. Тебя мне тут не хватало, — подумал он. — Сам вижу, что увольняют. Зато не нужно будет бегать по придуркам из водоканала, от которых никогда ничего не добиться. Буду писать про кондиционеры и памперсы.
Про памперсы? — оживился голос. — Ты рассказывал, что мне тоже как маленькой надевают памперсы, пока я лежу здесь. Позови меня как будешь писать. — Голос немного помолчал. Потом сказал: — А знаешь, я когда вырасту, тоже хочу стать журналистом. Только писать не про памперсы, хотя это тоже интересно.
А про что же? — мысленно спросил Андрей, поворачиваясь к двери.
— Андрей, — окликнул его Лезнер. — Вчера мне позвонил мой друг, вместе учились в МГУ.
Андрей повернулся, голос умолк.
— Даже не знаю, стоит ли тебе в это влезать… но я подумал, почему нет. Он директор института, им нужны добровольцы для испытания вакцины от гриппа. Институт здесь у нас, за городом, километров двадцать пять. Не слишком известный, поэтому ты о нем можешь и не знать. Конечно, нужно быть абсолютно трезвым и дело это не на пару дней. Платят очень хорошо. Очень, это значит, что, если бы мне позволяло здоровье, я бы тоже пошел. Такие дела.
Андрей взялся за ручку двери, чтобы открыть ее и выйти вон, но что-то его остановило.
Может быть хоть так я смогу ей помочь, подумал он. Может быть не ей, а другим детям. Может быть хоть кому-то в этом гребаном мире, чтобы моя жизнь не оказалась полностью никчемной, никому не нужной. Он стоял, не решаясь повернуть головы.
Потом развернулся и подошел к столу Лезнера.
На краешке лежала простая визитка с черными буквами: «НИИ вирусологии. Директор Леонид Маркович Трошин, профессор, доктор биологических наук».
— Позвони ему, — сказал Лезнер. — Скажи, что от меня.
Он внимательно посмотрел в красные глаза Андрея.
— Богом прошу, не подведи.
Андрей сунул визитку во внутренний карман пиджака и вышел из кабинета.
Голос молчал.
Глава 15
2012 год
В самом начале было очень страшно. Это состояние можно было назвать и другими словами, но она таковых не знала. Или забыла.
Запредельно жутко, как в темной комнате, которой ее пугал Кирилл Мышкин, предварительно удостоверившись, что Зоя Викторовна на них не смотрит.
Перед сонным часом он как бы между прочим, вскользь, как-то спросил у нее, не хочет ли она узнать, кто живет в темной комнате. И больше ничего не сказал. Она лежала, пялясь в белый потолок, пересчитала уже все лампы, все точки, все гвоздики, придумала кучу небылиц, но пресловутая темная комната и ее таинственный обитатель не выходили из головы.
После сна он сказал, что в темную комнату ставят маленьких девочек, когда они не слушают мальчиков и там, в этой комнате, за тяжелой дверью, как в подвале — их может утащить притаившийся зверь. Его иногда можно услышать, если плотно-плотно прижать ухо к холодному, окрашенному белой масляной краской дереву, — и он в подтверждение своих слов прикладывал свое ухо к двери чулана, где Петровна хранила ведра и тряпки для уборки группы.
Там и правда что-то было. Она сдалась, не выдержала, любопытство взяло вверх, и прислонила ухо к ровной гладкой поверхности двери, а второе — закрыла ладошкой. Крепко-крепко.
Сначала ничего не было слышно, к тому же, как обычно дети шумели изо всех сил, пытаясь поделить новый комплект игрушек, подаренный спонсорами. В какой-то момент Саша отчетливо уловила как кто-то словно скребет костяным когтем по полу, потом по жестяному ведру с надписью красной краской «3 группа», а потом… прямо по двери, в нескольких сантиметрах от ее уха.
Она отпрыгнула, словно ошпаренная и чуть не расплакалась. Ее удержало лишь то, что Мышкин этого и добивался. Потом он весь остаток дня будет ходить и говорить, какие девочки ссыкухи и что Саша — самая первая ссыкуха, испугалась старого ведра в подсобке Петровны. Дети, конечно, же будут смеяться — они всегда смеются, обнаружив слабость. Детям неведомо милосердие.