— У ней… во внутреннем кармане. Это… не то… что… — запинаясь, начал было Золотов, но его прервал голос из трубки, которую он держал в руке.
— Алло, алло! Вы меня слышите? — верещала трубка.
— Ты кому-то позвонил? — Трошин побагровел. — Тебе сказано было найти телефон! Кому ты, черт возьми, звонишь?
— Никому! Он сам зазвонил, — Золотов попытался выбраться из-под стола, но снова ударился о крышку. Стоящей на столе глобус подпрыгнул и с грохотом свалился на пол.
— Твою мать! — хрипло гаркнул Трошин. — Ему было невыносимо видеть Веру в таком виде, зная, что их секрет теперь известен всему миру. И еще хуже предполагать, что Золотов трогал ее грудь, пусть даже и мертвую. Особенно мертвую.
— Держите! — Золотов всучил ему раскладушку. — Сами общайтесь. — Ему, наконец, удалось выскользнуть из-под стола, и он решил отойти подальше. Окна кабинета выходили на другую сторону здания, весной здесь расцветал фруктовый сад, чуть поодаль раскинулся небольшой парк с озером, пешеходные дорожки со скамьями для отдыха и заросли кустов, — все это с приходом зимы занесло снегом и выглядело довольно уныло.
— Кто это? — спросил Трошин, взяв себя в руки.
Трубка не унималась.
— Вера, Верочка, что там у тебя происходит?! Ау!
— Понятия не имею, — сказал Золотов, сверкая глазами. — Я только нашел трубку, как она зазвонила. Подруга, скорее всего. Кстати, там один процент зарядки.
Лукин быстро взглянул на шефа и выхватил трубку. До того не сразу дошло сказанное, он вращал головой на толстой красной шее, то и дело поглядывая на Веру. Она смотрела на него влюбленным взглядом, как всегда. Как всегда, думал он, сжимая кулаки.
— Алло, — закричал Лукин в трубку. — Слышите? Вера мертва, ее убили! Убили! Срочно вызывайте в институт полицию, ФСБ, всех, всех кого найдете. Звоните в прессу, на телевидение, на портал, главное, в полицию. Скажите, совершено убийство, слышите меня? Алло! — Он отнял раскладушку от уха и посмотрел на экран. Тот погас. Батарея разрядилась. — Черт! Черт, черт, черт! — разразился Лукин. — Где зарядка?
Золотов покачал головой.
— Это все, что я нашел.
— Может, в сумке? Или у нее в столе?
Они заново обыскали ее стол, сумку, шкаф с документами и личными вещами, но ничего не нашли.
— Этот телефон у нее неделю держит, поэтому она не носит с собой зарядку, — сказал Трошин, со вздохом опускаясь на стул. — Не то что наши смартфоны. Полдня и все.
— Ты успел сказать? — спросил Трошин Лукина.
Тот пожал плечами.
— Успеть то я успел, только сколько там услышали… не известно. Может быть, трубка сразу отключилась. Будем надеяться, пару слов она услышала.
— Может быть, переполошится, когда не сможет дозвониться?
— Я бы не это не рассчитывал, — откликнулся Золотов. Он смотрел в то окно, где стоял убитый ими охранник.
— Давайте оттащим его к тебе в кабинет, — сказал Трошин. — И запрем.
Втроем они с трудом заволокли тело. Золотов вынул кусок брезента из шкафа и накрыл его.
— Люди погрузились в автобусы, но чего-то ждут, — сказал Лукин.
Три микроавтобуса с тонированными стеклами замерли под окнами.
— В корпусе тихо, — сказал Трошин. — Вполне возможно, что здесь кроме охранника никого не было. Тогда не стоит ждать, пока они уедут, потому что…
— …Гаврилов вернется за нами, — сказал Лукин.
— Именно.
— Что же делать?
— Может перейдем в третий корпус через подвал? — предложил Трошин. — Спуск в него по боковой лестнице, вряд ли там кто-то сторожит. Даже если на центральном входе нас караулят, там точно нет. У меня в кабинете есть все запасные ключи, не нужно спускаться на пост охраны.
— Пожалуй, это лучший вариант. Вряд ли нас будут там искать, даже если кто-то вдруг и вспомнит, что все здания института объединены подземными коммуникациями.
— Газзаев знает про это. Но… будем надеяться, что у него куча других дел.
Трошин сходил в кабинет, отыскал связку ключей, вышел позвякивая. Лукин нагнулся под стол, подобрал шокер и сунул в карман.
— Кажется все. Вернуться вряд ли получится, по крайней мере сегодня. Берите, все, что может пригодится. Ключи от машин, одежду. На улице мороз, — сказал Трошин. — Идем?
Они вышли в коридор, постоянно оглядываясь. Здание звенело пустотой и выглядело это вдвойне странно.
Золотов замыкал тройку.
Внезапно он остановился.
— Я, пожалуй, останусь, — вдруг сказал он. — Что-то мне нехорошо. Он и правда горел, лицо покраснело, покрылось пятнами, из носа текло ручьем, из горла то и дело вырывался натужный кашель. — Заприте меня в своем кабинете, я буду следить за вами по камерам.
Трошин внимательно посмотрел на него.
— Э, да ты простыл… как же это вдруг, прививку не делал?
— Да все я делал, — отозвался Золотов. — Пройдет. — Он резко нагнулся и чихнул.
— Будь здоров, — сказал Трошин и посмотрел на Лукина.
— Как думаешь?
Лукин пожал плечами.
— Да пусть сидит, не особо он и нужен, особенно в таком состоянии. Один чих и нас могут услышать — в подвале, наверняка, сильное эхо.
Трошин скептически кивнул, его брови сошлись, он нахмурился. Оставлять Золотова одного, да еще и в своем кабинете ему явно не хотелось.
— Ладно, — наконец сказал он. — Мы тебя закроем, может быть, забаррикадируйся изнутри. Или… закройся лучше сам. — Он протянул Золотову ключи от кабинета. — Вдруг тебя припрет. В подвале камер нет и даже если бы были, ты никак и ничем помочь нам не сможешь, связи нет. Посиди, подумай, может вспомнишь, где еще в здании может быть мобильник. — Он оглянулся на Лукина. — Илья, ты готов?
— Да. Идемте.
Они подождали, пока Золотов, беспрестанно шмыгая, закроется в кабинете. Лязгнул замок.
— Хорошо ему, сейчас нальет коньячка и будет смотреть на наши передвижения, — сказал Трошин.
— Кто его знает, — ответил Лукин. — А если вернется Гаврилов? Что он с ним сделает?
Они уже спускались с третьего этажа по боковой лестнице. Пустое здание административного корпуса выглядело безжизненно и даже пугающе. Висящие знаки бактериологической опасности, хотя здесь они, по идее, не должны были висеть, добавляли острастки.
— Это Газзаев развесил, — уловив взгляд Лукина сказал Трошин. — Мол, чтобы не бродили посторонние. Особенно любопытные морды из групп тестирования. Это они поначалу скромные да напуганные, но проходит неделя-другая, где только их не обнаружишь, от пищеблока до спецхранилищ, куда вообще посторонним приближаться нельзя. Он мне неоднократно жаловался.
Лукин хмыкнул.
— Я был против свободного перемещения людей, следовало бы запереть их в одном корпусе, но меня никто не послушал. Свобода, свобода. Дай нашему человеку свободу, он в любой секретный бункер под семью замками проникнет.
Они спустились на нулевой этаж. Вход со стороны первого этажа был перекрыт — опять же по настоянию службы безопасности. Сверху на них смотрела камера и Лукин помахал в ее мерцающий зрачок.
У входа в подвал стояли большие синие двухсотлитровые бочки с трансформаторным маслом для подстанции, старые двери, оставшиеся после ремонта, покосившиеся вращающиеся кресла, ожидающие вывоза на свалку, листы оконного стекла, обернутые бумагой с двух сторон, кипы журналов, газет и книг, списанных из библиотеки — все это находилось в относительном порядке, хотя и было покрыто слоем пыли.
Трошин достал ключ.
— Надеюсь, мы не заблудимся, — сказал он. — Я, честно говоря, там был всего пару раз, когда принимал институт. Да и то, спустился вот тут, — он открыл железную дверь, на которой также висел знак биологической опасности — ярко-оранжевый трилистник с окружностями, — постоял и что-то мне расхотелось инспектировать дальше. По идее, тут есть указатели. Строили в советское время, это бомбоубежище выдерживает прямое попадание ядерной бомбы до пяти килотонн.
— Слушайте… — Лукин вдруг остановился. — А вам не показалось ничего странного в поведении Золотова?
Трошин нащупал выключатель на стене, щелкнул тумблером. Помещение за железной дверью осветилось тусклым желтым светом. Серые бетонные стены, лестница, уходящая вниз, знаки, показывающие направление движения в случае эвакуации.
— Золотова? — Трошин скривился. — Честно говоря… когда я увидел его там… под столом, у меня было желание чем-нибудь съездить по его довольной физиономии.
Лукин едва заметно усмехнулся.
— Я не совсем об этом. Почему он отказался с нами идти? Ведь оставаться там одному как бы… опасно. Особенно, после того, что мы увидели. Эти люди ни перед чем не остановятся, какова их цель, не ясно, и он, вместо того, чтобы идти с нами и получить шанс, решает остаться. Сомнительное решение.
— Я ему после всего случившегося вообще не доверяю, — ответил Трошин. Они начали медленно спускаться по довольно крутой лестнице, держась за стенку. — Кто бы мог подумать, что он был готов продаться «Фармапрому»? Я ведь его прочил на свое место, этот вопрос практически решен с акционерами. И тут на тебе!
Лестница закончилась, они повернули налево и обнаружили там еще одну, спускающуюся еще глубже.
— О черт, — ругнулся Лукин. — У меня клаустрофобия.
— Просто не думай об этом, — посоветовал Трошин.
— Как это, не думай? — Лукин показал рукой на еле светящийся фонарь, затянутый паутиной. Было холодно, но теплее, чем на улице. Он порадовался, что не снял свою куртку и сейчас не дрожал от холода. — Нужно быстрее дойти до третьего корпуса. Надеюсь, нас никто не встретит по пути.
— Это вряд ли, — сказал Трошин. Он до сих пор не мог отделаться от картины, увиденной в кабинете Золотова: обнаженная Вера под столом, раскинувшая тонкие руки, словно крылья, и его заместитель, красный, как рак, склонившийся над ней. Что он с ней делал? Что можно делать с мертвым человеком? Господи… — Может и хорошо, что он с нами не пошел, мало ли, что у него на уме.
— Лаборатория на третьем этаже. Актовый зал на первом. Мы выйдем в торце здания, также, как и в первом корпусе, поднимемся по боковой лестнице. Если повезет, и там нет террористов, мой кабинет сразу напротив выхода. Лаборатория хорошо изолирована и можно там забаррикадироваться, по крайней мере, на первое время. Если у них нет взрывчатки, проникнуть туда они вряд ли смогут, — рассуждал вполголоса Лукин.