пошатнулся, но успел ухватиться за кафедру. — Фух, что-то жарко сегодня, — сказал он, разматывая голубой галстук. — Очень жарко.
Андрей посмотрел по сторонам. Кажется, кроме Лукина никто больше не потел, хотя и в костюмах тоже никого больше не было. Они сидели в белых халатах, под которыми были хлопчатобумажные белые брюки и рубашки.
— Так что… — Лукин вытер пот и словно забыл, о чем только что говорил. Это выглядело странно, если не сказать больше. — Так что… если вопросов больше нет… — он нажал кнопку на кафедре и двери актового зала открылись. Показались несколько человек технического персонала. — …Тогда по палатам. Через… — он снова взял стакан воды, но как будто даже отпить из него не мог. Его руки ходили ходуном.
Тем временем люди в синей униформе спешно выводили группу в холл и провожали до палат. Андрей с Машей шли последними, мускулистый человек с бэджем «Служба безопасности НИИ» поторапливал их, аккуратно, но настойчиво подталкивая сзади. Когда они переступили порог зала, дверь за ними тут же закрылась, но Андрей все же успел заметить боковым зрением, что Лукин, который только что стоял, опираясь о кафедру, белый как мел, сполз на пол. Его бессмысленный стеклянный взор был устремлен прямо на Андрея.
У него побежал холодок по спине.
— Давай, давай, — человек своим туловищем загородил обзор и захлопнул дверь. — Расходимся по палатам, ожидаем доктора. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией, как себя вести перед первой вакцинацией. Она лежит у вас на кровати.
— Ты видел? — шепнула Маша. — Андрей, ты… видел, что с ним? Кажется, он заговариваться стал… и, и…
Значит, она не заметила… Конечно, она же шла впереди и не могла видеть. Гнетущее предчувствие заныло в желудке. Еще не поздно соскочить. Отказаться. Сказать Маше и вместе уйти. Черт с ним, с миллионом. Пусть кто-нибудь другой ставить на себе опыты. Если даже заведующий лабораторией валится с ног посреди презентации, весь в испарине, явно что-то не так.
На что он согласился? Зачем? Кому от этого станет лучше? Саше?
Андрей взял Машу под локоть и повел ее к палате.
— Тебе показалось, — сказал он будничным голосом. — Когда стоишь в костюме перед аудиторией, да еще не привык публично выступать, грохнуться в обморок — плевое дело. Я как-то свалился прямо во время лекции по высшей математике. Меня вызвал преподаватель написать что-то по признакам Коши. Была зима, в аудитории градусов пятнадцать, руки застывали. И что ты думаешь, от волнения я так вспотел, что у меня помутилось перед глазами и я рухнул с кафедры на пол, пролетев полтора метра. Повезло, что ничего не сломал. После этого меня больше никогда не вызывали к доске.
Маша едва улыбнулась. Было видно, что ее колотит озноб.
— А ты представь, как он волнуется. Наверняка, на кону очень много денег и его репутация в придачу. Все можно рационально объяснить. Это называется принцип Оккама, самое простое объяснение является наиболее реальным.
Андрей так убедительно говорил, что почти поверил сам. Но перед глазами стоял пустой, безжизненный взгляд Лукина. Он не потерял сознание. Но с ним случилось что-то очень нехорошее. Возможно, заболел. Ведь здесь работают тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.
Главное, что по случаю в детском саду Лукин прошелся вскользь и нечего не сказал про Сашу. Андрею очень не хотелось, чтобы кто-то узнал про это, и, в первую очередь, Маша.
Всепоглощающая вина давила на его плечи, разум, волю и чувства. Он ничего не мог с этим поделать. Абсолютно ничего. Никаких оправданий, никакого снисхождения. Он не достоин участия, жалости, сострадания и сочувствия. Только искупление.
— Что с тобой? — испуганно спросила Маша. Она заглянула ему в глаза и отшатнулась. — Андрей, все нормально? Если ты боишься… я могу тебя проводить. — Она взяла его за руку, ощущая дрожь, исходящую от него. — Не бойся. Мы теперь вместе. Ничего страшного не случится. Это просто один маленький укольчик. И все. Как комарик укусил.
Они остановились меж двумя дверьми. Слева на табличке фамилия «Андрей Лосев», справа — «Мария Жукова». Она сжала его ладонь в своей.
— Поторапливаемся. Сейчас будет обход. — Мимо пронесся человек в синем медицинском костюме.
— Эй… — Андрей посмотрел ей в глаза. — Я должен тебе кое-что сказать.
— Что?
— Молодые люди! — человек в халате остановился и повернулся к ним. — Регламент!
— Как комарик укусил! — сказал он и быстро поцеловал ее в костяшки пальцев.
Она засмеялась.
— Видишь! Все не так страшно, как ты думал!
У Андрея что-то екнуло в груди. А вдруг он видит ее в последний раз? Но кто она ему? Откуда появилась эта странная привязанность? Да, пожалуй, Маша из всех женщин в группе — наиболее симпатична, но разве этого достаточно? Ведь ему не семнадцать лет. И случайно ли ее появление тут, рядом с ним?
Глухие удары в груди подсказали — несмотря на то, что в бытность журналистом ему пришлось побывать во многих переделках, злачных местах города, встречаться с темными личностями, участвовать в рейдах полиции и ОМОНа, сейчас ему было по-настоящему страшно. Длинные белые коридоры, маски на лицах работников института и лаборатории, какое-то гнетущее предчувствие, тяжелое, неотвратимое, словно рок и еще эта тетка с черными, цвета вороного крыла волосами. Кто она такая? По ее вопросам можно подумать, что она провела целое расследование. Возникает вопрос — зачем? Что она хотела узнать? И самое главное — почему Илья Лукин так нервно отреагировал на ее вопросы, если и правда ничего страшного не случилось. А после и вовсе рухнул, потеряв сознание прямо на сцене — хорошо, что персонал лаборатории успел увести группу, иначе вряд ли бы они сумели объяснить столь неприятный инцидент и успокоить людей перед стартом испытаний.
Страх.
А чего он, собственно, боится? Смерти? Или жизни? Или того, что… Саша никогда не очнется? И никакие усилия врачей ей не помогут?
— Увидимся завтра, — сказал он, отпуская Машину руку.
Большинство членов группы уже скрылись за дверьми своих палат, замешкался только древний старик, лет восьмидесяти на вид — он был совершенно седой, сухопарый и очень высокий, длиннющие руки и ноги походили на лапки сороконожки — он точно также застывал и подрагивал всем телом, словно впадая в дрему.
Андрей посмотрел на старика и тот перехватил его взгляд — по обыкновению, замер, потом встряхнулся, вздрогнул всем телом и кивнул, улыбнувшись одними глазами, лицо его, застывшее, словно высеченное из камня вряд ли было способно выражать эмоции, настолько старым оно было.
— До завтра, — сказала Мария и шагнула в свою палату.
Андрей затворил дверь, сел на кровать, застеленную белоснежной простынью. Потом, повинуясь, скорее внутреннему движению — взглянул вверх, в угол комнаты — там мерцал красный диод камеры наблюдения, смотрящей на него единственным холодным глазом.
Он наскоро, через строчку пробежал памятку участнику тестирования, закатанную в полиэтиленовую пленку. Ничего особенного. После введения вакцины возможна сонливость, ломота в суставах, аллергические реакции, сердцебиение, тахикардия. Подобный список побочных эффектов можно обнаружить в инструкции по применению практического любого, даже самого безобидного лекарство — например, аспирина. Фармацевтические гиганты страхуются от возможных исков и стараются поместить туда даже самые незначительные эффекты.
На прикроватной тумбочке стоял небольшой прибор вызова персонала с одной кнопкой — чтобы не запутаться. По любому поводу, будь то срочный вызов или желание проглотить кедровых орешков следовало нажимать эту кнопку.
Андрей посмотрел на прикроватный столик — там стояла фотография Саши в рамочке — он сделал это фото в детском саду на телефон за пару недель до трагедии — улыбающееся счастливое лицо девчушки со светлыми, вьющимися волосами.
В дверь постучали. Он не успел открыть рта, как в палату вошли два человека. Один катил тележку — полностью из нержавейки, заставленной батареей пузырьков с наклейками. Ниже лежали одноразовые шприцы, трубочки, какое-то медицинское оборудование, назначения которого он не знал.
Лица врачей скрывали марлевые повязки, отчего ему стало неуютно. Глаза в этих намордниках всегда как будто лгут, он знал это со школьной скамьи, когда у него внезапно обнаружился гайморит и эскулап, проводивший осмотр, сказал матери — надо проколоть и не мучиться. Это не больно, сказал он. Как комарик укусит. Он так и сказал. Если это и был комарик, то с очень огромным и жутким жалом. И ту боль Андрей запомнил слишком хорошо.
Один из врачей кивнул на памятку.
— Прочли?
— Да.
Тогда раздевайтесь и ложитесь. До завтра двери палаты будут заблокированы, выходить нельзя. Вставать и гулять по палате можно, в туалет сходить, например. Но… — врач посмотрел на коллегу, деловито готовящего шприц. — …думаю, вам не захочется гулять. Просто поспите и все.
— Как скажете.
Андрей разделся. Один из врачей подошел к нему, протер место укола спиртом, кивнул второму. Тот передал шприц, внутри которого переливалась мутноватая жидкость.
— Скажите… — сказал Андрей. — А что случилось с Лукиным? С ним все в порядке?
Врачи переглянулись.
— А с чего вы взяли, что с ним что-то случилось?
Андрей не стал выдумывать правдоподобную ложь и ответил прямо:
— Я видел, как он упал на кафедре. Потерял сознание. Уж я в этот разбираюсь.
Высокий мужчина с карими глазами в очках, держащий шприц, подошел ближе.
— Сидите ровнее, — сказал он. — И постарайтесь не дергаться. Укол довольно болезненный.
— Илья Александрович перетрудился, — сказал второй, задумчиво глядя на фотографию Саши. — Вы же понимаете… запуск проекта, он в лаборатории безвылазно уже третью неделю. И спит и на выходных — вообще не выходит. Не удивительно, что не женат. Устал, конечно, да и жарко там было, вот и не выдержал. Но с ним уже все в порядке, — поспешил добавить врач, шевеля губами под повязкой.
В предплечье вонзилась острая игла. Пока содержимое шприца переливалось в организм, Андрей чувствовал нарастающую тупую боль — не сильную, скорее монотонную, свербящую, — как приближающийся гул неясного происхождения — предвестник неминуемой бури.