У меня будет новая фотография.
Я сделаю ее не для Мышкина. Я сделаю ее для себя, решил он, и сказал:
— Идем, я знаю куда нам нужно.
Они пересекли мост и вышли на плавно загибающуюся Советскую, центральную улицу Огненска. В середине ее, за памятником Ленину, в углублении находился ресторан «Тройка». Петя отвел взгляд от сверкающих окон, за которыми сновали официантки, разносящие заказы.
— Нужно заскочить домой переодеться, — сказал он Мышкину. — Тут недалеко, за пустырем налево, к старой церкви.
Сзади налетел ветер, хлестнул по спинам, подтолкнул, припорошив плечи.
— Я тебя внизу подожду, — сказал Мышкин. — Вдруг у тебя батя дома.
Это вряд ли, подумал Петя. Телефон молчит, что тоже странно. Он на дежурстве и раньше полуночи не явится. Но переубеждать Кирилла не стал.
Он заскочил домой, быстро переоделся в сухую одежду, кинул портфель под стол, потом подумал и перенес его в свою комнату, поставив возле стола. Вынул из ящика тетради, пару учебников, раскрыл их как получилось. Оглядев художественный беспорядок на столе, удовлетворенно кивнул: можно было подумать, что он делал уроки и куда-то на минуту отлучился. Может быть, в туалет.
— Ну что, дома батя? — сразу спросил Мышкин, когда Петя вышел.
— А?.. Да, дома, телек смотрит, там же Поле чудес идет.
— Точно, я и забыл… А чего окна темные? — кивнул Мышкин на два петькиных окна.
— Так свет вырубил. Засыпает после дежурства.
— Ничего не сказал? Ну… что видел кого-то…
— Не, все нормально.
Мышкин облегченно вздохнул.
— Ладно. Идем, пока совсем не замело. Ты же знаешь, куда идти? Ты говорил, что был там.
Петя почувствовал на своей спине испытующий взгляд.
— Да, только к ней не пускают никого. Кроме родичей. Я был под окнами. Чтобы попасть туда, придется постараться.
Мимо прошли трое пьяных мужиков, горланящих что-то про родину, и что она им нравится, хоть и… — дальнейшие слова унес злющий ветер.
— В горбольницу идем, там покажу.
Они гуськом, один за одним свернули на Охотскую, оставив церковь слева и пошли вдоль старых одноэтажных домишек, окна которых были темны, словно люди здесь и не жили, хотя со дворов периодически доносился пугающий рык.
— Видал, крест унесло, — сказал Мышкин, показывая рукой в сторону церкви. Петя посмотрел в ту сторону и увидел темный силуэт деревянной церкви, купол которой вместо креста венчал обрубок. — Не к добру все это… — добавил он.
У церкви, замерев, стояло несколько человек. Кажется, кто-то выл — ветер доносил оттуда горестный стон, всхлипывания и карканье ворон.
Минут через пятнадцать они добрались до больницы. Здание окружал забор из стальных прутьев, при виде которого Мышкин прыснул в кулак.
— Черти что, — сказал он. — Прыгаем? Я подсажу.
Он помог перебраться Пете, потом перелез сам. На территории больницы снег лежал толстым белым ковром — ни единого следа.
— Нужно обойти со двора, потом в дальнее крыло и налево, вокруг него. Крайние окошки на третьем этаже ее. — Он сказал это и явственно ощутил, что за ними наблюдают. Кто-то смотрит на них прямо сейчас и от этого взгляда, ощущения чужого присутствия, у него свело желудок.
— Слушай… — начал было он. — А может… завтра, при свете? Что мы там увидим сейчас?
Мышкин пнул девственную белизну снежного ковра.
— Не ссы. Мы просто посмотрим и все. Никто нас не арестует, это тебе не овощебаза. Здесь даже собак нет. — Он говорил дело, Петя это понимал, но не мог отделаться от жуткого ощущения. Будто он пришел и потревожил покой того, кто совершенно этого не желал.
Справа темнел одноэтажный кирпичный барак, над крыльцом которого висела освещенная тусклым фонарем красная табличка со потеками «Ритуальный зал».
— Морг, — сказал Мышкин. — Он резко дернул Петю за рукав и тот от неожиданности вскрикнул. Сердце его забилось как пойманная в силок птичка.
— Дурак! — в сердцах выкрикнул он.
— Да лан тебе, говорю не ссы! Если хочешь, на обратном пути можно посмотреть. Ты был когда-нибудь в настоящем морге? Я только в «Разбитых фонарях» видал.
Петя сжал кулаки. Тяжелое чувство усиливалось с каждым шагом. Он не понимал, что с ним творится, но было такое чувство, что кто-то держит его за шиворот и не дает ступить.
Наконец, они обогнули задние, отступили от стены на несколько метров и Петя взглянул вверх. Почти стразу же он инстинктивно преградил рукой путь Мышкину, прижав палец к губам.
— Т-с-с! — прошипел он, указывая на окна, жалюзи которых волновались. — Кажется, там кто-то есть.
Мышкин застыл, вглядываясь в темные окна.
Пару минут они стояли молча.
— Не… — тихо сказал Мышкин. — Темно же, кто там может быть?
— Но жалюзи… я видел, что кто-то их тронул.
— Может ветер… — предположил Мышкин. — Или… уборщица.
Петя посмотрел на него и тот сразу признал:
— Ну вообще, да, какой ветер. И уборщица в темноте вряд ли убирает.
— Если нас заметят, — начал было Петя, — то…
— Ничего не будет. Думаешь охранник побежит нас ловить? Делать ему нечего в такую бурю.
— Что будем делать?
Внутри больничного дворика ветер не так завывал и они слышали друг друга гораздо лучше.
— Ты забыл, — удивился Мышкин, — зачем мы сюда пришли?
По правде говоря, Петя думал, что это Мышкин уже забыл, зачем они сюда пришли. Но оказалось, что он все помнит и отступать не намерен.
Жалюзи снова шелохнулись. Петя схватил Мышкина за руку. Примерно посередине окна белые дрожащие полосы раздвинулись и меж них, точно призрачное видение, показалось лицо, смутно знакомое Петру и оттого еще более жуткое, будто мертвец явил свой лик непрошеным визитерам.
Петя отшатнулся, его ноги подогнулись, но Мышкин удержал его. В следующее мгновение он и сам попятился, схватившись за голову.
Не удержавшись, оба осели в снег и если бы белое лицо продолжало смотреть на них, скорее всего, Петя потерял бы сознание от страха — его желудок наполнился ледяным мраком, голова гудела, а в глазах пылали серебряные искры снежинок. Он готов был провалиться сквозь землю.
— Вот… черт! — медленно произнес Мышкин, даже не делая попыток подняться. Кажется, его тоже проняло. Какая-то неведомая сила прижала их к холодной земле, не давая возможности даже шевельнуться.
В этот момент в палате вспыхнул свет. Жалюзи задвинулись и с них тотчас гора упала.
— Валим отсюда, — прошептал Петя.
— Стой… стой, погоди, — Кирилл держал его за руку.
— Она… оно нас видело. Кто это? Ты успел…
— Может это она? — спросил Мышкин, потянув Петю в тень.
— Кто — она?
— Ну… эта… Саша.
Петю передернуло. Он только об этом и думал, что это могла быть она.
— Представляешь, если это она? Значит, врачи что-то скрывают, и не говорят, что она уже встает. А может, она встает, когда никто не видит, — продолжил Мышкин, не сводя взгляда с окна.
— Ты… ты хочешь сказать, что она нас видела? — теперь Пете стало совсем страшно. «И она уже не совсем такая…» — подумал он. — «Не совсем такая, как была…»
— Мне кажется, она хотела нам что-то сказать, — заявил вдруг Мышкин. — Еще чуть-чуть и открыла бы окно.
— Ты идиот, — сказал Петя. — Она же ребенок, а там был взрослый… кто-то высокий. И лицо… почему такое…
— Мертвое?
— Да.
— Если бы ты три года пролежал в коме, думаешь, был таким розовым как сейчас? — не унимался Мышкин.
Они поднялись из снега и наблюдали за окнами из тени. Примерно через десять минут свет погас. Еще полчаса они тщетно пытались обнаружить хоть малейшее движение жалюзи. Ничего.
— Все, уходим, — сказал Петя. — Бесполезно.
— Нет. Уговор дороже денег, — сказал Мышкин. — Одно фото.
Петя хотел было закричать, что даст он ему это фото, но потом вспомнил, что единственная фотография Саши улетела вместе с бутербродом.
— Мы туда проберемся, — сказал Мышкин. — Я знаю, как. Идем.
Петя обернулся на окна. Меж недвижных белых полос жалюзи ему мерещилось жуткое белое лицо. Усмехаясь, оно облизывало стекло своим длинным раздвоенным языком.
Быстрым шагом они пересекли дворик, обогнули больницу с внутренней стороны. Слева находилась освещенная парой лампочек рампа, а на прилегающей стоянке замерли кареты скорой помощи.
— Понял? — тихо спросил Мышкин.
— Нет.
Тот покачал головой.
— Ну ты и дурень. А еще батя коп. Учись у воров, салага. Сейчас привезут очередного бомжарика или еще кого, пока покурят, выяснят, сюда ли его привезли, может нужно было в другую больницу, будут ли принимать или скажут, везите назад, где взяли, потом оформление — и все это время есть шанс проскочить. Двери открыты, никто особо не ожидает, что два малолетних придурка будут брать больницу на абордаж.
— Абордаж?
— Ну, штурмом, то есть.
— А если нас поймают?
— Ну и что. Это же не ментовка. Бить не будут. Скажем, мамку искали. Главное, сделай грустные глаза. Смотрел «Хатико»? Впрочем, они у тебя всегда такие. Девки любить будут.
Петя не сразу понял, за что именно его будут любить девки, он пока особо и не хотел никакой любви.
— Они не поверят.
— Еще как поверят. Мол, одни остались, потом назовем, если что… твою фамилию, понятно, что здесь такой нет. Если не лень им будет, посмотрят в журнале, ответят, что нет такой, если и привезли, то не сюда. И отпустят.
Петя покачал головой.
У пропускного пункта раздался сигнал, они увидели, как шлагбаум открылся и к ним направилась скорая помощь с синим маячком.
— Ай, черт с тобой! — сказал Петя. — Вдруг тебе не показалось и она действительно просила о помощи. Может, ты и прав.
— Конечно, прав, — сказал Мышкин. — Прячься, быстрее, подъезжает! — Они скользнули за угол рампы и присели.
Микроавтобус зашуршал шинами совсем близко. Хлопнула раздвижная дверь. Прозвенел звонок.
— Что там у вас?
— Попал под машину, множественные переломы, травматический шок и, кажется, еще пневмония.
— Трезвый?