Слезы катились по щекам Дяньдянь. Ей нужно было выплакать всю ту боль, которую она не смогла выразить, все те слезы, которые не пролились, когда она не попрощалась с бабушкой.
Чэн Ю увидел, что в том конце темной тропинки свет становится все ярче и ярче, а в темные тени – все отчетливее и отчетливее. Он увидел, как малышка Дяньдянь плачет, сидя на корточках среди теней, а старушка с серебристыми волосами осторожно берет ее за руку и ведет вперед.
Он закрыл глаза, и на мгновение его печаль переплелась с болью Дяньдянь.
6
– Все еще не можете найти ни одной зацепки? – с сожалением сказала Лин. – Это все равно что искать иголку в стоге сена. В Гуанчжоу так много дим-самов, и мы никак не сможем приготовить их все, как бы ни старались.
– Лин, ты веришь в то, что вкус – это тоже часть памяти? С самого детства наши вкусовые рецепторы распознают вкусы, которые потом становятся основой всей нашей жизни. Вкус еды – это и тоска по родине, и краеугольный камень воспоминаний. И я хочу найти этот вкус. Только тогда я смогу полностью открыть сознание Дяньдянь. По крайней мере, пока что я исключил несколько вариантов.
– Наставник, мы можем спросить у родителей Дяньдянь, какое было любимое блюдо ее бабушки, и, может быть, оно стало любимым и у Дяньдянь? – мягко предложила Лин.
– Лин, ты просто умница! – радостно воскликнул Чэн Ю. – Ты мне очень помогла! Ты не только пошла со мной в продуктовый магазин, но и принесла кухонную утварь в школьную столовую и оборудовала там кухню, ты просто гений! – Он надел свою байкерскую куртку и поспешно выбежал из класса, чтобы найти контакты родителей девушки, а Лин даже ничего не объяснил.
Вот уж действительно… Временами он кажется таким взрослым и проницательным, но, когда его переполняет счастье, он становится наивен, как ребенок. Лин беспомощно окинула взглядом пустой кабинет, ее рука нежно легла на спинку стула, на который только что опирался Чэн Ю, – та еще хранила тепло его тела.
7
Поручив Лин организационные моменты, Чэн Ю отправился в школьную столовую, чтобы заняться готовкой. Консультация с Дяньдянь должна была начаться уже через полчаса, и у него почти не оставалось времени.
Чэн Ю с серьезным выражением лица рассматривал стоящие перед ним кухонные принадлежности: белую салфетку, миску с белым рисовым молоком и несколько полосок из теста.
– Мы уже предприняли несколько попыток, в этот раз у нас должно получиться!
Он посмотрел на стоящую перед ним пароварку.
Еда. Еда – это наша любовь к жизни, еда – это наша любовь к близким, признание нашего существования. Еда перестает быть обыденной субстанцией, как только мы осознаем ее связь с нами, поймем связь между тем, что мы живы, и ею, она озарит ярким светом любое самое обычное блюдо.
В душе он безмолвно взывал к бабушке Дяньдянь, прося ее присмотреть за оставшейся на Земле внучкой, и воссоздать нужные ароматы еды.
– Пожалуйста, помогите, вы должны мне помочь. Я хочу спасти Дяньдянь, чтобы она снова почувствовала радость жизни.
Он сцепил руки и тихо запел. Неужели в этом мире в самом деле есть место чуду? Юноша застелил стол белой тканью и зачерпнул полную ложку рисового молока.
Чэн Ю задержал руку в воздухе, полный торжественности. Он почувствовал, что вся эта суета на импровизированной «кухне» перестала для него существовать.
8
Дяньдянь сидела в кабинете для консультаций, и ее обуревало беспокойство: почему господин Чэн Ю до сих пор не пришел?
– Он обязательно придет, он ведь назначил консультацию на это время, – мягко успокаивала ее Лин, но то и дело с тревогой бросала взгляд на настенные часы.
Это лакомство было самым сложным в приготовлении, и она не знала, успеет ли Чэн Ю ко времени. В сердце Лин на мгновение зародилось сомнение, но она быстро отогнала его прочь: наставник обязательно справится, раз уж Чэн Ю пообещал, то обязательно сделает, иначе бы не взялся за дело.
В этот момент в коридоре послышались уверенные шаги. Они отличались от тех, что раздавались в прошлые дни, в них было больше торжественности, должно быть, этот человек делал то, во что он глубоко верит, то, чему придает большое значение.
Дверь открылась, и вошел Чэн Ю, держа в руках серебристую сервировочную тарелку с крышкой. Вслед за юношей в кабинет проскользнул легкий ветерок, и Дяньдянь показалось, что тарелка в руках Чэн Ю в этот момент словно слегка блеснула.
Яркий дневной свет отражался от серебристой тарелки и был похож на священные отсветы, ложащиеся на купола и витражные окна церкви.
Молодой человек бросил на Дяньдянь короткий взгляд, как бы спрашивая ее: готова ли ты? Она кивнула. Психотерапевт медленно снял крышку с тарелки, и внутри оказалось кушанье, словно созданное из белых, пронизанных светом кристаллов хрусталя.
Кристаллы светились и переливались, а в центре лежали золотые полоски ютяо [17]. Белый и золотой цвета идеально дополняли друг друга, как будто кристаллы и палочки из теста были давними друзьями, сплетавшимися в крепком объятии.
– Твоя бабушка была поистине невероятным человеком. Когда ты была совсем маленькой, она пыталась донести до тебя то, что жизнь прекрасна и удивительна уже сама по себе. Что не нужно делать что-то особенное, чтобы наслаждаться красотой жизни. Ты так любила свою бабушку и так хотела быть верной ей, и то, что ты не попрощалась с ней, стало для тебя большой болью. Ты даже готова была наказать себя и навсегда отказаться от наслаждения жизнью. Но это было бы несправедливо по отношению к тебе и к твоей бабушке.
– Дяньдянь, это – ютяо, жареный хворост из муки и специй, любимое блюдо твоей бабушки. Я уверена, что, если бы она все еще была с нами в этом мире, она бы хотела, чтобы ты продолжала наслаждаться едой за нее, потому что ты – ее продолжение и ты – доказательство того, что она существовала.
Дяньдянь смотрела на тарелку с лакомством, стоящую перед ней, и колебалась, не в силах поверить, что Чэн Ю и правда сумел приготовить любимое блюдо ее бабушки.
– Подожди, Дяньдянь, не забудь приправить это блюдо соевым соусом, чтобы оно обрело свой настоящий вкус.
Чэн Ю, словно фокусник, вытащил из кармана коричневого матерчатого фартука небольшой пакетик соевого соуса, затем легким движением разорвал его и полил искрящиеся кристаллы и обжаренные полоски теста.
Хворост на тарелке окрасился в разные оттенки бурого, по комнате разнесся еще более насыщенный аромат, а Дяньдянь дрожащими руками потянулась за палочками.
– Малышка, это очень вкусно! Какой кусочек на тебя смотрит? – негромко сказал Чэн Ю, с улыбкой глядя на нее.
Солнце за окном неспешно закатывалось за дальние горы, и отблески его лучей проникали в кабинет, освещая легким золотистым светом лицо девушки и тарелку с жареным хворостом перед ней.
Дяньдянь палочками отправила в рот кусочек угощения и тут же с удивлением уставилась на Чэн Ю.
Несколько секунд она смотрела на юношу, который стоял перед ней, а потом по щекам у нее неудержимо покатились слезы. Вкус проникал прямо в глубины ее сердца, это было воспоминание о детстве, которое дремало в недрах души, за каждым завтраком бабушка делилась с ней этим вкусом, создавала воспоминание, поэтому, сама того не зная, девушка обрела крепкую, нерушимую связь в памяти, а сейчас Чэн Ю, словно волшебник, руками воссоздавал это воспоминание, этот вкус детства.
– Очень вкусно, бабушка, – дрожащим голосом сказала Дяньдянь на диалекте. В ее сердце ожили воспоминания детства.
Девушка вспомнила, как ее высокая бабушка, одетая в цветистую шелковую курму [18], держа внучку за крошечную руку, маленькими и быстрыми шажками шла по старинным улочкам, пробираясь сквозь толпу, чтобы отведать их любимые лакомства. Эти улочки исчезли, бульдозером их сровняли с землей и превратили в высокие городские здания, но воспоминания об этих ароматах всегда будут жить в глубине ее сердца, как и тоска по бабушке. Неважно, есть она рядом или нет.
Перед тем как закатиться, солнце на мгновение засияло невероятно ярко, и сквозь стекло Дяньдянь, как во сне, увидела облако, обрамленное золотом, и это облако казалось теплым улыбающимся лицом в небе. Лицом того, кто смотрел на нее, прощаясь.
– Какой кусочек на тебя смотрит…
Со слезами на глазах Дяньдянь молча доела ютяо, затем, аккуратно положив палочки перед собой на пустую тарелку, она опустила голову и тихо сказала:
– Спасибо, бабушка, и спасибо, господин Чэн Ю.
Юноша мягко, с нежностью посмотрел на Дяньдянь. Лин молча подошла и положила руки девушке на плечи. Та неожиданно схватила руки ассистентки, зарылась в них лицом и громко зарыдала.
В глазах Лин тоже стояли слезы, они капали вниз, падали на плечи Дяньдянь и на ее собственную одежду, но Лин не двигалась, лишь молча наблюдала за девушкой.
Ее сердце наполнилось грустью и внезапным озарением, как будто раскололся лед, – она была поражена тем, как изменилась, и уже чувствовала, как боль понемногу отпускает Дяньдянь и ей на смену приходит облегчение.
Неужели достаточно просто побыть рядом?
Так они и сидели втроем в кабинете, вместе наблюдая за восхитительным закатом, за светом, который как будто пытался хоть немного задержаться с ними тремя, метался по комнате, не желая уходить, пока последний лучик не скрылся в далеких горах, и только тогда свет спокойно попрощался и заснул.
9
В кампусе было так тихо, что даже тихий птичий щебет прозвучал бы громким предвестником прихода весны. Метасеквойи окончательно сбросили листья, и на земле лежали осколки воспоминаний о былом, но ветви все еще устремлялись к небу в ожидании весны, чтобы снова зашуметь зелеными кронами.
– Здравствуй, зима! – тихо произнес Чэн Ю и, бросив взгляд на бодро шагающую впереди него Лин, остановился и посмотрел на ветки сливы. На сливовых деревьях раскрывались крошечные цветочные почки, на ветвях набухали крошечные сливы, наполняющиеся силами и предвкушением. Когда они проснутся, раскроются ярче и ослепительнее, чем в любое другое время года.