Лошадь выглядела очень кроткой, а в ее глазах читалось сострадание, присущее женщинам. Взгляд лошади был прикован к пожилой величественной женщине в плаще, украшенном драгоценными камнями, и с короной на голове.
За ее спиной стояла камеристка. Ее взгляд был злобным, но при этом камеристка улыбалась.
На картине было одно пустое место, и Цзи Чэн понял, что оно означало. Здесь должна была стоять принцесса. Принцесса из сказки пропала.
На втором фрагменте была изображена другая женщина с короной на голове, очень красивая и очень печальная. Она неотрывно смотрела на пустое место и остригала свои волосы, проливая слезы.
На втором фрагменте тоже не хватало принцессы.
Написать картину в средневековом китайском стиле за столь короткий срок – это действительно достойно уважения. Средневековье не всегда было мрачной эпохой, в ее эстетике можно отыскать и след прекрасного.
– Теперь твоя очередь, – лаконично сказал Чэн Ю, передавая кисть ученику.
Цзи Чэн взял кисть, его руки слегка дрожали. Он не знал, с чего начать и что именно хотел от него психотерапевт.
Он совершенно не мог понять, что задумал учитель Чэн Ю. Цзи Чэн снова посмотрел на молодого учителя, но увидел загадочную улыбку на его губах, которая как бы говорила: «Просто дорисуй».
Улыбка Чэн Ю ободрила юношу, и он наконец покрепче взял кисть и нарисовал на пустом месте очертания принцессы.
Кажется, господин Чэн Ю уже знал, что он изучал художественное искусство и имел определенную базу.
Под его кистью линии плавно обретали форму: сначала длинные волосы, затем изящное лицо, трепетные и печальные, как весенний снег, глаза, – это была принцесса. Она была также красиво одета, а ее одежды инкрустированы изысканными цветочными узорами.
На первой картине принцесса, прильнув к матери, стояла на коленях, словно была не в силах с ней расстаться. Самое удивительное, что под кистью юного художника серебряные волосы принцессы ослепительно засверкали, как яркие звезды. Это сияние придавало красоте принцессы неземное очарование, которому нельзя было найти равных во всем мире.
На второй картине принцесса протягивала руку к матери, словно принимая от нее энергию и жизненные силы, которыми та делилась с дочерью. Цзи Чэн на мгновение задумался и нарисовал на лице принцессы дорожку из слез, струящуюся изящной линией, словно росчерк света, оставленный светлячком в летнюю ночь.
Чэн Ю не говорил ни слова, он смотрел на подростка, сосредоточенно рисующего перед ним, и чувствовал, как свет в комнате становится еще тусклее. Бросив взгляд за окно кабинета для консультаций, психотерапевт увидел, что все сливовые деревья в школьном кампусе покрылись серым слоем грязи и пыли и даже оконное стекло стало мутным.
– Учитель, я закончил. – Цзи Чэн почтительно отложил кисть и сел в стороне.
Чэн Ю кивнул и подошел к картине. Несмотря на то что ее писали двое, Цзи Чэн обладал удивительной способностью быстро схватывать стиль другого человека; он впервые видел работы психотерапевта, но уже мог создавать произведения, полные гармонии. Должно быть, этот талант к копированию манеры художников он выработал благодаря упорной практике.
И все же Цзи Чэн не совсем придерживался того же стиля, что и Чэн Ю: например, в облике принцессы было больше восточного изящества, как в мягких росчерках изображений бодхисаттвы [22] Гуаньинь [23] или тонких линиях тополя и ивы.
Чэн Ю кивнул ученику, показал на свое горло, а затем на самого Цзи Чэна, и пациент понял, что пришло время рассказать сказку.
Цзи Чэн с некоторым беспокойством пролистал сборник сказок, взглянул на картину, затем встал, поднял рисунок и дрожащим голосом начал рассказывать:
– Давным-давно жила-была старая королева, ее муж, король, умер уже много лет тому назад, и у нее осталась красивая и прелестная дочь. Когда дочь выросла, ее сосватали королевичу из далекой страны.
– Ко дню свадьбы, – продолжал Цзи Чэн, – королева сделала все приготовления, чтобы принцесса могла отправиться в страну, где жил королевич. Она собрала приданое: драгоценные камни, золото, серебро, украшения и красивые одежды, – все то, что было во дворце. Старая королева так заботилась о принцессе, что нашла для нее камеристку, которая должна была сопровождать ее в путешествии, дала ей тысячу указаний, как доставить дочь к жениху. А еще выписала им двух королевских рысаков. Одного из них, того, на котором ехала принцесса, звали Фалада, и этот конь умел разговаривать на человеческом языке. Когда пришло время отправляться в путь, старая королева пошла в свою опочивальню, достала маленький кинжал и, отрезав небольшой локон своих волос, протянула его дочери со словами: «Храни его как следует, мое дорогое дитя, и эта прядь послужит тебе талисманом, который будет оберегать тебя в пути». После того как они со слезами на глазах простились друг с другом, принцесса спрятала локон матери у себя на груди, села на коня и отправилась в путешествие в королевство жениха.
После слова «путешествие» Цзи Чэн почувствовал, как сердце запылало еще сильнее: он слышал эту историю в детстве, но почему-то терпеть ее не мог, в ней не было ничего, кроме необъяснимого поведения принцессы, оказавшейся во власти других.
Чэн Ю как будто видел беспокойство в сердце Цзи Чэна. Психотерапевт лишь слегка улыбнулся и плеснул в чашку горячего зеленого чая из чайничка. Аромат чая разлился по кабинету. До этого в воздухе стоял удушливый запах смога, но в этот момент он незаметно развеялся.
– Учитель, у меня есть хороший приятель. Он всегда был моим лучшим другом, я уже говорил вам об этом? – внезапно проговорил Цзи Чэн, когда уже закончил рассказ.
Чэн Ю лишь покачал головой, в его взгляде читалось понимание.
– Не знаю почему, но эта история напомнила мне о том друге. – Цзи Чэн сказал это негромким голосом. Ему хотелось добавить что-то еще, но он молча проглотил последние слова.
Чэн Ю взял кисть из рук ученика, и их эстафета продолжилась.
3Картина третья
На третьей картине Чэн Ю изобразил ручей, в котором течением уносит прядь серебристых волос, цвета волос королевы и сверкающих и переливающихся волос принцессы. У ручья лежал маленький золотой кубок. А у дороги стояла та же камеристка, что и на предыдущих картинах, с надменным выражением лица. Неподалеку зеленела полянка, на которой Чэн Ю нарисовал тень. Там должен был стоять еще один персонаж.
Цзи Чэн вспомнил эту часть сказки.
Камеристка вынудила принцессу слезть с коня Фалада и самой пойти выпить воды, а уступчивая принцесса снова и снова соглашалась исполнять наглые и грубые требования служанки. Пока наконец локон, который подарила мать-королева, не унесло течением. Тогда принцесса лишилась последних душевных сил; она полностью сдалась камеристке, уступила ей свое великолепное платье, коня, на котором ехала, свой титул невесты королевича и все, что ей принадлежало.
На сердце у Цзи Чэна было тяжело, когда он рисовал принцессу.
Что чувствовала девушка в этот момент?
Должно быть, ей было очень тоскливо, но почему она не дала отпор этой бесстыжей камеристке? Девушки были одного возраста и схожи по комплекции, единственное различие – в силе их воли.
Подросток с озабоченным видом выводил изображение принцессы: девушка на картине уронила голову, в ее прикрытых глазах читалась растерянность, с тоской она распростерла руки к ручью и смотрела на собственное отражение. Чэн Ю, не говоря ни слова, смотрел на рисунок. Поразительно, как принцесса и ее отражение получились похожи.
Постойте. Чэн Ю заметил, что кое-что на картине не так.
Дело было в отражении.
Принцесса была абсолютно не похожа на свое отражение в воде. Глаза горели злобой, девушка в отражении с презрением и насмешкой смотрела на реальную версию себя.
– Цзи Чэн… – Только Чэн Ю успел выкрикнуть имя, как жгучий смог в воздухе, проникающий в самые легкие, заставил его снова сильно закашляться.
– Учитель! – Подросток поспешно отложил кисть и с беспокойством выпрямился. – Вам нельзя говорить, а я беспокою вас своими проблемами, простите…
Чэн Ю взмахнул рукой. В этот момент он снова посмотрел на картину Цзи Чэна. Поразительно, но злость на лице принцессы в отражении в воде исчезла, как будто это была лишь иллюзия.
Картина вышла настолько чудесной, что одним мазком сменялись красота и уродство, добро и зло, но, возможно, границы всего этого были не такими четкими не только на картинах.
Чэн Ю сделал приглашающий жест, и подросток продолжил рассказывать историю.
– Когда принцесса наклонилась к ручью, чтобы напиться, прядь серебристых волос выпала у нее из рук. Девушка была так напугана, что совсем не заметила этого, и локон унесло течением.
– Но камеристка принцессы увидела это и очень обрадовалась: она знала, что это талисман принцессы, и, теперь, когда несчастная невеста потеряла его, она оказалась полностью во власти служанки.
– Когда принцесса напилась воды и собралась снова сесть на Фаладу, камеристка сказала: «Теперь я поеду на Фаладе, а ты садись на моего коня». Девушке пришлось поменяться с ней лошадьми. Вскоре после этого служанка снова потребовала, чтобы принцесса сняла свое великолепное платье и переоделась в одежду служанки…
За окном было по-прежнему хмуро, небо хоть и стало немного светлее, но все еще было затянуто тусклой дымкой, даже цветы сливы, распустившиеся посреди зимы, едва были видны, скрытые за слоем пыли.
Чэн Ю видел, как ученик сжимает кулаки, стискивает зубы, как будто каждое слово пробуждает в нем гнев.
Психотерапевт хранил молчание.
– Я не могу больше рассказывать, эта сказка вгоняет меня в депрессию. Как будто камеристка шаг за шагом присваивает все блага, а страдания принцессы все продолжаются и продолжаются. Чем дальше, тем хуже! – Цзи Чэн с досадой отбросил лежащую перед ним картину и откинулся на спинку кресла.