– Я вижу их обоих одновременно… – пробормотал я. – Они очень похожи, но в то же время очень разные. Ли Лунцзи все время не сводил взгляд с Ли Шиминя. Наверное, он хотел стать таким, как он, но у него не вышло.
– Почему у него не вышло? – мягко спросил голос в небе.
– Потому что у него нет свободолюбия Ли Шиминя, что-то связывает его, он словно прикован к земле.
– Спроси его: считает ли народ его своим императором? что его связывает? – продолжал спрашивать меня голос с неба.
Я спросил негромко:
– Потому что тот человек, которым ты научился быть, на самом деле вовсе не ты сам, правильно? Ты не Ли Шиминь, не один из мудрых правителей, тебе не нравится оружие, ты даже не управляешь страной. Но ты понял, что заставил себя стать тем, с кем даже не знаком. Ты сожалеешь об этом.
– Да, я сожалею об этом, – ответил мне юноша с другого берега реки. Я был своего рода медиумом, который передавал слова одного человека другому.
Его голова и плечи опускались все ниже и ниже, смотреть вверх ему становилось все труднее, он погрузнел, как все мужчины, которые с годами медленно теряют бодрость и жизненные силы. Он подряхлел в считаные мгновения, и в этот момент я увидел, что его контуры размываются.
Он сказал:
– Я подавлял настоящего себя в своем сердце. На самом деле я хрупкий, нежный и сентиментальный человек, я люблю красоту жизни, я как будто рожден быть чутким поэтом. Я люблю каллиграфию, вырезанную на горе Тайшань надпись, я люблю музыку. Я кажусь сильным человеком, но природой во мне заложена эта чувственная сторона… Я потерял себя, потому что тем, кем я хотел быть, всегда был мой дед, Тай-цзун Ли Шиминь. На самом деле я не жил, я был похож на озеро, которое постепенно начало затягиваться гнилью, в нем не было живой воды, не было возможности найти силы, чтобы продолжать. Даже если бы я дожил до того, чтобы стать хорошим императором в представлении других людей, что с того? Все это не про меня!
Я смутно припомнил, что в период расцвета эпохи Кайюань [41] император Сюань-цзун совершил многое из того, о чем мечтали императоры, но чего они так и не осуществили. Он назначил Яо Чуна, дал свободу слова и раскрыл дорогу гражданским и военным достижениям.
Но то мир истории, а не мир сердца. В этом мире у него нет шансов поднять мятеж. По дороге судьбы он шагает прямо вперед, к ясной цели, без оглядки и не обращая внимания на то, от чего отказывается в обмен на успех. Что же это такое? В полусне-полубреду я увидел человеческую фигуру. Кто-то сидел на корточках у реки и с беспокойством наблюдал за моим отражением.
– Чем старше я становлюсь, тем больше чувствую, что пустота в моей душе настолько сильна, что ничто не может ее заполнить. Я никогда по-настоящему не жил! Я всего лишь тень императора Тай-цзуна! Я ничем не отличаюсь от миллионов прошлых императоров. Я обменял единственное, что у меня было, на то, что у меня есть сейчас, но я сожалею об этом, как же я сожалею об этом!
– Ты не должен так говорить… – сказал я, несколько испугавшись. – Моей маме должны сделать операцию, удалить раковую опухоль, но я до сих пор не попросил отгул в школе. Она этого ждет, и я обмениваю то, что у меня есть, на то, чего я буду стоить в будущем.
– Я скучаю по маме, я не видел ее так давно. Я представляю себе ласковую маму, которая не оставит меня, которая всегда будет рядом со мной. – Юноша упал на колени у реки.
Он не бунтовал и не жил, стараясь соответствовать ожиданиям других, он не умел заботиться о собственных потребностях, и страстное желание жить, которое так сильно подавлялось в подростковом возрасте, теперь проснулось.
– Гордый и счастливый ребенок, который был заключен в тюрьму крошечного мира, однажды стал тем человеком, которым хотел стать. Он победил всех врагов и занял место на самой высокой точке, возвышаясь над своими придворными. Он прекрасен, силен и очень влиятелен, но почему в моем сердце зияет такая большая дыра? Я красив и силен, но почему пустота в моем сердце все еще ноет и превращается в еще большую дыру? – Голос на другом берегу реки звучал печально и гнетуще. – Я чувствовал, что этого недостаточно, всего было недостаточно! Я хочу прожить хорошую жизнь, свою жизнь. Хочу гореть, а не тлеть, пусть даже ради этого придется сжечь всю империю!
«Гореть, а не тлеть, пусть даже ради этого придется сжечь всю империю!»
От голоса Ли Лунцзи, эхом разносившегося по небу, все мое тело покрылось мурашками. Небо запылало, полыхал огонь, неудержимо, словно топливом для него были плывущие облака.
Ли Шиминь и его конь плавно исчезали в небе, словно он больше не был тем небожителем, каким считал его Ли Лунцзи, потому что, хотя юноша и пошел на многое, он обнаружил, что, даже став таким же, как его предок, он не обрел то счастье, о котором грезил.
– Я потерял слишком многое, чтобы восполнить это успехом, – всхлипнула фигура.
Огонь стеной несся в мою сторону, от него не было спасения.
– Он сказал, что потерял больше, чем сможет восполнить успехом, – прошептал я.
4Чэн Ю
Чэн Ю увидел, что Сяо Но, лежащий перед ним, борется изо всех сил. Все его тело как будто было стянуто веревкой. Он пытался вырваться, но все было тщетно. На его лице застыло выражение ужаса, как будто он увидел что-то кошмарное. Чэн Ю достал бумажное полотенце и вытер пот со лба подростка. Он положил левую руку на лоб Сяо Но и тихо сказал:
– Расслабься.
Казалось, он читает молитвы за него, и в голубом свете экрана все это было похоже на древнюю церемонию. Но только Чэн Ю знал, что он был единственным, кому действительно было под силу спасти его.
– Что он потерял? – негромко спросил психотерапевт.
– Он сказал, что его юность, любовь, семейное счастье, которыми он должен был наслаждаться, прошли мимо него. Он родился стариком, обреченным на постоянные сражения, от одного побоища к другому, – тихо сказал Сяо Но, и по его лицу покатились слезы.
– То, что он сказал, и правда очень важно, – ответил Чэн Ю, он повернулся и взглянул на танец света и тени, мелькающих на экране позади него. – Теперь твой разум покинут эти захватывающие сцены, ты постепенно успокоишься, и мой голос будет сопровождать тебя повсюду, превращаясь в шум ветра и дождя и в тихий шепот природы…
5Сяо Но
Хлынул дождь.
В небе царил хаос, пламя костров постепенно гасло под проливным дождем, а из-за туч начал пробиваться свет. В пространстве воцарилось спокойствие.
Я тоже постепенно успокаивался.
– Значит, ты встретил ее позже, верно? Когда тебе было почти пятьдесят, ты захотел найти любовь, ту, которая тебе суждена, поэтому, несмотря на то что Ян Юйхуань [42] была наложницей твоего сына, ты решил взять ее себе.
Когда я упомянул это имя, на лице собеседника появилось выражение нежности.
– Она ни в чем не виновата. Небеса дали мне шанс по-настоящему проявить себя. Она хорошо поет и танцует, и я вижу в ней свое прошлое. Она проживает мою жизнь за меня, со всеми ее капризами и искренностью! «Одеяние из радуги и перьев», «Весна прекрасна», «Радость от маленькой победы» [43] – все это написал я для нее. Первую половину своей жизни я без остатка посвятил империи, и теперь я просто хочу хоть немного пожить для себя! Я сожалею об этом, я хочу по-настоящему ощутить тот восторг, которого я никогда не испытывал в юности, теперь, в средних летах! – взволнованно говорил он. – Всю императорскую династию я обменял бы на одну ее улыбку!
– Но ты же потом велел ей покончить с собой! – не отдавая себе отчета, прошептал я и, как только слова сорвались с губ, поспешно прикрыл рот рукой.
Воцарилась тишина: небо рассекли изломы, надвинулись темные тучи, сгущаясь над нашими головами. Пронесся резкий ветер, вздымая полы моей одежды и раздувая его волосы.
Фигура Ли Лунцзи сгибалась все ниже, и вскоре он полностью превратился в старика.
– Да, я снова сожалею об этом, потому что понял, что поздний бунт подобен пожару в небе и, когда он по-настоящему разгорается, все выходит из-под контроля… Я превратился в призрака, запертого в ловушке раскаяния. – Фигура опустилась на землю и горестно зарыдала.
Вся его жизнь промелькнула передо мной. Душа подростка, желания которого подавлялись, душа, которая никогда не жила по своей воле, пробудившись, захотела найти огонь и свет, даже если это сожжет всю империю.
В этот момент я вдруг почувствовал, что я – это он, он – это я, мы одинаковы, мы оба боремся, не в силах войти в мир такими, какие мы есть на самом деле.
– Не плачь, я такой же, как и ты. Но все, через что ты прошел, подвиги, которые ты совершил, остались в памяти всего нашего народа. И твой бунт, твой пожар в сердце – это самое драгоценное сокровище, которое у тебя когда-либо было. В те дни, когда тебя больше всего осуждали, в твоем сердце пламенела настоящая любовь, – с сочувствием сказал я. Мне действительно хотелось крепко обнять старика, стоящего передо мной, императора, который был всемогущим, как небеса, и в конце концов оказался свергнут.
Его фигура непрерывно дрожала, как рябь на воде.
Небо постепенно затихало, облака развеивались, ветер утих, река текла в вечность, а люди вспоминали историю династии. Но редко кому было дело до того, счастливо и радостно жил верховный император этой династии или нет.
– А что же ты? Обрел ли ты огонь и свет в своей жизни? – продолжал Ли Лунцзи.
Я не мог ответить, из уголков моих глаз медленно катились слезы.
– Я тоже жил так, как этого хотели другие.
Я отвернулся от реки, и сердце мое стало таким же пустым, как далекое небо.
6Чэн Ю
Выражение лица Сяо Но, который спал перед ним, стало печальным, по его щекам текли слезы и капали на расстеленный в зале ковер.