— Да, это правда, у меня нельзя, — с сожалением согласился Роман, — но мы найдем! А к Лукияну ты завтра же сходи, будто в гости в воскресенье, на пирог… Еще, скажешь, не конспиратор?.. Он у Бариновой живет, во дворе, во флигеле, за амбаром… легко найти…
Техник-практик Сергей Иванович Чекарев был на хорошем счету у администрации. Неторопливый, неразговорчивый, он обстоятельно вникал в каждое дело Несколько лет Чекарев проработал слесарем в механическом цехе Верхнего завода, потом его перевели на электростанцию. Его начальник говорит: «Любого ученого Сергей за пояс заткнет!» Чекарева считали вполне благонадежным. Правда, в пятом году он бастовал… с красным флагом ходил… Но ведь тогда все бунтовали. А за последние годы никто не слышал от него вольного слова, ни в чем таком он не был замечен.
Одевается Чекарев чисто. Пиджак, воротничок, галстук — все аккуратное, отглаженное. Из жилетного кармашка спускается недорогая цепочка от часов, без всяких висюлек, брелоков.
— Он свое место знает, Сергей-ёт Иваныч! Очёсливый, уважительный! Встретится, картуз мигом скинет… и в комнату не вопрется нахально, а прежде спросит… Глаз у него самый завлекательный для бабьего сердца… А ухажерок не слышно… нету… По гостям не шляется, не пьет, не курит. В свободное время сидит книжечки переплетает, а то съездит порыбачит на остров, окуней привезет на уху…
Так говорила квартирная хозяйка — купчиха Баринова. Одобряла она и жену Чекарева:
— Ничего не скажешь: и красива, и статна, а никакими пустяками не занимается, это — раз, второе — хозяйка! И тоже в дом копейку несет: на кондитерской фабрике в конторе служит. А я боялась пускать их на квартиру. Думаю: народ молодой, будут вечерами шляться, или к ним гости потянутся, будут в ворота стукаться, беспокоить… я ведь рано ложусь! А от них никакого беспокойства не оказалось.
Не знало начальство, что скромный, исполнительный Чекарев — тот самый Лукиян, которого давно разыскивают жандармы. Не знала и купчиха Баринова, что вечерами через сад к жильцам приходят тайком люди и что не зря лает цепной пес Верный — слышит чужих.
А за последнее время Верный лаял с приступом почти каждую ночь. «Совсем пустолайка стал, остарел, — думала Баринова, сидя после обедни у окна на холодке, — то ли уж задавить его велеть? Вот опять забрехал, подлый! — Она с усилием подняла голову, выглянула в окно. — Если зря брешет — велю задавить!»
На этот раз пес лаял не зря: по двору шел человек в грубошерстном пиджаке, в смазных сапогах. Он направлялся к флигелю. Купчиха погрозила собаке пальцем: «Ну, счастлив твой бог!» — опустилась в кресло, раздумывая в полусне, кто бы это мог прийти к жильцам: «Пойти зайти к квартирантам, узнать». Но ей лень было шевельнуться, лень раскрыть глаза. Приживалка Анна Тимофеевна вошла, хотела убрать со стола, но испуганно погрозила сама себе пальцем и на цыпочках удалилась, увидев, что Олимпиада Петровна започивала.
Той порой Илья пересек большой двор, уставленный каменными амбарами, кладовыми, погребицами, устланный каменными плитами, в расщелинах которых выбивалась трава, завернул за амбар и подошел к деревянному флигелю.
Дверь из кухни в сени оказалась открытой. Илья увидел крупную женщину, узнал гордую посадку головы, увенчанной толстой каштановой косой, и позвал тихо:
— Мария!
Она порывисто оглянулась. Блеснули в улыбке синие глаза, белые ровные зубы.
— Сережа! Ой, Сережа, Давыд пришел!
Под тяжелыми шагами скрипнула половица. В дверях появился Чекарев.
Он не кинулся навстречу, как Роман Ярков, а подошел обычным неторопливым шагом и, как тисками, сжал руки Ильи. Тихий свет разлился по его лицу. Он сказал:
— Нашего полку прибыло! Это здорово!
Илья с трудом пошевелил слипшимися от крепкого пожатия пальцами. Вот он, Сергей, весь тут: больше всего обрадовался тому, что «полку прибыло!». Да и действительно. Как не радоваться каждому новому, опытному в подпольной работе человеку, когда приходится работать в такой тяжелой обстановке!
— Всех ищеек спустили с цепи, — неторопливо говорил Сергей, размешивая сахар в стакане крепкого чаю. — Провокаторов, как грибов после дождя… Постоянные обыски, провалы… Вот Лешу скоро будут судить, Натана. Особенно тяжело положение Леши: неопровержимо доказано, что он выполнял задания с группой боевиков в девятьсот пятом году.
Илья слушал, угрюмо опустив голову, — Леша был его лучший друг.
— Ряды поредели не только из-за арестов… — и Чекарев стал рассказывать, как отошла почти вся буржуазная интеллигенция и как всю партийную работу взяли на себя рабочие.
— Интересно получалось, — с суровой насмешкой продолжал Сергей, — начинает человек отказываться от заданий, дискуссии разводит по каждому поводу, начинает программу критиковать, — так и знай — норовит в кусты! Мешают работе эсеры. Они никак не бросают свои террористические штучки… кладут тень на всех: попробуй докажи, что это — их рук дело! Мешает и меньшевичье, — это прозвучало, как «воронье!» — Меньшевичье перетрусило, каркает: «Партия изжила себя!..», ратует только за легальные организации… А в наших рядах есть такие люди с мозгами набекрень, как тот же Рысьев, — помнишь его? — он теперь ярый отзовист. На областной конференции с пеной у рта требовал: «Отозвать рабочих депутатов!»
— Ты мне работу обрисуй, Лукиян!
— Работу?.. У нас есть ячейки на заводах, но недостаточно… усиливаем организационную работу… Хотим прибрать к рукам потребительское общество рабочих и служащих, есть такая возможность. Создать надо больше, как можно больше пропагандистских кружков. Плохо, что мы сейчас обезоружены, — сказал Сергей, — техника опять провалилась. А ведь до последнего времени у нас были три нелегальные газеты… Три!.. Рабочая, крестьянская и солдатская…
Они помолчали.
— Лукиян, — сказал Илья, — поручите мне технику!
— Смотри, Сережа, он даже порозовел! — ласково улыбнулась Мария. Но муж не ответил ей. Он сказал:
— Я думаю, Давыд, поручить тебе кружки высшего типа — Андреи ценит тебя как пропагандиста.
— Одно другому не помешает, — упрямо настаивал Илья. — Я постараюсь поступить в типографию, научусь набирать и верстать, достану чертежи — рабочие сделают станок…
— Изволь. Но, пока не поступил, будет тебе одно срочное поручение: забросить в деревню остаток тиража… несколько штук… Очень важный номер. Мы призываем рабочих и крестьян разоблачать проделки заводчиков и продажных землемеров… разъясняем, что только свержение царизма, революция освободят от кабалы… Фактов!.. Больше надо фактов в руки фракции… Ведь наша фракция готовит проект закона об этом вопросе!
— А ты знаешь, что Роман Ярков поедет в Ключевское? — спросил Илья. — Вот ему и надо поручить газету. Сказать, чтобы зашел?
Сергей кивнул и замолчал, что-то соображая. Но вот взгляд его упал на жену и затеплился тихой лаской.
Мария стояла у притолоки, подняв к потолку синие, с влажным блеском глаза. Она беззвучно шевелила губами, как будто заучивала урок, по временам заглядывая в ученическую тетрадку.
Встретясь взглядом с мужем, она весело рассмеялась и бросила тетрадь на стол.
— Трушу, беда как! Боюсь, что все как есть забуду…
— Забудешь — конспект посмотришь.
— А вдруг на вопросы не сумею ответить? — и она широко раскрыла влажно сверкающие глаза.
— Не сумеешь, так и скажешь: «Этого я не знаю, товарищи, отвечу вам на следующем занятии»… Она первое занятие проводит сегодня, — пояснил Сергей.
— Нет, все-таки тревожно, Сережа… Помнишь, Михаил с нами занимался, — хоть что его спроси — все-то он знает!
— О Михаиле известно что-нибудь? — спросил Илья.
— Михаил в Париже, с Лениным.
— Расскажи, Лукиян, что знаешь об Андрее.
— Андрей сидел в одиночке, но скоро его политические выбрали старостой. Ты его знаешь, — сразу стал вожаком. А тут история с Михаилом… Михаила избили, изранили, уволокли нагишом в карцер и облили — сволочи — рассолом! «Подыхай!» Тогда Андрей организовал голодовку. Голодали больше недели, пока не выехал прокурорский надзор. Доктор мне рассказывал: выйдут на прогулку, Андрей обязательно игру затеет снежками или мячиком. Лекции читает, встанет к форточке — и давай! Книжки читает по плану. Не дает мне покоя, пока ему не достану какую надо.
Сергей подошел к шкафу, щелкнул ключом, подозвал жестом Илью:
— Вот гляди, неплохо я переплетаю?
Он улыбнулся одними глазами и подал Илье книжку в переплете «Путешествие на луну». Илья перелистал. Только несколько первых страниц принадлежало перу Жюля Верна. Дальше шла нелегальная брошюра.
Почему не дать заключенному Жюля Верна? — сказал Сергей. — А через библиотеку общества потребителей такие книги можно распространять вовсю, если своего человека поставить библиотекарем.
Илья радостно смотрел на товарища, как бы предчувствуя горячую, кипучую работу…
— Илья!.. Михайлович…
Слово «Илья» вырвалось радостным вскриком. «Михайлович» прозвучало тише, будто Ирина опомнилась, попыталась овладеть собой.
Девушка порывистым движением подала Илье руку, и книга, которую она несла под мышкой, упала на песок к его ногам.
— Ира…
Она с силой сжала его руку. Глаза расширились в радостном испуге.
Ира за эти три года почти не изменилась, и все же он с трудом узнал ее в длинном белом платье. Раньше она зачесывала волосы вверх от ушей и висков, заплетала их в косичку, которая спускалась от темени к шее и переходила в короткую толстую косу. Сейчас под раструбом соломенной шляпы виделся пробор. Мягкая волна волос почти закрывала уши. Заметив, что шляпа держится не на резинке, а приколота к волосам скромной шляпной булавкой, Илья невольно улыбнулся. Он долго смотрел на девушку, ища в ней сходство с той девочкой, какую знал когда-то… Потом нагнулся и поднял книгу.
— А! Диккенс!.. Все по-старому!
Девушка не ответила.
— Хорошо, что мы встретились. Я часто вспоминал… Золушку…