— Нюра! Здравствуй! Кто у меня там?
Серое плоское лицо хозяйки похорошело от доброй, радостной и грустной улыбки.
— Здравствуешь, Ольга Назаровна! К тебе гостенька добрым ветром занесло.
— Кого?
— А кого сердцу надобно? Муж твой.
— Нет, Нюра… не шути! Как он назвался?
— Прапорщик, говорит, Луговой… муж Ольги Назаровны.
— С кем он пришел? В чем он одет?
— Один… в пальте… Такой большой мужчина, глазастый…
— Нет, нет, нет, — твердила Мария, решительно направляясь в горницу, — конечно, не он! Я и огорчаться не буду, ведь я знаю, что ему нельзя быть… Нет, нет, глупо надеяться…
Она вошла.
— Сережа!
И распахнула объятия.
Погасли огни во всех ближних домишках. Нюра заснула. Погас огонь и в маленькой горенке.
— Нет, нет! Я здорова! Бодра! — отвечала с прежним счастливым смехом Мария на расспросы мужа. — Ну расскажи, как ты жил, Сережа, все расскажи!
— Прежде ты, моя Маруся! Золотое ты мое солнышко…
— Нет, уже не золотое, — со счастливым смехом шептала Мария, ласкаясь к мужу, — твое солнышко перекрасилось, стало чернявое… Теперь уж я — черна ноченька!
— Дня не было, чтобы не думал о тебе…
— А я о тебе!
— Ты сюда приехал на работу? — спрашивала Мария, положив голову мужу на грудь. — Давай рассказывай…
— Яков меня в Лысогорск направляет.
— В Лысогорск… Хорошее там тебе осталось наследство! Знаешь, кто там работал? Твой тезка… Лука.
— Работал? Как ты странно сказала… А теперь?
— Его расстреляли, Сережа… Но организация жива. Вот было восстание мобилизованных… большое!
— Если там хорошо поставлена работа, зачем мне ехать?
— Яков рассказывал тебе о наших делах?
— Рассказал. В общих чертах… Нам помешали сегодня… Ты, оказывается, член бюро?
— Да… потому и разъезжаю все…
— Какие новости привезла ты с конференции? — расспрашивал Сергей. — О чем говорили?
— О подготовке восстания, конечно…
И жена с увлечением начала ему рассказывать о партизанских отрядах на Южном Урале, о работе среди мобилизованных, о технике, о том, как создаются запасы оружия.
— Народ кипит! Знаешь, сколько в одной нашей губернии замучено и расстреляно? По неполным сведениям, не меньше двадцати двух тысяч человек. Заводы разрушают, увозят оборудование. Этот стервятник Колчак больше трех миллионов пудов одного золота выкачал из Урала и Сибири… роздал своим иностранным хозяевам. Не говоря уж о продуктах, пушнине. Раздает направо и налево концессии. Рвут нашу землю на части!
Разговор пошел о жизни в Перевале.
— Слышал, здесь свое «правительство» было? — Мария сердито рассмеялась: — Скоморохи!.. Смешно и противно: даже закон был издан о… флаге Урала!
— О государственном флаге?
— Сказать «государственный» все же не посмели, написали «отличительный знак»… Шуты!.. Охлопков был министром горных дел, Полищук — управделами совета министров…
— Теперь «правитель» им прищемил хвосты?
— Как сказать?.. Охлопков наверху — он «уполномоченный» верховного правителя. Его помощник, полковник Стефанский — страшная дрянь, мерзавец, связан с контрразведкой… Ты знал, Сережа, соседа Ярковых, Степку Ерохина? Знал? Да? Представь, это теперь страшное имя в Перевале! Подобрал себе полсотни головорезов… Это как бы филиал контрразведки… Да, я ведь Колчака видела!.. Приезжал сюда…
— Расскажи…
— На стервятника походит… горбоносый… с такими вот большими глазами, застывший какой-то… мрачный… Рассказывают, что говорит «красиво и литературно»… Но хватит о них! Об Андрее расскажи, как он живет.
— Не знаю, Маруся. Виделся я с ним перед отъездом, указания получил… тебе он шлет привет!.. Он готовит восьмой съезд партии… Мне он показался нездоровым… а может, просто устал, — он только что с Украины вернулся и всю дорогу работал в поезде.
Чекарев не подозревал, что его встреча с Андреем была последней. В то время, пока Сергей пробирался через линию фронта, Яков Михайлович Свердлов, первый председатель ВЦИК, сподвижник Ленина, боролся со смертельной болезнью, доживал последние дни.
— Илья не знаешь где? — спросила Мария.
— Илья пропал без вести после первого же боя… Я надеялся вместе с Ириной, что он здесь, в тылу… Сейчас начинаю побаиваться: ладно ли с ним? Может, в тюрьме, а может…
Сергей глубоко вздохнул.
— Маруся! Даже подумать страшно, если… Он должен жить! Но он такой стал слабый, худой… Нет, я боюсь, боюсь за него!
— Роман как?
— Роман? Комиссар полка!
— Ну?!
— Да… А как его семья, Маруся? Ерохин не сцапал? Живы?
— О, еще как! Анфиса и все они в Лысогорске. Анфиса и ее отец — полезные в подполье люди… бесстрашные!.. А правда, Сережа, что Данило Хромцов убит?
— Правда, Маруся…
В щели ставней виднелись уже полоски белого дня. Нюра проснулась в своей кухне, а муж и жена все еще говорили…
Убедившись, что незнакомка осталась у Бариновой, Солодковский поехал домой к дяде.
Дом Охлопковых был весь освещен, Вадим с досадой вспомнил, что сегодня именины тетки. «Придется расстаться с одной из польских вещичек!» — он имел в виду драгоценные безделушки из разнесенной снарядом ювелирной лавки.
Вадим Солодковский жил теперь опять в своей прежней комнате, а Августа с маленькой Кирой — в своей. Только Люси и не хватало, а то бы вся семья была в сборе. Дядя не пускает на глаза зятя, а Люся неожиданно проявила характер — не приходит. Вероятно, и поздравление матери прислала с посыльным.
Судя по удрученному лицу тетки, так это и было, Вадим знал, сколько надежд возлагала именинница на этот день: «Люся придет, и они с папой помирятся!» Тетка с трудом скрывала свое разочарование и горе под неестественной улыбкой.
Общество собралось большое. Самая верхушка была здесь. Охлопков как-то пресыщенно поглядывал кругом и разговором удостаивал немногих.
Вадим послонялся по комнатам, представился кому следует, почтительно поговорил с пожилыми дамами и остановился в дверях гостиной, где собралась молодежь, прислушиваясь к негромкому говору и смеху.
«Ого! Катюшка голову Стефанскому пытается завертеть! Дурочка!»
Катя Албычева, в золотистом под цвет волос крепдешиновом платье, выделялась из всех барышень. Дерзкая, быстрая, она глядела на Стефанского с почти неприличной настойчивостью. Вертелась на месте: то ножку выставит, то оборку одернет, то тряхнет головой, отбросит локоны. Кивком подозвала к себе Солодковского:
— Вот Вадим нас рассудит! Он — знаток!
— Катя!
И Стефанский склонился, умоляюще заглянул девушке в глаза.
— Не показывать? — с гордым вызовом спросила она и подняла лицо почти к самым губам Стефанского.
Достала из-за корсажа листок с золотым обрезом.
— Вот, Вадим, смотри! Полковник Стефанский поэт! Это следует напечатать! Да?
Вадим прочел:
Кате
Сегодня веяло весенней влажностью,
Весенней мягкостью, всегда волнующей…
После пейзажа шли речи о «миражных снах», о «страсти безбрежной» и о «грусти безнадежной» — словом, признание в любви по всей форме.
Самолюбивая Катя пылала… Солодковский не жалел ее. Даже злорадная мысль пробежала: «Учить надо таких дур! Пусть обожжется! Сюрприз будет ее высокомерию— тетке Антонине!»
— Замечательно! — сказал он.
Смешливые искорки запрыгали в карих глазах Стефанского.
— Вы мне льстите!
Обмахиваясь надушенным платком, Катя спросила:
— Отчего ты так поздно, Вадим?
— Таинственную незнакомку преследовал, Катюша!
— Какую?.. Сейчас, мама, сейчас… Извините, господа! — и мелкими шажками прошла на зов матери. У двери, не останавливаясь, обернулась, улыбнулась.
Мужчины отправились в кабинет покурить.
— Нет, в самом деле, это вы написали?
— А как же? Собственноручно переписал! — Стефанский обнял Вадима и доверительно сказал: — Голубчик мой! Мы с Валькой Мироносицким всегда объяснялись в любви чужими стихами… Но… не выдавать! Рассказывайте о вашем дорожном приключении!
В кабинете никого не было. Вадим рассказал.
Во время его повествования вошел угрюмый Охлопков, закурил трубку. Когда Вадим кончил, он сказал:
— Дурень! Да это и была Чекарева! Мы жили у Бариновой, наслушались… Они в том самом флигеле квартировали, она все ходы-выходы знает.
— Но, дядя…
— Ворона! В руках была, а ты… тьфу!
Стефанский мягко спросил:
— Георгий Иванович сегодня не в духе?
— Не в духе. Да.
— Можно узнать причину?
— Да вы что, с неба свалились? Не слыхали, что новобранцы бунт устроили?.. На заводах забастовочки начинаются…
— Тыл начинает трещать, — мрачно заявил Охлопков. — И это в то время, когда готовится наступление! Действуют, действуют «товарищи»!..
Стефанский загадочно улыбнулся.
— Скоро всех выловим!
— Это как?
— Секрет…
— Бросьте вы!.. Что за секрет? Ну-ка, выйди, Вадим!
Но в это время в комнату вошли гости-курильщики и разговор оборвался.
Катя ожидала, что за ужином Стефанский сядет рядом с ней. Но он оказался кавалером Августы.
Жена «красного», Августа не чувствовала никакой неловкости в этой среде. Имя дяди, как щит, прикрывало ее. Установилось мнение, что она интересна, а ее история романтична.
Сама Августа была того же мнения.
Как-то дерзкая Катя задала ей вопрос: если красные перейдут в наступление, уедет она с дядей или мужа будет дожидаться?
Августа не ответила, отделалась загадочной улыбкой… но долго в ту ночь не заснула.
За ужином Стефанский улучил момент, попросил уделить ему пять минут.
— Очень важная для вас новость… с той стороны!
После ужина Августа увела его в свою комнату и выслала няню:
— Побудьте в коридоре, Савельевна!
В бело-розовой комнате было жарко. Рядом с узкой постелью Августы стояла детская кроватка под кружевным положком. На столе в отдалении горел ночник.
— Вот вам письмо от супруга.