Эти слова задели Гордова, укололи так, что дыхание захватило. Он вскочил из-за стола, подошел к окну и стал глядеть в поле, о чем-то размышляя. Кажется, его вспышка угасла, он вернулся к столу и сел, крякнув.
Василевский молча наблюдал за ним.
— Да, вы правы, товарищ начальник Генштаба, — глухо заговорил Гордов. — Мы потеряли часть наших боевых позиций, и мне больно до слез. Но свою честь мы не потеряли, будем сражаться до последнего дыхания, и врагу Сталинграда не взять!..
— У нас очень мало времени на раздумья, — прервал Гордова Василевский. — Приказ верховного — задержать продвижение гитлеровцев, поэтому нужно действовать. — Он придвинул к себе оперативную карту. — Что мы имеем? — Он вскинул глаза на комфронта. — Противник стремится окружить 62-ю армию, захватить переправы через Дон в районе Калача. Как сорвать его замысел?
— Нанести по нему контрудар! — воскликнул Гордов.
— Правильно мыслишь, Василий Николаевич! — улыбнулся начальник Генштаба.
— Да, но какими силами? — напряженно спросил Гордов. — У меня таких сил нет. Верховный отругал меня, потребовал отбросить врага с занятых позиций, но не дал мне из резерва ни одного танка, не говоря уже о стрелковых частях.
Василевский невозмутимо выслушал его, чуть склонившись над картой.
— Не паникуй, — осадил он Гордова. — У нас есть выход — ударить по врагу силами 1-й и 4-й танковых армий.
— Они же не завершили свое формирование! — возразил Гордов.
— Не беда, — усмехнулся начальник Генштаба. — Используем наличные силы этих двух армий, иначе мы потеряем переправы и немцы зайдут в тыл 62-й и 64-й армиям. Что, станешь возражать, комфронт?
У Гордова краской полыхнуло лицо.
— Никак нет, ваша идея легла мне на душу…
— Тогда не будем терять время. — Василевский свернул свою рабочую карту…
После того как начальник Генштаба организовал контрудары по противнику танками генералов Москаленко и Крюченкина, он, бодрый, вернулся в Москву и прямо с аэродрома прибыл в Ставку, чтобы проинформировать верховного о проведенной операции.
Опасность прорыва врага к Волге, объяснил он, вынудила его принять неординарное решение — бросить в бой танки еще не сформировавшихся 1-й и 4-й танковых армий.
— Правда, генерал Гордов поначалу возражал, но я убедил его в необходимости этого, ибо других сил не было, а тут дорог каждый час, и, если немцы форсирует Дон и закрепятся на новом рубеже, потом их столкнуть обратно будет нелегко…
Выслушав начальника Генштаба, Сталин, попыхивая трубкой, в раздумье заметил:
— Генералу Гордову не хватает решительности. Кстати, с генералом Колпакчи встречались?
— Слабак он как командарм, товарищ Стадия, — высказал Василевский свое мнение. — Не в меру вспыльчивый. Нужно терпеливо учить комдивов, а он их понукает. Я серьезно поговорил с ним. Полагаю, что выводы для себя он сделает.
— Заменить бы его более опытным генералом, — обронил Сталин. (Вскоре 62-ю армию Колпакчи принял генерал А. И. Лопатин. —А.З.)
Из Ставки Василевский возвратился в Генштаб повеселевшим. Хотел было позвонить жене, сказать, что из поездки на фронт вернулся, будет дома вечером, если «ничего такого не случится».
И надо же, «такое» случилось. Контрудар, который по его инициативе был нанесен по немцам силами 1-й и 4-й танковых армий, противник локализовал. Это произошло в ночь после отлета Василевского в Ставку. «Вот дьявол, куда же смотрел комфронт Гордов! — выругался в душе начальник Генштаба. — Нужно немедленно поставить в известность верховного». Он тотчас сел в машину и помчался в Кремль, даже предварительно туда не позвонив, что редко с ним происходило.
Запыхавшийся, он вошел в приемную вождя.
— Хозяин у себя? — спросил Поскребышева.
— У него находится товарищ Берия, — развел руками помощник Сталина. — Придется подождать, когда верховный освободится.
— У меня срочное дело.
Василевский плечом толкнул дверь и вошел в кабинет. Поскребышев стоял в растерянности.
3
Сталин сидел за столом и, чуть согнувшись, что-то писал, а Берия молча расположился напротив. На стук двери вождь обернулся и увидел начальника Генштаба.
— Что случилось? — спросил он, глядя на Василевского холодно и с огорчением, но это не смутило начальника Генштаба.
— Удар наших танков под Сталинградом враг локализовал, и это весьма опасно! — выпалил на одном дыхании Василевский.
— А что же генерал Гордов? — Верховный встал из-за стола, подошел к карте и с минуту что-то разглядывал на ней. Потом обернулся: — Вот что, товарищ Василевский: немедленно свяжитесь с Гордовым и передайте ему строгое предупреждение. Укажите, что действия командования Сталинградского фронта вызывают у Ставки возмущение. Ставка требует, чтобы в ближайшие дни сталинградский рубеж — оборонительная линия от Клетской до Калмыков была безусловно восстановлена и противник был отброшен за линию реки Чир. Поняли, да?
— Так точно, товарищ Сталин, — разжал губы Василевский.
— Добавьте еще, что, если Военный совет фронта неспособен на это дело, пусть заявит об этом прямо и честно. — Сталин медленно прошелся вдоль стола, хотел что-то сказать Берии, но раздумал и снова подошел к начальнику Генштаба. — Пожалуй, все. Под директивой поставьте две подписи — мою и свою. Срочно отправляйте по «бодо»[4].
— Слушаюсь! — по-уставному произнес Василевский.
Он взял свою папку со стола и поспешил в аппаратную Генштаба. По пути туда подумал, почему Берия не обронил ни слова.
Но Берия заговорил, когда начальник Генштаба ушел.
— Иосиф, чего ты возишься с этим Гордовым? — насмешливо спросил он. — Надо убрать его с фронта — и баста. Будь моя власть, я бы давно это сделал.
— А кого поставить, не тебя ли, Лаврентий? — усмехнулся в усы Сталин. — Командовать фронтом — это тебе не заключенных допрашивать.
Видимо, Берия обиделся, потому что возразил горячо и твердо:
— Выбивать из заключенных признание — это своего рода искусство, зря ты это не ценишь, Иосиф.
Его слова вывели Сталина из себя.
— О каком еще искусстве ты говоришь? Обладай ты им, не пострадали бы невиновные люди. Сколько их загублено перед войной тобой и твоими подельниками? Не считал? А мог бы посчитать.
Берия снял очки и стал протирать их платком.
— Я не Бог, Иосиф, ошибки у меня были, не стану отрицать, — признал он. — Но не зря в народе говорят: «Лес рубят — щепки летят». И потом, все, что я делал, кого сажал на Лубянке, ты одобрял, даже награждал меня…
В темно-серых глазах вождя что-то дрогнуло.
— Я доверил тебе, а ты подвел меня! — раздраженно произнес Сталин. — Что, может, назвать некоторые имена? Пожалуйста! Генерал Рокоссовский. Ты обвинил его в предательстве, предлагал сурово покарать, а он крепко бил фашистов под Москвой, его 16-я армия стояла насмерть. В бою он был тяжело ранен. Осколок прошел между ребрами, пробил легкое… Выписался из госпиталя и снова возглавил армию. А сейчас командует Брянским фронтом, сменив на этом посту генерала Голикова. Что, разве Рокоссовский не герой? — Сталин смотрел на Берию в упор.
— Получается, что герой, — покраснел тот.
— А возьми Кирилла Мерецкова, — продолжал вождь. — Мы посадили его на второй день войны, и ты выколачивал из него нужные тебе признания: якобы он продался фашистам, когда сражался в Испании. Три месяца Мерецков сидел на Лубянке, а ты все собирал на него компромат. Пришлось мне вмешаться в это дело. А сейчас Кирилл Афанасьевич возглавляет Волховский фронт.
— Были у меня ошибки, — повторил Берия. — Но сейчас их нет…
— Ладно, Лаврентий, иди к себе, а с командующими фронтами я как-нибудь сам разберусь.
Однако Берия остался стоять, что удивило Сталина.
— Что тебе? — взглянул он исподлобья на Лаврентия Павловича.
— Я хочу съездить в Сталинград, посмотреть, как там действуют наши чекисты, что делается ими для обороны города…
— Кто там у нас главный по линии НКВД, не Воронин ли? — спросил вождь. — Переговори с ним по ВЧ, а ехать туда пока не надо, ты мне здесь нужен.
«Нашумел-нашумел, а без меня обойтись не может», — усмехнулся в душе Берия. А вслух уже весело произнес:
— Понял, Иосиф. — Он взял со стола свои бумаги. — Я скажу Воронину, чтобы побывал на тракторном заводе, проверил, все ли делает его директор Задорожный для увеличения выпуска танков Т-34. Ты же сам говорил об этом наркому Малышеву, когда он был у тебя.
Сталин молча кивнул.
В кабинет вошел Молотов. Он еще утром хотел зайти к вождю, но тот был занят с военными.
— Что у тебя, Вячеслав? — Сталин отложил в сторону какие-то бумаги. — Садись и рассказывай.
— Получено послание от премьер-министра господина Черчилля. — Молотов вручил вождю текст.
Сталин прочел послание. Оно было коротким и необычно теплым, даже не верилось, что его писал Черчилль: «Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично в Астрахани, на Кавказе или в каком-либо другом подходящем месте. Мы могли бы совместно обсудить вопросы, связанные с войной, в дружеском контакте принять совместные решения». Свернув листок, Сталин не сдержал своих эмоций:
— Ни слова о втором фронте! Вот старая лиса, умеет он показать зубы шакала. Так надо ли с ним встречаться?
— Надо, Иосиф, приглашай его в Москву, — без обиняков заявил Молотов. — Здесь мы эту лису и спросим, когда союзники откроют второй фронт. На сталинградском направлении сейчас идут тяжелые бои, и их помощь будет кстати. Утром мне звонил посол Великобритании в СССР, спрашивал, получили ли мы послание господина Черчилля. «Да, — говорю, — получили, но решение по нему товарищ Сталин еще не принял».
После минутного раздумья Иосиф Виссарионович изрек:
— Я согласен на встречу с Черчиллем в Москве…
Он попросил Молотова набросать короткий ответ, и тот вышел.
В своем письме Сталин официально приглашал Черчилля приехать в Москву в удобное для того время для совместного рассмотрения вопросов войны против Гитлера, угроза со стороны которого в отношении Англии, США и СССР теперь достигла особой силы.