— Ну, что скажешь, Андрей Иванович? — спросил Жуков, когда Еременко вернул ему директиву.
— Я считаю, что по врагу надо нанести два удара. — Андрей Иванович подошел к карте. — И сделают это войска левого крыла Сталинградского фронта…
— Интересно, продолжай, — сказал Жуков, воспользовавшись паузой.
— Первый контрудар нанесем 5 сентября, а второй недели через две. Цель этих контрударов — ликвидировать «клин», уничтожить группировку противника который прорвал нашу оборону в районе Рынка и вышел к Волге, а также отвлечь часть вражеских сил от Сталинграда.
— И это всё? — Жуков загасил окурок в пепельнице
— Не всё, Георгий Константинович. — Взгляд генерала Еременко снова скользнул по карте. — В районе Юго-Восточного фронта мы в срочном порядке проведем оргмероприятия. В частности, создадим фронтовую артиллерийскую группу из двух артполков и одного-двух артдивизионов. Наша оборона от этого обретет стойкость.
Жуков одобрил наметки комфронта, но заметил, что делать это нужно оперативно, да и Ставка ждет ответа.
Еременко пояснил представителю Ставки, что сейчас он соберет руководящий состав фронта и работа закипит.
— Кого из командармов, кроме генерала Козлова и Малиновского, вы решили задействовать? — спросил Жуков.
— Шумилова и Чуйкова. И 62-я армия, и 64-я армия — моя опора во всех тяжких делах. На эти две армии в основном Ставка и возложила оборону Сталинграда, и пока обе они справляются.
Справедливости ради отметим, что в дальнейшей обороне Сталинграда все мероприятия, о которых Еременко докладывал генералу армии Жукову, сыграли решающую роль.
По характеру генерал Еременко был человеком дотошным, иногда грубым, вспыльчивым, чего и сам не отрицал, но военное дело знал до тонкостей, жил и дышал им. Что же касается директив Ставки, он выполнял их незамедлительно и с большой пользой для фронта. Член Военного совета Хрущев как-то бросил реплику:
— Ты, Андрей Иванович, порой буквоед!
— Может быть, но по-другому поступать не могу, — возразил с улыбкой комфронт. — Что-то проглядишь, что-то не доделаешь, и в сражении зря погибнут люди.
— Слабые бойцы пусть учатся у сильных, — заметил Хрущев.
— Нет, Никита Сергеевич, слабым надо помочь, научить их хорошо владеть своим оружием, задушить в себе страх, — возразил командующий. — Еще Шекспир говорил, что поднять слабого — мало, надо затем и поддержать его.
Заголосил телефон ВЧ. Еременко рывком снял трубку. Говорил Сталин.
— Каковы у вас дела, товарищ Еременко? — спросил он слегка хрипловатым голосом.
Генерал Еременко доложил, что сейчас разгорелись ожесточенные бои на внутреннем обводе. Гитлеровцы нанесли мощные удары по войскам на участке 62-й и 64-й армий. Но все атаки отбиты. Директиву на имя Жукова восприняли близко к сердцу и почти выполнили ее. Генералы Шумилов и Чуйкову, бойцы и командиры, участвовавшие в нанесении контрударов по врагу, действовали самоотверженно и мужественно.
— Потери у вас большие? — поинтересовался верховный.
— В наших дивизиях осталось по двести-триста человек. У противника втрое больше сил и боевой техники. Но мы слез не льем, товарищ Сталин, и, пока руки держат оружие, сражаемся за Сталинград. Врагу мы его не отдадим!
— Меня радует ваш оптимизм, — громче обычного зазвучал в трубке голос верховного, и он перевел разговор на другое: — Где сейчас товарищ Жуков? В войсках! Передайте ему, чтобы позвонил мне.
— Будет исполнено, товарищ Сталин.
— И еще вопрос к вам, товарищ Еременко, — произнес верховный. — Как у вас обстоят дела с материально-техническим обеспечением войск?
— По тылу есть проблемы, — признал Еременко. — Порой плохо доставляются продукты, не вовремя завозится хлеб…
— К вам на фронт вылетает начальник тыла генерал Хрулев. Выскажите ему, что вас волнует, он имеет полномочия решить все вопросы.
— Вот за это спасибо, товарищ Сталин! — воскликнул Еременко. — Я надеюсь, что Андрей Васильевич нам поможет.
Положив трубку, Андрей Иванович взглянул на члена Военного совета Хрущева, который сидел за столом и что-то писал. Казалось, он не обращал внимания на разговор комфронта с верховным. Однако на самом деле Никита Сергеевич ловил каждое его слово. Хотелось знать, спросит ли о нем Сталин? Но тот не спросил, и от этого Хрущеву стало не по себе. Он хотел что- то сказать Еременко, но комфронт заговорил раньше.
— Сложная все-таки фигура Сталин, — вздохнул Андрей Иванович. — Кажется, что простой он, на самом же деле очень тонкий политик, душу не каждому раскроет. И порой непредсказуем. Когда у меня на Брянском фронте дела не пошли и я был ранен, то сильно переживал, как к этому отнесется Иосиф Виссарионович. Полагал, что, как только выпишусь из госпиталя, он мне припомнит Брянский фронт. Но оказалось, что вождь не был зол на меня, даже проведал в госпитале, спросил, как себя чувствую. Я тогда очень плохо себя чувствовал, но сказал ему: «Все хорошо, выздоравливаю и желаю скорее снова попасть на фронт». Он коротко тогда заметил: «Мы вас не забудем, товарищ Еременко». И не забыл. Когда я уже почти выздоровел, он пригласил меня в Кремль и предложил должность командующего фронтом. Вот и рассуди, кто он — товарищ Сталин, наш вождь и учитель. Взять Сталинград, — продолжал Еременко. — Тут идут тяжелые, кровавые бои, а он говорит с тобой по телефону спокойно, без дрожи в голосе. А ведь прекрасно знает, что сейчас здесь решается судьба не только города, но и всей родины. Да, Иосиф Виссарионович порой горяч, суров, даже очень суров, но то, что он мудрый политик, — факт!
Хрущев слушал комфронта молча, а когда тот умолк, изрек:
— Ты, Андрей, плохо знаешь Сталина. Это с виду он вроде бы равнодушен к тому, что происходит у нас на фронте. На самом же деле у него на душе буря! Но тебя, Андрей Иванович, он уважает и ценит — это я давно приметил.
16
В Москве уже настало утро, когда «Дуглас» приземлился на центральном аэродроме. Из самолета вышел заместитель наркома обороны — начальник Главного управления тыла Красной армии генерал-лейтенант Хрулев. Свежий ветер дохнул ему в лицо. На часах шесть утра, и Сталин, наверное, еще не прибыл в Кремль.
«Что ж, поеду на службу, а потом позвоню Поскребышеву и все узнаю», — решил Андрей Васильевич. Летал он в Свердловск по заданию верховного, чтобы проверить, как выполняются заказы Наркомата обороны по выпуску новой боевой техники и оружия. Особый упор был сделан на танки и самоходные артиллерийские орудия — САУ. Хрулев в феврале находился в отъезде, когда ему сообщили о том, что Государственный комитет обороны назначил его по совместительству наркомом путей сообщения. «Даже не спросили меня, смогу ли выполнять эту работу, — чертыхнулся в душе Хрулев. — У меня в подчинении весь тыл Красной армии, это же целая планета!.. Нет, как только окажусь в столице, сразу же пойду к верховному и заявлю ему свой протест. Жаль, что сейчас вождя нет в Кремле, не то прямиком бы направился к нему».
Но когда Хрулев вошел в Генштаб, генерал Боков, заместитель начальника Генштаба, увидев его, подошел к нему.
— Вы только что прилетели? — спросил он, здороваясь с Хрулевым.
— Да, — подтвердил тот. — Хочу сказать вам, Федор Ефимович, кое-что по военным заводам Свердловска…
— Извините, Андрей Васильевич, но я срочно везу сводку о фронтах верховному, он звонил мне, — объяснил заместитель начальника Генштаба. — Василевский в Сталинграде, вот и приходится мне крутиться…
«Сталин в Кремле, а я полагал, что так рано он еще дома», — подумал Хрулев. Он поднялся в свой кабинет и по «кремлевке» позвонил верховному. Тот ответил сразу.
— Докладывает генерал Хрулев, товарищ Сталин. Я только что прибыл из Свердловска и хотел бы знать, когда вы примете меня.
— Жду вас через час, сможете? — услышал он добродушный голос верховного.
Генерал Хрулев руководил тылом Красной армии, а с февраля 1942 года стал еще и наркомом путей сообщения. Позже он узнал, что его кандидатуру на эту ответственную должность предложил Молотов и Сталин согласился с ним.
— Андрей Васильевич хозяйственник до мозга костей, так что справится с работой на двух постах, — безапелляционно заявил Вячеслав Михайлович.
За полгода генерал Хрулев сделал для улучшения работы железнодорожного транспорта столько, что иной этого не сделал бы и за пять лет. Когда после очередного доклада начальника Генштаба Василевского в Ставке Сталин спросил его, доволен ли он работой наркомата путей сообщения, Александр Михайлович ответил:
— Если хотите заменить генерала Хрулева кем-то на этом посту, то я бы этого не желал. У Андрея Васильевича талант хозяйственника, хотя, конечно, ему на железной дороге все достается не так просто.
— Странно, однако, вы рассуждаете, товарищ Василевский, — подал реплику присутствовавший в кабинете Верховного Анастас Микоян. — У Хрулева две должности, а у меня гораздо больше, и я не плачусь. Сейчас идет война, и она требует от нас немало сил. Что же, по-вашему, у товарища Сталина меньше работы? Он делает на своем посту столько, сколько делаем все мы, вместе взятые.
Сталин чему-то усмехнулся, качнул головой, но все же не сдержался и заметил:
— Анастас, что это ты расшумелся? Кажется, в адвокаты я тебя не нанимал… А если говорить начистоту, то оценку, которую дал Хрулеву начальник Генштаба, я разделяю полностью. Такой же оценки придерживается и мой заместитель по ГКО Вячеслав Молотов. Конечно, — продолжал верховный, — генералу Хрулеву тяжело, но кому из нас легко?..
«Вот уж никак не ожидал, что по моей персоне чуть ли не дискуссия была», — усмехнулся в душе Хрулев, вспомнив этот разговор, когда ехал в Кремль.
И в этот раз, едва Андрей Васильевич вошел в кабинет, Сталин поднялся из-за стола и пошел ему навстречу. Тепло поздоровался и вдруг спросил, почему у него такое усталое лицо.
— Наверное, ничуть не отдохнули после поездки?
Хрулев кашлянул в кулак, повел бровями, потом взглянул на вождя.