«Наверное, убит», — решила Оксана и выпрямилась. И тут же по ней дал очередь фашистский автоматчик, засевший неподалеку за камнями. Она пригнулась к земле. Слышно было, как над головой просвистели пули. Тогда Оксана грудью прижалась к земле. Она пахла чем-то горелым и прелыми листьями, и Оксана дважды чихнула. Передохнув, она поползла дальше. А вот и боец. Он лежал на правом боку и негромко стонал.
— Живой! — воскликнула от радости Оксана и, увидев на лбу бойца рану, повернула его лицом к себе и начала обрабатывать ее куском ваты. — Ты меня слышишь, солдат? — спросила она громко, с надрывом.
Но боец молчал. Глаза у него были закрыты, дышал он тяжело и неровно. Оксана быстро перевязала рану и на секунду задумалась: то ли позвать санитаров и они унесут бойца на носилках, то ли попытаться самой вытащить его из опасного места. «Да, надо его унести отсюда», — решила она. Взяв плащ-накидку бойца, она перекатила на нее раненого и стала тянуть его за собой. Не успела пройти и пяти метров, как немец снова открыл по ней огонь. Свиста пуль она в этот раз не слыша, а ощутила лишь легкий толчок в левое плечо — пуля сорвала кусок гимнастерки, но тело не задела.
«Вот паршивец, засел где-то в окопе и постреливает», — выругалась в душе медсестра. Напрягая силы, она с трудом тянула раненого. Наконец добралась до окопа, втащила его и начала приводить в чувство. Выдула из своей медицинской сумки пузырек с нашатырным спиртом и поднесла его к носу раненого. Тот раз-два потянул носом и вдруг открыл глаза. У него они были большие и голубые-голубые, как вода в горном озере.
— Где я? — тихо спросил он, пристально глядя на нее.
— У Мамаева кургана, где фрицы подстрелили тебя, — с улыбкой сказала медсестра. — Сейчас оттащу тебя на санпункт, и, если ранение сложное, отправим в госпиталь. Болит-то что у тебя?
— В голове шум, сестрица, — прошептал боец. — И в правом боку колет, будто шилом. Опять же не раз терял сознание.
Она приподняла ему правый бок. Вся его гимнастерка была в крови, запах острый и какой-то неприятный. Пощупала пальцами рану. Там была дыра…
— Рана в боку опасная, — засуетилась Оксана. — Надо скорее добраться до санпункта.
— Ты перевяжи мне бок, сестрица, а уж после потащишь меня, — попросил раненый. — А где мой товарищ? Его тоже ранило, и он лежал рядом со мной.
Она удивленно заморгала длинными ресницами:
— Нет, солдатик, ты лежал один, потом я притащила тебя в окоп.
— Там он, мой друг, — простонал раненый. — Сходи за ним, прошу тебя…
— Хорошо, но ты будь здесь, пока я не вернусь, — предупредила она раненого.
Бой еще продолжался, но уже где-то далеко за курганом. Там в небо поднимались черные клубы дыма, слышались пулеметные и автоматные очереди, периодически ухали орудия. Видимо, противник обстреливал наши войска, которые упорно продвигались вперед. Все звуки сливались в один протяжный гул, впечатление было такое, что рядом гремит гром, хотя день выдался тихий.
Вот наконец и то место, обозначенное кустарником, где Оксана взяла раненого. Но тут никого не было, если не считать разбросанных во все стороны камней и глубокой воронки от шального снаряда. Впереди чернел холмик, а чуть дальше горел танк, но другой, не тот, который она видела раньше. Это был наш Т-34, у него разорвалась гусеница и снарядом сорвало часть башни. Она шагнула чуть в сторону и увидела бойца. Он лежал на спине, глядел куда-то в небо и стонал едва слышно. Оксана нагнулась к нему, провела мягкой ладонью по лицу. Увидев ее, раненый попытался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой и какой-то неживой.
— Воды… — прошептал раненый. — Дай пить…
Оксана присела на корточки, чтобы ее не задела шальная пуля, и стала выяснять, куда он ранен. Хотела спросить у него, но он заговорил первым.
— Понимаешь, сестрица, рядом с пупком дырка от пули, — натужно произнес он, потом вынул из-под гимнастерки руку с окровавленным носовым платком. — Надо было кровь остановить, так я платком…
Она начала бинтовать его.
— Твоего друга я оттащила в окоп, это он сказал, что ты ранен. — Оксана куском бинта вытерла раненому лицо, нежное, как у девушки. — Можешь встать?
— Помоги мне, только тихонько, адская боль в животе, — часто дыша, промолвил он и попытался поднять голову. Она подложила под нее свою руку, и ему стало легче. — Где окоп-то?
— Тут неподалеку…
Они прошли несколько шагов, и раненый начал падать. Она едва успела подхватить его другой рукой.
— Живот у меня горит, сестрица, будто туда попал раскаленный уголь. Идти дальше не могу. Давай носилки.
С трудом они добрались до окопа, где лежал раненный в голову. Увидев медсестру, он шевельнул губами:
— Дышать тяжко, сестрица, словно кто-то меня душит…
Оксана сказала ему, что сейчас сбегает за санитаром в санпост и возьмет носилки.
— Полежи тут немного, я мигом…
Когда она вернулась, тот, что был ранен в голову, умер. Лежал он на земле как живой, лишь лицо стало желтым, как лимон. Почему-то на память пришли слова песни, которую она часто слышала от отца, когда еще ходила в школу: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда…» От жалости к погибшему солдату у нее до боли сдавило грудь, она почувствовала, как повлажнели глаза, и слезы уже ожгли ей лицо. Раненный в бок молча глядел на нее и молчал. Много раненых Оксана вынесли с поля боя, но ни один из них не умер. Это первый…
— Мой друг умер, да? — едва ли не шепотом спросил раненый.
Оксана повела бровью.
— Твой друг потерял много крови, — пояснила она. — В его животе открытая рана. А твоя рана не так опасна, и ты еще поживешь на белом свете.
Пришли два санитара с носилками. Они положили на них раненого, и все трое поспешили в санпункт.
«Надо было мне отнести раненного в голову в санпункт, а уж потом заняться его другом», — упрекнула себя Оксана.
Она уложила раненого на койку, сменила ему повязку. Пришел военврач.
— Тебе помогли санитары или сама тащила его? — спросил он, кивнув на раненого.
Оксана, казалось, не слушала его, она всецело была занята тем, что наполняла свою сумку всем необходимым, и собиралась снова уйти труда, где шел бой.
— Ты пока побудь здесь, — сказал ей военврач. Он осмотрел раненого, на его лице она заметила тревогу. — Нужно поставить ему капельницу, чтобы подкрепить организм, иначе дело может кончиться худо. Ранение в живот весьма опасно, так что пригляди за ним. Я съезжу в санбат, а когда вернусь, посмотрю его. Тут важно прежде всего не допустить заражения крови.
— Хорошо, товарищ капитан, я сделаю все, что положено, — заявила медсестра. — Много сегодня доставили раненых?
— Двадцать девять, с твоим — тридцать. — Он снял очки, протер их платком и снова надел. — Пятеро уже скончались, двое в реанимации. Может, и твоего взять в реанимацию?
— Не надо, пусть здесь полежит. Если ему станет хуже, тогда другое дело, — возразила Оксана.
— Ладно, — согласился военврач.
После капельницы раненому стало намного лучше, а к вечеру он совсем повеселел. Он сказал, что его зовут Олегом, рассказывал Оксане о том, как он и его друг подожгли бутылками с зажигательной смесью вражеский танк и в этот момент рядом разорвалась мина и обоих ранило.
— Осколок ударил Сергея в голову, и он сразу потерял сознание, а я еще держался. Я подружился с ним на фронте, он был старше меня на пять лет. И воевал он лучше. В немецкий танк я первым бросил бутылку, но промахнулся, а он угодил ему своей «зажигалкой» прямо в лоб. Так вмиг объяло пламенем. Жаль, что потерял друга…
— На войне всегда так, не знаешь, где потеряешь, а где найдешь, — рассудительно промолвила Оксана.
— А ты, сестрица, давно на фронте?
— С тех пор как враг пошел на Сталинград, — грустно ответила Оксана. — Училась в пединституе, а тут война. Пошла на курсы медсестер и не жалею…
— Сколько вынесла раненых с поля боя? — спросил Олег. — Человек десять?
— Тридцать девять не хочешь? — усмехнулась она, поправляя сбившиеся волосы.
— Почти взвод! — Он с затаенной улыбкой взглянул ей в лицо. — Ты просто героиня. Небось орден тебе какой-нибудь дали?
Она сдвинула брови:
— Да уж куда там — героиня… За что мне орден? Оказывать помощь раненым — моя работа, и я стараюсь честно выполнять ее. — После паузы она неожиданно добавила: — Герой тот, кто рискует своей жизнью, когда идет на опасное дело. Я знаю одного капитана… Еще летом на судне я везла раненых в госпиталь. Немцы обстреляли нас, снаряд разорвался рядом с кормой судна, взрывной волной меня выбросило в Волгу, и я стала тонуть…
— Что, не умела плавать? — прервал ее Олег.
— Как на грех, не умела… — Оксана качнула головой. — Так вот этот капитан бросился в воду и спас меня. Хуже того, оказалось, что в правое плечо угодил осколок. Пришлось недели две полежать в госпитале.
— Где он теперь, твой капитан?
Она пожала плечами:
— Не знаю. А хотелось бы повидать его. Он танкист, фамилия — Бурлак. Когда он впервые назвался, я почему-то вдруг вспомнила картину Репина «Бурлаки на Волге». Призналась ему, а он съерничал: мол, лучше быть бурлаком и тянуть баржу, чем воевать.
— Тогда, быть может, твой капитан сгорел в танке, — серьезно сказал Олег. — Я сам видел, как часто немцы поджигали наши танки.
Оксана грустно вздохнула.
— Я в это не верю, — жестко заявила она. — Скорее всего он где-то на фронте.
— Как тебя звать?
— Оксана. А что?
— Глядишь, повстречаю на фронте твоего капитана и передам, как по нему тоскуешь.
Оксана засмеялась, отчего ее пухлые розовые щеки придали лицу выражение благодушия и доброты.
— Разве тебе будет дело до моего танкиста? Подлечишься и снова уйдешь на фронт. Он танкист, а ты сапер. Разные профессии, а значит, и разные судьбы, и вряд ли ты когда-либо увидишь капитана. — Она потрогала бинт на животе Олега. — Не туго перевязала? Не больно тебе?
— Все хорошо, Оксанушка. — Он отдышался. — Знаешь, философ Сенека в свое время говорил, что жизнь длиннее, если ею умело пользоваться. Так что у меня есть шанс долго жить…