— Приобщить к танкам — это вы хорошо выразили свою мысль, Яков Николаевич, — горячо произнес верховный. — Ведь часто в танкисты попадают случайные люди, потому и терпят поражения на поле боя… Но вернемся к танковым корпусам, — вдохновенно продолжал Сталин. — У нас получилась какая-то чехарда. Впервые они были сформированы в 1938 году на базе механизированных корпусов, а через год мы их расформировали и стали создавать моторизованные дивизии и танковые бригады. Но начавшаяся война показала, что танковые корпуса нужны, что это могучая сила в сражениях, и вновь начали их создавать. Я, правда, не помню, сколько их сейчас у нас, но не в этом дело…
— Сейчас мы имеем 24 танковых корпуса, — подсказал генерал Федоренко. — Но их будет больше…
— Но не все танковые корпуса отвечают нынешним требованиям войны, — подчеркнул Сталин. — Некоторые командиры слабо подготовлены в тактическом отношении, экипажи порой не сколочены, потому-то в танках у нас существенные потери. Чего я хочу от вас? — Верховный глядел генералу в лицо. — Вам надлежит побывать в танковых корпусах, проверить подготовку командиров, экипажей, выявить недостатки, сделать все, чтобы выше поднять их боеготовность. Это очень важно, Яков Николаевич. Куда вам ехать? На любой фронт Сталинградского направления. Там у нас сейчас главный участок борьбы с врагом. На днях мы начнем под Сталинградом мощное контрнаступление, и все, что вам удастся сделать, пойдет нам на пользу. У генерала Еременко вы были, и он доволен тем, что вам удалось там предпринять. Можете поехать к генералу Ватутину на Юго-Западный фронт или в войска Донского фронта к генералу Рокоссовскому. Присмотритесь к командирам корпусов, возможно, есть такие, кого следует заменить. У вас, как заместителя наркома обороны, есть на это полномочия, так что вам и карты в руки. Хочу еще добавить, что мы имеем очень боеспособные механизированные корпуса, ими командуют опытные и лихие — не боюсь этого слова — генералы. Один из них — генерал Танасчишин.
— Мне он тоже нравится, — заметил генерал Федоренко. — Умен, расчетлив, храбр, правда, порой горяч. Хотя чего стоит командир, если он тих, не горит в деле, а тлеет. Нет, — вдохновенно продолжал Федоренко, — мне по душе пылкие, страстные командиры, и в жизни у них все ладится, и в бою они на виду.
— Вот такие люди, как генерал Танасчишин, и должны командовать танковыми корпусами, — жестко произнес Сталин. — А находить их, учить боевому искусству, умению побеждать в сражениях — ваша задача, Яков Николаевич. — Подумав, он добавил: — Все мы ныне в долгу перед Родиной, а долг на части не делится, его надо нести самому…
Ушел от верховного генерал Федоренко в приподнятом настроении. «Уеду на фронт на рассвете, чтобы утром быть в штабе Юго-Западного фронта у Ватутина», — решил он.
А с генералом Танасчишиным приключилась неприятная история, и принимать решение пришлось лично Сталину. И произошло это через месяц после разговора верховного с генералом Федоренко. В январе 1943 года, поведал в своих воспоминаниях генерал Ф.Е. Боков, в то время заместитель начальника Генштаба, он прибыл на очередной доклад в Ставку. (Начальник Генштаба Василевский находился в эти дни на фронте. — А.З.) Он вручил Сталину шифровку, сказав, что это представление командующего Южным фронтом генерала Еремнко и члена Военного совета генерала Хрущева о снятии с должности командира 4-го механизированного корпуса генерала Танасчишина.
— А что случилось? — спросил верховный.
— Его обвиняют в превышении власти, — пояснил Боков. — Мне уже трижды звонил, просил доложить вам генерал Еременко и дважды генерал Хрущев.
— Это какой Танасчишин? — осведомился Сталин, прочитав документ. — В прошлом кавалерист?
— Да. Зовут его Трофим Иванович.
— Я его хорошо знаю, — сказал Сталин. — Боевой рубака!.. А как воюет его корпус?
— Очень хорошо. Под его командованием стал гвардейским.
— В чем же конкретно обвиняют генерала?
Генерал Боков ответил.
— Так… Личных мотивов у него не было. Болел, значит, за выполнение боевого задания, но переусердствовал, — заметил Сталин в раздумье и поинтересовался: — А какое мнение у Генштаба? Снимать его с корпуса или нет?
— Человек он действительно порывистый, горячий и поступил неправильно. Только генерал Танасчишин в корпусе на месте. Думается, достаточно ему на первый раз сделать строгое внушение.
Сталин на мгновение задумался, а потом, поднявшись из-за стола, произнес:
— Снимать не будем. Передайте Еременко и Хрущеву, что Сталин взял Танасчишина на поруки.
Вернувшись в Генштаб, генерал Боков связался по ВЧ с генералом Еременко, дословно передал ему слова верховного и попросил сообщить об этом решении Хрущеву.
Чувствовалось, что Андрей Иванович был растерян.
— Спасибо, что позвонили, — сказал он после небольшой паузы. — А члену Военного совета, пожалуйста, сообщите об этом лично.
Генерал Боков тут же соединился с Хрущевым. Выслушав Бокова, Никита Сергеевич спросил:
— Может, вы не так доложили?
— Я доложил товарищу Сталину вашу шифровку. Если вы не согласны, можете сами позвонить ему.
— Нет, я этого делать не буду. Что ж, на поруки так на поруки.
На другой день после очередного доклада генерала Бокова Сталин с улыбкой спросил его, говорил ли он с Еременко и Хрущевым, удовлетворило ли их ходатайство верховного или нет.
Боков ответил в тон ему:
— Все нормально. Ваше ходатайство удовлетворено, товарищ Сталин.
7
В этот тревожный вечер Сталин не ушел отдыхать, а остался работать в своем кабинете. Скоро под Сталинградом начнется контрнаступление, которое потом войдет в историю как Сталинградская битва. «Итак, оборона Сталинграда в основном завершилась, — размышлял Сталин, то и дело поглядывая на оперативную карту. — Дорого обошлась нам эта тяжелая и кровавая оборона, начавшаяся еще в июле. Теперь настало время наступать…» Ставка, Генеральный штаб и он как Верховный главнокомандующий отдали немало сил масштабной подготовке контрнаступления, и сейчас он невольно тревожился: смогут ли войска трех фронтов сокрушить врага? План контрнаступления, нанесенный на карту неделю тому назад, подписали Жуков и Василевский, а он, Верховный главнокомандующий, утвердил его. Сталин смотрел на карту, и в голове невольно прокрутил, что предстояло сделать трем фронтам. Главный удар наносили войска двух фронтов — Юго-Западного и Сталинградского. Юго-Западному фронту — надлежало с ходу сломить вражескую оборону в районе Серафимович — Клетская и ускоренными темпами продвигаться вперед в направлении Калач — Советский. Сталинградский фронт производил удар из района Сарпинских озер и тоже двигался в направлении Советский — Калач. Сходящимися мощными ударами предполагалось окружать немецкие войска, находившиеся в междуречье Волги и Дона. Что касается Донского фронта, то ему полагалось осуществить два удара: один — из района Клетской на юго-восток, другой — из района Качалинской вдоль левого берега Дона на юг. Координацию трех фронтов Ставка возложила на начальника Генштаба генерала Василевского.
— Не лучше ли это дело поручить генералу армии Жукову? — высказал свою мысль на совещании в Ставке заместитель председателя ГКО Молотов.
Сталин насупил брови: так он делал всегда, когда в его душе что-то вызывало возражение.
— Почему Жукову? — спросил он спокойно, словно разговор шел о чем-то незначительном.
— Сам же говорил, что у начальника Генштаба по этой операции дел по самое горло, — усмехнулся Вячеслав Михайлович.
Верховный, однако, заметил, что Жукову Ставка поручила Калининским и Западным фронтами осуществить отвлекающую операцию на Ржевском выступе, чтобы немецкое командование не перебросило подкрепления под Сталинград.
Заголосил телефон «кремлевки». Сталин снял трубку с аппарата. Звонил начальник Главного автобронетанкового управления Красной армии генерал Федоренко. Он справлялся, может ли он прибыть в Ставку для доклада.
— Что-нибудь важное? — спросил верховный.
— Я несколько дней провел в Сталинграде и только что вернулся. Проверял танковые корпуса, их готовность к боевым действиям. Есть некоторые мысли.
— Приезжайте!..
Верховный слушал главного танкиста, как он называл генерала Федоренко, и в душе его крепло убеждение, что этот генерал тонкий знаток бронетанковой техники, ему можно поручать серьезные задания. Из его доклада стало ясно, что в эти дни он основательно побывал в танковых корпусах. Федоренко отметил, что в основном они готовы к боевым действиям. Правда, в процессе проверки выявились серьезные недостатки, которые удалось ликвидировать перед началом операции.
— Что же это за недостатки? — спросил генерал Федоренко и сам же ответил: — Во многих танках не оказалось запасных траков, запасных баков с горючим, полного боекомплекта. Странно, — продолжал генерал, — но обнаружилась и неукомплектованность экипажей машин: то нет заряжающего, то отсутствует наводчик… На первый взгляд это мелочи, но они могут подвести экипажи в бою. Я принял меры, и все, что надо было, люди сделали. — И, как бы завершая свое объяснение, Федоренко добавил: — Любая победа над врагом легко не дается, тут играют роль все факторы, а иные командиры этого не понимают или не хотят понять.
Сталин прошелся вдоль стола, глаза его сузились, и, подойдя ближе к генералу, он заговорил:
— Цель контрнаступления, Яков Николаевич, не только в том, чтобы разгромить зарвавшегося врага, но и, главное, вырвать из его рук стратегическую инициативу. И если мы нанесем противнику тяжелое поражение, то потом будем диктовать ему наши условия борьбы. — Сталин подошел к карте. — На юго-западном направлении группа армий «Б» одна из самых крупных вражеских группировок, и, если мы с нею разделаемся, произойдет крушение всего южного фланга фронта противника. — Помолчав, верховный добавил: — Нет, не зря стойко сражались наши люди под Сталинградом, они выстояли, не сдали город врагу!..
В дверях появился Поскребышев, сообщивший о том, что прибыл начальник Главного управления тыла Красной армии генерал Хрулев.