те меня, ведь это не я, а обстоятельства всему виной!
«Тьфу на меня, — подумал Шаров. Аж стыдно. Точно размазня какая-то!»
Но теперь-то уж точно было поздно.
Выходит, и гадалка и этот незнакомый, случайно появившийся в его жизни паренек — были правы и оставалось ему, как и предсказано, — попасть в аварию и спиться. Все к тому и шло, подумал он, вспомнив батарею бутылок на кухне, которая росла с каждым днем. Да и сейчас он думал только об одном: как после окончания этого адского похода завалится в ванную, вытащит из холодильника бутылочку «Арарата», поставит новую пластинку «Модерн Толкин», купленную у знакомого фарцовщика Бори на улице Горького и хорошенько отведет душу, возможно и не только душу, если, конечно, будет настроение и удастся дозвониться кому-нибудь из подруг, которые в последнее время его явно сторонились.
После «взятия» Союза, когда он стал чемпионом СССР на пять тысяч метров в прошлом году, от девушек отбоя не было — но череда неудач и особенно последняя сильно выбила его из колеи. Он стал раздражительным, нервным, мог даже поднять руку на более слабого — хотя и раньше не отличался ангельским характером, все же этот характер помогал ему бороться и — побеждать, теперь же… тянул камнем на дно.
Шаров вздохнул.
— Все равно я не пойму, — сказал он, взявшись рукой за цепь и несколько раз приподняв ее, чтобы ведро погрузилось в воду. — Не пойму, как ты узнал об этом? Я имею ввиду то, что случилось там, на стадионе. Даже… — он помолчал, вслушиваясь в плеск воды на дне колодца. — Даже букмекеры ставили на меня один к двадцати… Знаешь, кто такие букмекеры?
Витя кивнул. Он прекрасно помнил обходительного мужчину в костюме, галантного и пахнущего каким-то невероятно вкусным одеколоном, и то, как он изменился, когда тетя Оля выиграла. Помнил он и трех парней, похожих на молодых быков с глазами, налитыми кровью, точно на корриде — рядом с мужчиной.
Витя был не дурак и быстро сообразил, что как ни крути, а теперь им может грозить опасность, хотя тетя Оля пыталась делать вид, что все законно и так и должно быть. Не должно, — Витя был в этом уверен. Так что да, он знал, кто такие букмекеры.
— Я проиграл в тот день десять тысяч, — сказал Шаров. — Представляешь? Это были мои призовые за прошлый чемпионат. Я решил пойти ва-банк. Поставить все. И проиграл. Но… — цепь в его руке напряглась, заходила натянутой струной и Шаров отпустил ее, взявшись за рукоять ворота. — Там были не только мои деньги… я взял еще в долг. И… через три дня мне нужно отдать эти деньги.
Витя шмыгнул носом. Краем уха он услышал сумму, которую они тогда выиграли, — кажется, двадцать пять тысяч, но признаться честно, он с трудом понимал, куда потратить такую прорву денег. Зная, что мать получала рублей двести, он не представлял, как можно заработать пять тысяч, учитывая, что вся зарплата уходила на еду, квартиру и еще оставалось немного на кино по выходным, да маме на дефицитные блузки.
С его рта чуть не слетели слова о том, что он знает, где можно спросить об этих десяти тысячах и он мог бы ради любимого… (хорошо, не самого любимого, самый любимый — это конечно же Третьяк, но все-таки очень хорошо знакомого спортсмена с обложки календаря в его комнате) спросить тетю Олю, сможет ли она помочь — но открыв рот, не решился это сказать. По крайней мере, пока. Хотя момент был подходящий.
Шаров начал медленно крутить ворот, цепь натянулась еще сильнее и начала с глухим лязгом накручиваться на толстое бревно.
— В общем, — он пожал плечами, — я не знаю, что делать. И не знаю, зачем тебе все это рассказываю. Извини, если что. Больше некому, если честно.
Витя оценил такую откровенность со стороны знаменитого спортсмена, подумав, что даже у небожителей бывают проблемы. Даже у звезд с обложек журналов и экранов телевизоров порой что-то не получается, и они так же, как простые школьники, выходящие к доске с невыученным уроком, испытывают мучительное чувство беспомощности и страха.
Витя знал, каково это.
Нет, он пока ничего не будет говорить.
— Мне… просто показалось… было видение, — сказал он быстро. — Что вы должны там… в общем, сделать рывок. Иначе вас обгонит…
Шаров кивнул.
— Видение… — медленно сказал он, подняв лицо к ночному небу, периодически озаряющемуся неясными далекими вспышками. — Я уже точно и не помню, кажется, ты сказал, кто именно меня обгонит. Помню, что очень удивился тогда. Это, как если бы ты сказал гепарду, что его обгонит улитка, — и он показал на край деревянного колодца, где на самом деле ползла небольшая улитка. Она двигалась очень медленно и вот-вот должна была упасть — либо в колодец, либо на траву. Но пока что она упрямо продвигалась между жизнью и смертью, очевидно даже не подозревая об этом.
— Он просто стоял рядом с вами… я увидел фамилию на номере… — Витя понял, что сказал глупость, ведь увидеть это он мог только после того, как выбежал из раздевалки, сразу перед стартом, но Шаров не обратил на это внимание.
— Какая-то чертовщина творится с этим походом, тебе не кажется? — вдруг сменил тему Шаров, продолжая медленно крутить ворот. Часть воды из ведра выплескивалась и с шумом падала назад в колодец, нарушая окружающую тишину. — Нас давным-давно должны были найти. По моим прикидкам, мы отошли максимум на три километра, не больше. Даже если учесть, что шли не по прямой — пять километров. Здесь полно военных, в части есть разведгруппа, которая не то, что группу школьников, она мышь в этом лесу найдет, если прикажут. И не какую-то первую попавшуюся, а какую прикажут, такую и найдет. Я немного знаком с капитаном Андреевым, он командует разведкой, уж поверь…
Витя кивнул.
— Лена мне сказала… что роща… позади того места, где мы устроили привал, в общем, она была голая, когда мы пришли. А потом вдруг откуда ни возьмись, появились цветки… — Витя помолчал. — Снова забыл, как они называются. Да это и не важно. Важно, что раньше их не было.
— А ракетница? А мостки? Где это все? И вот это… — Шаров прекратил вращать ворот и повернулся в сторону периодически раздающихся звуков, похожих на артиллерийские выстрелы. — Ведь сегодня воскресенье. А долбят почти весь вечер. И я точно тебе скажу, это не сваи забивают.
— Может быть, учения… — пожал плечами Витя.
Шаров снова принялся поднимать воду.
Когда ведро наконец оказалось на уровне глаз, они посмотрели друг на друга с разных сторон колодца и стало ясно, что и тот и другой размышляют об одном и том же.
— Вы думаете… — начал было Витя, не решаясь озвучить это полностью ненаучное, антиматериалистичное, но не менее пугающее предположение. А говоря по-русски, попросту бредовое.
Шаров осторожно взял ведро за ручку, вылил воду в кастрюлю, потом медленно закрыл деревянные створки колодца и поставил ведро сверху.
Улитка, к тому времени доползла до угла колодца, остановилась и вращая маленькими рожками, замерла.
— Значит так, — Шаров понизил голос и перешел на шепот. — Слушай меня внимательно. Я понятия не имею, что тут творится, но пока вы со мной, я за вас отвечаю. Сейчас мы пойдем в дом, загрузим угли в самовар, сделаем чай. Потом всех потянет в сон, кто-то ляжет на печке, кто-то на полатях — наверное видел там сверху такие лежаки, как в плацкартных вагонах, ну а кто-то на скамейках внизу. Когда все уснут, я сбегаю к дороге и постараюсь что-то узнать. Я закрою вас на ключ и до моего возвращения никто, повторяю, абсолютно никто и никуда не должен выходить. Ты понял?
— Да, — ответил Витя, холодея.
— Ты видел, что в лесу кто-то есть. Пока вы в доме, вы в безопасности. Если кто-то будет стучать, не открывать. Сидеть тихо, как мыши.
— А если поисковый отряд придет?
Шаров покачал головой.
— Если они наконец соизволят нас отыскать, а я надеюсь, что так оно и будет, уж поверь, ты сразу поймёшь, что это они. — Он помолчал, вглядываясь в темный лес за здоровенным сараем. — А пока… на вот, возьми на всякий случай.
Во тьме мелькнул серебристый отблеск и перед глазами Витя увидел часы. Настоящие японские «CASIO», которые Шаров пообещал Червякову.
— Как это… — пробормотал потрясенный Витя. — Мне?
— Держи… — настойчиво повторил Шаров. — На всякий случай. Если не вернусь, оставь себе.
— Как это… не вернетесь? — до парня не сразу дошел смысл сказанных слов. — А куда вы…
— Еще раз говорю, на всякий случай.
Дрожащими руками Витя принял часы.
Шаров пошарил в карманах, извлек оттуда две монетки, одну в пятьдесят копеек, другая была целым рублем и тоже отдал их Вите.
— А если вам на автобус надо будет?
— Оставлю три копейки. На билет хватит, — бодро ответил Шаров, продемонстрировав монетку.
Он отдал Вите карту Зарницы, мятый трехрублевик одной купюрой, квитанцию из химчистки и прокомпостированный талон на трамвай.
— Все. Кажется все, — Шаров попрыгал на месте и, кажется, остался доволен результатом.
— А если кто-то проснется и спросит, куда вы делись? Что мне сказать?
— Скажи правду, — серьезно ответил Шаров. — Ушел искать подмогу. Но, надеюсь, через час я вернусь с участковым и несколькими автомобилями, чтобы вы могли нормально добраться домой к родителям.
— Мама, наверное, с ума там сходит… — тихо сказал Витя.
«Не только мама», — подумал Шаров, с ужасом представляя, что вечером его ожидает встреча с очень серьезными людьми, у которых он одолжил десять тысяч рублей, потому что вся ставка на собственную победу была на одолженные деньги. От своих прошлогодних чемпионских давно ничего не осталось, и он солгал Вите и о сумме, и о сроках ее возврата.
Он машинально вскинул руку, чтобы с замиранием сердца посмотреть, сколько времени еще до встречи и не обнаружив на привычном месте часов, выдохнул.
— Двадцать три ноль-ноль, — пробормотал он быстро. — Если не успею вернуться к одиннадцати, мне конец.
Глава 15
2010 год
Майор пробежал глазами список бывших школьников — участников того самого партизанского отряда. Доктор достал его из внутреннего кармана, дождавшись, когда первый шок и отрицание быстро пройдут стадии гнева, торга, депрессии и, наконец, принятия. У них это заняло четыре с половиной минуты, и, скорее всего, это был самый быстрый спринт по всем ступеням осознания неизбежного за всю историю переживания катаклизмов.