«Вряд ли кто-то сейчас смотрит программу „Время“ и Игоря Кириллова, — подумал он. А может быть телевидения вообще еще нет?». Тем не менее, антенна была, и она могла сильно его выручить.
Шаров дернул трубу, которая оказалась привинчена к крестообразному основанию и одним махом вырвал ее.
— Это дяди Андрея штука, но он ушел на фронт, — сказал парень, наблюдая за его действиями.
— Значит, не обидится, — бросил ему Шаров.
— Не-а, он хороший. Только когда выпьет…
— Беги вниз, быстрей!
Наперевес с мачтой Шаров ринулся к старику — коснувшись бомбы, вспыхнула пола его длинного пальто — старик этого не видел, по-прежнему остервенело размахивая лопатой.
— Снимай! Снимай пальто! — закричал ему Шаров. — Мужчина обернулся, не понимая, что от него хотят — тогда Шаров схватил его одной рукой за ворот и потянул пальто вниз.
— Горит, пуговицы расстегните быстрей!
Старик кинулся расстегивать пуговицы — благо их оказалось всего две. Замерзшие пальцы не слушались и после секундной возни пуговицы отлетели.
Резким движением Шаров сорвал с пальто, бросил под ноги и принялся затаптывать огонь. Старик смотрел на него удивленными, непонимающими глазами.
— Вот же как… — выдохнул он.
Шипение «зажигалки» усиливалось. Она как будто чувствовала, что нужно поторапливаться и старалась быстрее изрыгнуть свой жар наружу.
— Спасибо, — старик поднял дымящееся пальто и встряхнул его.
Развернув мачту острым концом вперед, Шаров поддел «зажигалку» снизу. Она была тяжелая и словно живая — извиваясь, урча и шипя, она выплевывала огненные сгустки, которые с шипением падали вокруг — мальчик тут же из затаптывал.
Чуть спустив рукав куртки, Шаров соорудил подобие варежки, натянув ткань на ладонь и схватился за прутья, в которых запуталась бомба — он отогнул верхний ряд, закрывавший «зажигалке» путь наверх, и поддел ее снизу — смертоносный шар дрогнул, затрещал, а затем, когда силы его были на исходе — поддался.
Старик схватил брошенную лопату и забежал с другой стороны. Матерясь непонятными ругательствами, он запустил полотно под горящий шар.
— Отходите, — крикнул он Шарову и тот едва успел сделать шаг назад, как старик со сдавленным криком поднял лопату и «зажигалка», вырвавшись из проволочного плена, плюхнулась на крышу, дребезжа, покатилась к краю и мгновение спустя сорвалась вниз.
— Фу-ух… — только и смог сказать Шаров.
Они подошли к краю крыши. Взявшись за хлипкое проволочное ограждение, Шаров глянул вниз.
Бомба упала прямиком в траншею, в которую он чуть не провалился — кто-то принялся забрасывать ее землей и через пару секунд яркий огонь погас.
Стало вновь темно — лишь лучи прожекторов продолжали ощупывать небо, а отдаленный гул ушедших на запад бомбардировщиков говорил о том, что воздушная тревога окончена. На этот раз.
— Откуда… вы взялись? — спросил старик. — В нашем подъезде никого почти и не осталось из мужчин. Вот я и внук Толя… Если бы не вы… — он снова посмотрел на Шарова и покачал головой. — Лицо какое-то знакомое у вас… Мы нигде не встречались?
Шаров задумался. Откуда он взялся, он вряд ли мог сказать, зато на последний вопрос ответил вполне честно:
— Это вряд ли. Я тут… проездом.
— На фронт что ли? — спросил старик, продолжая всматриваться в его лицо, отчего Шарову стало не по себе.
— Да, что-то типа того…
— Понятно… А меня уже не берут… сказали, не годен. Приглядываю вот за пацаном.
Шаров кивнул.
— Ну, не буду задерживать… — старик протянул ему руку. — Спасибо, что помогли, без вас гореть нам синим пламенем, — он засмеялся трескучим смехом.
Илья пожал ему руку, развернулся и пошел к открытой дверце, ведущей на лестничную клетку.
— Вспомнил! — раздался вдруг голос. — Вот увидел вашу куртку с буквами «СССР» на спине и вспомнил! Вы же… тот самый… бегун! Вы выиграли забег на пять тысяч метров, который тогда смотрела вся Москва! Кажется… года три назад…
Шаров замер, затем чувствуя, как глухо бьется сердце в груди. повернулся.
Глаза старика лучились счастьем.
— Андрей… Вас же Андрей зовут. Емельянов! Точно! — Он мотнул седой головой, точно старый конь. — Ох и здорово вы тогда на финише!.. — сжав кулак, он поднял его над головой. — Как вспомню, так гордость за страну берет! С такими хлопцами погоним фашиста до самого Берлина!
Старик продолжал на него смотреть, явно желая что-то спросить, но потом передумал.
— Да… — тихо сказал Шаров. Поперек горла стоял ком. — Погоним. Обещаю…
Он тоже поднял вверх руку со стиснутым кулаком и последний раз глянув на старика, быстро шагнул в темный прямоугольник.
Пока он спускался, голову сверлила одна назойливая мысль: «Кто такой Андрей Емельянов, о котором все так говорят и почему он никогда не слышал об этом спортсмене?»
Светлана ждала его у глубокой траншеи. Лицо ее было пронизано тревогой, но в глазах светилось счастье. Шаров понял, что это именно она закопала «зажигалку» в траншее, тянущуюся между домами.
— Вы герой! — прошептала она. — Я всегда это знала! С того момента на стадионе, как увидела вас! И я никогда не сомневалась и не верила в эти сплетни, что про вас рассказывали! Вы не такой! Вот!
Она задрала голову, черный платок сбился, опустился частично на плечи и из-под него выглянули волнистые светлые волосы.
Шаров покраснел и хотя в темноте это было совершенно не видно, ему вдруг показалось, что жители окрестных домов, впрочем, как и сами дома и сгорбленные погасшие фонари, смотрят на него с какой-то затаенной надеждой, как на человека, который ЗНАЕТ.
— Нет, я… Света… что вы…
— Не нужно ничего говорить, — зашептала она. — Я все-все знаю. — Она вдруг посмотрела вниз, под ноги, увидела разодранную штанину и всплеснула руками: — Господи, у вас кровь идет! Быстрее, быстрее идем!
Не дав опомнится, девушка схватила его за руку и потянула в мрачный подъезд — чередующаяся шахматная плитка под ногами вдруг поплыла, он остановился, ухватившись рукой за поручень.
Невероятное, почти неотличимое от реальности ощущение дежа-вю обрушилось на него, словно гигантский водопад — и траншея в поле, и старик на крыше, пытающийся вытащить зажигательную бомбу и эта девушка в момент, когда платок сбился с ее головы… все, все это было… и был этот плиточный пол и было…
Он с силой сжал виски и зажмурился.
Было, было что-то потом, куда его взгляд проникнуть не мог, — укрытое плотной черной драпировкой будущее, чтобы он не смог подсмотреть. Но он знал, что знает, что видел его, переживал, пусть даже и во снах… может быть, не раз…
Что-то бесконечно притягательное… волнующее и… ужасное.
Он застонал.
— Андрей, Андрей… — она потеряла его руку и кинулась по ступенькам вниз, наткнулась на него в темноте, обхватила рукой за талию и потянула вверх. — Идем, Андрей, еще один этаж. Пожалуйста…
Он пошел. Нужно было идти. Он знал это. Только откуда?
Ключ несколько раз провернулся в замке, дверь отворилась. Они вошли в темный коридор. Здесь было еще темнее, чем на лестничной клетке — от этой темноты голова стала кружится сильнее.
— Сейчас, потерпи… — Светлана взяла его под локоть. — Сюда… аккуратнее, тут поворот, шкаф… во-от.
Он почувствовал мягкое кресло и провалился в него, словно в перину.
Через минуту справа зажегся неяркий свет — он открыл глаза. На столе в блюдце горела свеча. На стенах огромной комнаты вздрагивали неясные тени. Окно было плотно задрапировано черной тканью.
Светлана юркнула к трюмо возле стены, распахнула дверцу и вынула оттуда довольно большую шкатулку, которую водрузила на стол прямо перед ним.
— Так… йод, бинт… где же эта мазь… — в коробке звякнуло что-то стеклянное. Илья увидел, как на столе появились медицинские банки — точно такие же ставила ему мама, когда он в детстве заболел воспалением легких.
Он улыбнулся.
Пошарив в коробке, девушка воскликнула:
— Ну слава Богу! Нашла! — в ее руках появилась стеклянная банка с бумажной окантовкой.
Она открутила крышку и понюхала содержимое.
— Точно, оно. Ни с чем не перепутаешь! Самое лучшее средство!
Шаров сразу же почувствовал характерный запах.
— Мазь Вишневского, — сказал он. — Может быть, антибиотики лучше… — он осекся, подумав, что хочет слишком много, но девушка не обратила на это внимания, зато сразу же спросила:
— А что это такое? Как ты… вы… сказали?
— Давай на ты, без этого… мы же почти одного возраста… Если ты не против. — Он улыбнулся.
Она смутилась, но тут же ответила.
— Я не против. Конечно… так что это… вы… ты сказал, анти… как? Биотики? это так лекарство называется? Никогда не слышала.
— Да… нет. То есть, да. — Он покачал головой. — Это редкое… дефицит…
— Понятно, — ответила она. — Сейчас все дефицит.
'У нас тоже, — подумал он. — Не все, но многое…
— Но это не самое главное… — сказал он быстро.
— Это вообще не главное. Но хотелось, чтобы всего было больше. Конечно, после войны так и будет.
— Да, так и будет, — подтвердил Шаров.
Она показала на его штанину.
— Я обработаю рану и перевяжу.
— Спасибо… — медленно произнес Шаров. — Сильно поцарапался… кто-то на дороге расставил ежей от танков. Не заметил…
Он снова испугался, что она начнет спрашивать, где он нашел ежей в Москве, но потом вспомнил, что пока они шли от вокзала, по дороге им попалось штук сто — ими были перегорожены все значимые улицы и проезды, особенно в западном направлении.
— Что ж вы так… ой… ты…
— Темно было.
Девушка отлепила штанину от запекшейся раны. Он вздрогнул, искра боли пронзила раскаленной стрелой.
— Сейчас… потерпи…
Взяв вату со стола, она смочила ее в жидкости из небольшого пузырька, затем мягкими движениями прочистила края царапины.
— Глубокая… сейчас обработаю перекисью и станет легче.
Ему и правда становилось легче.
Поколдовав над раной, она наконец наложила мазь Вишневского и аккуратно завязала бинт, разорвав концы и соорудив маленький бантик.