Маша поднялась, в груди опять кольнуло — она прижала руку к сердцу и медленно опустилась назад в кресло.
Ее любимая песня. И Витина тоже. Она слышала, как он напевал ее под нос и даже записал, правда в отвратительном качестве на магнитофон — видимо, у кого-то из друзей.
А теперь нет ни магнитофона, ни Вити…
Сердце сжалось.
Нет, не смей так думать! Сейчас он придет, он уже едет домой!
Хотя она не понимала ни слова, песня заворожила ее, впрочем, как и всегда. Сколько бы она ее не слушала, каждый раз какая-то струнка души при звуках хрипловатого голоса вздрагивала и продолжала вибрировать еще долго после того, как песня умолкала.
Нужно кому-нибудь позвонить, — подумала Маша. — Прямо сейчас, срочно! Может быть, все дети уже приехали, а я одна сижу тут как дура, когда Вите требуется помощь!
Она поднялась, с сожалением глянула на радиоточку и выключала песню на полуслове. Серената оборвалась.
Но… где взять телефоны его одноклассников?
Она вспомнила про маленький блокнотик с синей обложкой, где он записывал даты дней рождения, адреса, номера телефонов и другую важную информацию.
Блокнотик нашелся быстро — он лежал в верхнем ящике стола рядом с зеленой металлической коробочкой из-под леденцов, в которой Витя хранил и копил монетки.
Первым шел телефон, возле которого аккуратным почерком было выведено «Владик Прокопьев» и рядом многократно обведено слово «Шершень».
— Нет, — сказала она вслух. — Влад учится в другом классе — он вряд ли знает.
Дальше шли фамилия и имя «Рюмин Андрей» — но Маша точно помнила, что Андрей уже как две или даже три недели болеет, Витя говорил об этом буквально несколько дней назад, спрашивая у нее, чем он мог заболеть. Хороший мальчик, хорошист — они с Витей даже некоторое время дружили, но… насколько она знала, болезнь его была очень серьезной и не хотела сообщать Вите, что Андрей, возможно, вообще в этому полугодии в школе не появится. А может быть и нужно было сказать…
Она пробежала список дальше.
Илья Шкет.
Кажется, это хулиганистый паренек, но у него хорошие родители — Маша не раз видела папу и маму на родительском собрании — уже пожилые, они вызывали очень приятное впечатление, и она всегда с каким-то смятением воспринимала поведение их сына, о котором говорили на собрании чуть ли не чаще, чем о других вместе взятых.
Что-то пошло не так, недовоспитали, недоглядели… безусловно, их вина в этом была… но… зная, как все это бывает сложно, она им искренне сочувствовала и поэтому без промедления набрала номер.
— Алло, — послышался мальчишеский голос. — Это был голос Ильи, и он был явно встревожен и даже напуган.
— Илья? Добрый вечер, это мама Вити Крылова…
— Здравствуйте, — ответил он.
Тревога начала заливать ее целиком и полностью. Рука, держащая трубку, задрожала так, что она чуть ее не выронила.
Значит, Илья уже дома! А Вити до сих пор нет.
— Извини, что поздно звоню… Вити нет дома… скажи, вы уже приехали? С «Зарницы» я имею ввиду?
Илья ответил на сразу и это еще больше насторожило ее.
— Нет, — ответил он.
— Что — нет? — не поняла она. Пальцы впились в пластмассовую трубку так, что щелкнул надломившийся ноготь.
«Что нет⁈» — хотела она закричать, но с трудом удержалась.
— Нет, — снова сказал он как-то заторможенно. — Я… никуда не ездил. У нас был пожар. Я никуда не ездил. Кто-то позвонил утром и сказал… что будет пожар. И я никуда не поехал.
Маша слушала его слова в каком-то сомнамбулическом забытии — слова доносились издалека, без эмоций, похожие на механическую речь робота-автоответчика, который докладывал о погоде.
— Папу увезли на скорой, а мы с мамой дома. Я завтра не пойду в школу. Передайте Вите, чтобы он учительнице сказал. Кто-то позвонил утром, я подумал, что это шутка. Понимаете? Я тоже так шучу иногда. Почему я поверил, не знаю. До свидания, — сказал он и тут же повесил трубку.
Маша застыла над телефонным аппаратом. Короткие гудки проникали сквозь мозг тревожными позывными.
Пожар… кто-то позвонил… А Вити до сих пор нет.
Она услышала шаги на лестнице, бросила трубку — та соскочила с аппарата и повисла на витом проводе.
Маша распахнула дверь — но шаги уже стихли. Хлопнула дверь соседа справа.
Вернувшись к телефону на тумбочке, она трясущимися руками открыла записную книжку — в глаза бросилось имя «Лена Евстигнеева» — возле ее имени был нарисован маленький цветок.
Маша машинально набрала номер. Лена… кто у нее родители? Она попыталась вспомнить и не смогла.
Пять или восемь длинных гудков никто не отвечал — потом, когда она уже хотела положить трубку, что-то на том конце щелкнуло и хрипловатый, тяжелый голос ответил:
— Слушаю, Гром.
— Гром? — задала она показавшийся очень тупым вопрос и уставилась в Витины записи. — Простите… тут живет Лена Евстигнеева?
— А вы кто?
— Я… извините… я мама Вити Крылова, они с Леной в одном классе учатся… я… — Маша запнулась. Ей было так страшно, что она не знала, как задать этот вопрос, чтобы не услышать худшее.
Мужчина молчал, и она слышала его тяжелое дыхание.
— Лена еще не приехала? — выпалила она. — Вы же знаете, они утром уехали на «Зарницу» и Вити до сих пор нет дома.
— Нет… ее еще нет, — сказал голос задумчиво. — Хотя пора бы…
Спокойствие мужчины было подозрительным. Как можно не волноваться, если твоя дочь…
— Извините, что спрашиваю… Лена же ваша дочь?
— Да, — подтвердил он как-будто неохотно.
— Они должны были приехать в шесть вечера, а уже почти полдевятого. И никто нас не предупредил, что они задержатся.
— Вы кому-нибудь еще звонили?
— Только одному мальчику… но он не ездил… у него был пожар дома и поэтому он не поехал…
— Пожар… — мужчина словно констатировал данность. — Интересно.
Что в этом было интересного, она решительно не понимала.
— Позвоните еще кому-нибудь, потом перезвоните мне, — сказал он и тоже повесил трубку. Ни здрасьте, ни до свидания. Просто повесил трубку.
Маше показалось, что она готова разбить телефон от злости. Почему они все так себя ведут, словно ничего не происходит?
Она набрала еще четыре номера. На первом трубку подняла бабушка Гены Вострикова, — да, он еще не приехал, но ничего страшного, он под надзором военрука, классного руководителя и еще учителя физкультуры, так что не стоит волноваться.
Ага, — подумала Маша и попрощалась с бабушкой. Учитель физкультуры. Наслышана.
Еще один звонок мимо — никто не поднял даже после двадцатого гудка.
В третьем сонный и слегка нетрезвый голос сообщил, что Дима уже давно приехал и куда-то ушел гулять с друзьями — Маша попыталась выяснить, точно ли это и где его можно найти, но тщетно.
— Не знаю где. За гаражами скорее всего или на стройке, — был ответ.
Ей стало ясно, что папа Димы Осеева явно нетрезв и вряд ли вообще отдает себе отчет в происходящем.
Четвертый номер был Пети Марченко — его Маша конечно же хорошо помнила — толстячок с папой-начальником. Кем была его мама, она не знала и не разу ее не видела.
Ей ответил женский голос.
— Здравствуйте, — сказала Маша. — Вас беспокоит мама Вити Крылова, Петя с моим сыном в одном классе учатся… а вы должно быть мама Пети…
— Нет, но… что вы хотели?
«А кто же ты тогда, если не мать⁈» — чуть не вырвалось у Маши. Она поняла, что нервы распоясались до предела.
— Вы не знаете, Петя уже вернулся с «Зарницы»? Дело в том, что Вити до сих пор нет… и я…
— Евгений Викторович в командировке… я… в общем… Петра еще нет, он пока не приехал.
Маша отняла трубку от уха и посмотрела на черные дырочки, испускающие этот слегка насмешливый голос, которому был явно до лампочки, приедет ли Петя вообще или сгинет где-нибудь в подмосковных болотах.
— И он не звонил, не предупреждал, что задержится?
— Кто? Евгений Викторович? Нет… не звонил… А что-то случилось?
Маше показалось, что весь мир над ней решил поиздеваться.
— Какой еще Евгений Викторович⁈ — не выдержала она. — Петя! Я имею ввиду Петю… Петя не звонил?
— А… Петя… нет. Не звонил. Извините, у меня еще много работы… До свидания.
И в трубке снова послышались короткие гудки.
Совершенно опустошенная, Маша положила трубку на аппарат и минуту смотрела на отражение телевизора в зеркале трюмо — там показывали улыбающегося Рональда Рейгана и его супругу — они стояли посреди какой-то зеленой лужайки в окружении журналистов и весь их вид ну никак не вязался с воинственной риторикой, всей это стратегической оборонной инициативой и звёздными войнами, об опасности которых Маше завтра предстояло докладывать.
Теперь же она вообще начала сомневаться, что политинформация состоится — в груди разгорался пожар тревоги. Мысли в голове панически метались, и она никак не могла сосредоточиться — что же нужно сейчас сделать — и потому продолжала тупо смотреть в отражение телевизора, на худощавое лицо Нэнси Рейган.
«Он же сказал позвонить…» — вдруг вспомнила Маша, схватилась за трубку, палец коснулся диска номеронабирателя.
«Только бы никуда не ушел… Гром… почему он так представился?»
В трубке пошли длинные гудки.
— Ну же… бери трубку! Бери ее, черт возьми!
Она не заметила, как заговорила вслух — обращаясь словно бы не к невидимому собеседнику, отцу Лены, а к Нэнси Рейган, которая уставилась на Машу своими огромными светло-карими глазами.
Длинные гудки. Третий. Пятый…
— Бери, мать твою! — рявкнула она.
Нэнси удивленно моргнула, застыла на мгновение, потом, словно бы обидевшись, обернулась на мужа. И в этот момент мужской голос сказал:
— Ну что?
Маша подумала, что это сам Рональд Рейган задал ей вопрос — его как раз показали крупным планом и он смотрел на Машу выжидательным взглядом.
«Откуда он знает русский язык?» — пролетело у нее в голосе, но в следующую секунду она опомнилась — и сразу же забыла, что должна сказать.
— Э… — запнулась она и покраснела как девочка. — Я… простите…