Он облокотился на спинку и потянул себя за мочку правого уха.
— Ну, не делай опрометчивых шагов, — медленно сказал он. — Парень, убивший Вирну, убил ее за то, что она что-то знала. Он может думать, что она тебе сказала.
Какая прекрасная мысль!
Я встал и оставил его в гордом одиночестве. Последние слова долго звучали у меня в ушах.
Я предчувствовал, что должна произойти катастрофа.
Глава десятая
Беленый фасад может и был белым во времена, когда Таммани Холлом правил Крокер. Теперь он, темно-оловянный, стоял зажатый между двумя жилыми башнями, этакий бастион уходящей эпохи. Я вскарабкался по ступенькам, заглянул за железную решетку и не увидел ровным счетом ничего.
На женщине, отозвавшейся на мой звонок, было черное альпаковое платье. Длинное безжизненное лицо старой рабочей лошади взирало хмуро. Мою визитку она взяла свысока и брезгливо, двумя пальцами, как дохлую мышь за хвост. Открыв дверь пошире, она позволила войти в мрачный, темный холл, там усадила меня на гнутый стул тикового дерева, удобный, как спина верблюда, и пробилась всем телом сквозь тяжелые красные портьеры в комнату, из которой неслись звуки фортепиано.
В тон мелодии глубоким контральто пела женщина, и голос нельзя было назвать неприятным. Минуту я слушал, пытаясь вспомнить неуловимо знакомую мелодию. Потом голос резко взлетел, чуть выбился из лада, неуверенно задрожал и вдруг сломался, как пустая яичная скорлупа в кулаке. Мужской голос с легким намеком на акцент произнес:
— Нет-нет, Карен. Держи звук в голове. Поймай представление о нем и спроектируй на гортань. Давай еще раз.
Пальцы пробежали по клавишам, голос помчался по ступеням гаммы. На этот раз она взяла ноту чисто и держала ее довольно неплохо, но ничего необычайного не было. У итальянок я слыхал и получше.
— Хорошо, — с энтузиазмом признал мужчина. — Хорошо. Так держать. Замечательно, Карен, замечательно.
Он явно льстил ей. Когда звук стих, он размашисто взял аккорд и оборвал пассаж.
Я сидел и ждал, держа шляпу на коленях. Со стены напротив из богатой золоченой рамы таращился, не глядя пустыми глазами ни на кого конкретно, мальчик в гофрированном воротничке. Интересно, это один из предков Перно, или картина куплена на распродаже?
Мужчина в комнате опять заговорил:
— Ты должна удерживать звуки диафрагмой, Карен. Следи за фразировкой и расслабься, — он тяжело вздохнул. — Ты будешь ярчайшей звездой моей оперетты. Все, что тебе нужно — это начать.
Он снова заиграл, она запела странную веселую мелодию, ту, что меня преследовала. В среднем регистре ее голос был вполне хорош, плавен и звучен. Она задержала долгий звук, а я задержал дыхание. Она меня побила на три такта.
Мужчина сказал:
— Закругли его и дай уплыть. Браво, — и повторил: — Браво!
Мелодия затихла. Послышались вялые вежливые аплодисменты, не громче хлопанья воробьиных крыльев.
Выглянула старая кляча:
— Сюда, пожалуйста.
Я протиснулся за ней сквозь портьеры в полукруглую комнату, залитую ослепительным светом люстр. По правде говоря, они несколько выбивались из стиля. За роялем сидел жгучий брюнет с длинным горбатым носом, длинными баками, тонкой ниточкой усов и раздвоенным подбородком. Жирные волосы и набрякшие веки дополняли общее впечатлением малого, который живет тем, что вальсирует со скучающими женами. На холеном лице не просматривалось никакого выражения.
Пожилой поджарый джентльмен поднялся со стула и на дрожащих ногах двинулся ко мне, протягивая тощую высохшую руку. Я взял ее и осторожно сжал, опасаясь, что она развалится в моей ладони, как черствый крекер.
На нем была рубашка цвета хаки, серебристый пиджак и брюки со стрелками. Изможденное, иссохшее лицо выдавало очень старого и очень усталого человека, который знает, что его время вышло, но не любит думать об этом. Кожа у него, казалось, просвечивала насквозь, как старый пергамент, и туго обтягивала лицевые кости. Зато на шее она свисала складками, как бородка у петуха. Пепел в его слезящихся глазах превратился в золу и давно остыл, несколько уцелевших шелковистых прядей цвета старого серебра с тихим отчаянием свисали с хрупкого черепа.
— Входите, сэр, — старчески проскрипел он. — Простите, что заставили вас ждать, но мистер Кассини ни за что не позволяет прерывать его уроки с Карен.
Он механически улыбнулся, продемонстрировав великолепный ряд фарфоровых зубов.
— Я Пейнтер, адвокат мисс Перно, — его ладонь описала небольшую дугу. — Мисс Перно — мистер Джордан.
Я взглянул на нее. Она стояла в прогибе концертного рояля «Стейнвей» и заслуживала внимательного взгляда. Темные глаза мерцали, бархатистый низкий голос произнес:
— Как мило, что Вы пришли. Что будете пить, мистер Джордан?
— «Бурбон», — попросил я, раз уж она спрашивала.
Она кивнула брюнету за роялем.
— Руди, пожалуйста… понемножку.
Он погладил ее глазами, чуть порозовел и вышел. Мне показалось, что он передвигается на носочках.
Она улыбнулась мне холодной улыбкой удивительно теплых глаз. Пары темных кошачьих глаз на алебастровом лице с чувственным ртом. Волосы цвета сажи были стянуты в тугой пучок, плотно облегая маленькую аккуратную головку. Черное бархатное вечернее платье было плотно стянуто вокруг тонкой талии широким фиолетовым поясом, усеянным медными заклепками. На рояле стояла фиолетовая сумка размером с атташе-кейс.
— Мы о Вас прочитали в газетах, мистер Джордан, — сказала она. — Я подозреваю, вы недоумеваете, почему я попросила вас прийти.
— Угу.
Она подперла левый локоток правой ладонью и одарила меня хмурым взглядом.
— Сейчас я объясню. Нам с утра позвонил некий лейтенант Нолан. Полицейский, — добавила она полушепотом, как маленькая девочка, узнавшая первое неприличное слово. — Думаю, Вы его знаете.
Я кивнул.
Она вздохнула:
— Было очень неловко. Так стеснительно. Столько вопросов…
— Ух, — вздохнул я. — Противные они ребята, эти полицейские.
Она покосилась, проверяя, не издеваюсь ли я над ней, и снова улыбнулась:
— Да. Неприятно, но необходимо. Только они должны знать свое место. Пришлось его осадить. Должна признаться, мне не понравились ни его тон, ни его намеки.
— Это послужит ему уроком.
— Не желаете сесть, мистер Джордан?
Я пристроился в кожаном кресле и закинул ногу на ногу.
Она продолжала:
— Он опрометчиво предполагал, что мне может быть что-то известно о печальных происшествиях прошлой ночи. О смерти той девушки.
— Это так? — я сохранял бесстрастное выражение лица.
— Естественно, нет.
— Абсурд, — эхом отозвался вошедший с тележкой Кассини.
— И как ему могло такое прийти в голову? — проворчал Пейнтер.
Я пожал плечами.
— Так всегда. Когда происходят убийства, допрашивают всех, кто может что-то знать. Им нужно найти виновного, чтобы пресечь такого рода вещи. Раз уж Нолан служит в отделе убийств, то это его работа — допрашивать каждого, кто мог бы быть заинтересован в смерти девушки.
Карен Перно выгнула бровь:
— Но почему я?
Я ей улыбнулся:
— Вероятно, Вы знаете ответ. Но в любом случае я скажу. Как раз потому, что Вы уклоняетесь от ответа и пытаетесь вызнать, что мне известно. Свидетельство Вирны Форд о времени смерти Вашего дяди должно было лишить Вас кучи денег. Вряд ли это могло вызвать у Вас к ней большую симпатию. Ведь она куда ценнее для Вас мертвая, чем живая.
— Чепуха, — она прикинулась задетой.
— Смешно, — эхом вторил Кассини.
Пейнтер протрусил три шага:
— Но Карен, этот детектив просто выполнял свои обязанности и…
— Ты! — ее взгляд испепелял. — Ты ничего не делаешь и только извиняешься, Роланд. Я порядком устала от этого. Та девушка была отравлена, она мертва, и рыдать я не стану. Мне ничуть не жаль, я не буду изводить себя или страдать. Не с чего. И я не буду сидеть спокойно и не позволю братцу Иви заграбастать денежки Джима. Это нелепо, просто нелепо. Человек с улицы! — голос ее взлетел на целую октаву. — Я этого не позволю, говорю тебе. Я этого не допущу.
Пейнтер слабо взмахнул рукой:
— Ты не поняла, Карен. Эти проблемы регулируются специальными законами. Дядя Джим не оставил завещания и…
Она сжала виски ладонями.
— Прекрати! Не желаю больше слушать. Ты знаешь, как это важно для меня и для Руди. А ты едва ли годишься в помощники.
Он беспомощно упал на стул.
— Это требует времени, Карен. Мы подали наши претензии…
— Времени, времени… — в глазах ее бурлил гнев, как кипяток в чайнике. Она обернулась ко мне. — А что вы думаете, мистер Джордан?
— Насчет чего?
— Насчет денег. Кому они достанутся?
Я пожал плечами:
— Решения принимают суды и судьи.
— Ваше мнение, — настаивала она. — Несомненно, у Вас оно есть. Неужели Эрик Квимби заслужил эти деньги только потому, что его сестра несколько дней пробыла женой Джима?
— У Вас уже есть адвокат, — сказал я.
Она эффектно выпрямилась:
— У меня есть адвокат! Конечно есть, потому что у моего отца и моего деда всегда были адвокаты. Перно никогда не меняются. Нелепо думать, что Роланд может решить это дело. Он десятилетия не был в суде.
Такое оскорбление оказалось чересчур для жидкой крови Пейнтера. Он затрясся от кашля, как бельевая веревка на сильном ветру. Минут через пять он вытер глаза и сказал:
— Я уже не так ловок, как десять лет назад.
Десять лет, черт возьми! Скорее тридцать. Да он, должно быть, удалился на покой вместе с администрацией Кливленда. Я откинулся назад. Я прекрасно представлял, что последует, и ждал продолжения.
Карен Перно в упор взглянула на меня:
— На это дело мне следует сменить поверенного, мистер Джордан. Вы возьметесь меня представлять?
Я кивнул на Пейнтера:
— Это будет неэтично.
— Кого это волнует? Возьметесь?
Я собрался было покачать головой, но она не отставала.
— Роланд возьмет отвод, правда, Роланд? — она произнесла это как сержант, приказывающий ново