Когда все было сделано, она присела на диван. Села так близко, что между нами не прошел бы штык лопаты. Рот ее был серьезен, темные глаза обеспокоены.
— Я была в ужасе, когда прочитала про ужасный выстрел в вашем офисе. Я пыталась найти тебя, но тебя не было, — ее пальцы обхватили мою руку. — Ты очень важен для меня, Скотт — я ведь могу называть тебя Скотт, правда?
— Можешь.
— Обещай, что будешь осторожен.
— Я буду осторожен.
— Хорошо, — она улыбнулась, будто мир сразу стал куда пригоднее для жизни. — Как продвигаются дела?
— Неплохо. Продвигаемся понемножку, ничего сенсационного, но надеюсь, все может измениться в любой момент.
— Возможно, мы еще отпразднуем, — сказала она. — Завтра мой день рождения.
— Какое совпадение, — удивился я, — а у меня есть подарок.
Она чуть сжала мою руку:
— Ты телепат. Я люблю подарки. Давай за это выпьем.
Карен налила немного «бурбона» в два высоких бокала, и мы чокнулись. «Бурбон» был неплох и мягок, как крыло колибри. Винокур явно не был холодным ремесленником. Она повернулась ко мне с сиянием в глазах:
— Я ужасно заинтригована. Что это?
Я вынул платок и развернул на ее коленях. Бриллиантовая заколка сверкнула под люстрой тысячей граней. У нее перехватило дыхание. Глаза были прикованы к украшению — темные, пустые и слегка испуганные. Потом она подняла голову и рассмеялась тонким, переливчатым смехом, на октаву выше ее способностей.
— Как прекрасно! — прошептала она. — Где ты ее достал?
— В ломбарде.
Она моргнула, стараясь удержать улыбку.
— Туда ее сдала Вирна Форд. Вопрос на засыпку: где взяла ее Вирна?
Она сделала глоток, глядя на меня поверх бокала. Потом повертела застежку в пальцах и сказала:
— Клянусь, она получила ее от Эрика Квимби.
— Почему?
Теперь слова хлынули потоком.
— Очень просто. Видишь ли, несколько месяцев назад я сломала заколку, и дядя Джим обещал ее починить. Он взял ее, но так и не вернул. Должно быть, Квимби нашел ее и отдал Вирне.
— Почему?
— Как взятку за свидетельство.
— Где дядя Джим собирался ее чинить?
— У Лантьера, полагаю. А какая разница?
— Разница есть, — вздохнул я. — Я там сегодня был, и они ни словом об этом не упомянули. И заколка, похоже, в порядке.
Она медленно краснела. Я искоса смотрел на нее, как смотрят на ребенка, заподозренного во лжи.
— Ты думаешь, что я лгу? — спросила она. — Да?
— Угу-у.
Она прикусила губу:
— А тогда почему ты не скажешь?
— Хорошо. Ты лжешь.
Она поспешно встала. Ее глаза потемнели. В голосе звенело раздражение.
— Ты самый подозрительный мужчина, которого я встречала.
— А знаешь, почему? — мрачно спросил я. — В последние несколько дней со мной случилось все, что только может случиться. Мне предупреждали и мне угрожали записками, письмами и картинками с гробами. В моей квартире отравили странную девушку. Копы вытащили меня из постели посреди ночи. На меня наставляли целый арсенал пистолетов, и некоторые даже стреляли. Я уже некролог себе придумал. «Скотт Джордан неожиданно скончался от свинца. Цветов не надо». Мне лгали и водили за нос с утра до ночи все, кому не лень. Ты мой клиент. Я пытаюсь тебе помочь. Как я могу это сделать, если ты мне тоже лжешь? Ты единственный человек, от которого мне нужна правда — теперь и впредь.
Она сцепила пальцы и надулась. Но уже через секунду ее глаза торжествующе сверкнули и она спросила:
— Ты не будешь сердиться?
— Не буду.
Она снова села, расслабилась и честно сказала:
— Я тебе лгала. Заколку Вирне дала я. Она была на мне в тот день, она пришла, увидела ее и обещала, что изменит показания. Я ей дала заколку в знак доверия.
— Что ты еще ей обещала?
— Двадцать процентов денег, которые получу в наследство.
— Но она умерла слишком быстро, — сказал я.
Она склонила голову:
— Да, слишком быстро.
— И почему ты мне этого раньше не сказала?
Она состроила гримаску:
— Ты обещал не ворчать. Я не думала, что это важно, раз Вирна мертва.
— Конечно, это важно. Вот посмотри. Предположим, она рассказала про твое предложение Квимби. Какой будет его реакция? Он захочет ее убить.
— Точно, — решительно сказала она. — Как раз это и случилось. Он ее убил.
Я уставился в потолок и пробормотал:
— Господи, дай мне силы.
— Ты можешь это доказать, — упрямо настаивала она. — Можно предъявить ему такое обвинение. О, как бы я хотела оказаться там, когда он поймет, что его ожидает. Я бы умерла со смеху.
Я покачал головой:
— До этого еще далеко. А пока ты должна мне двести долларов. Столько стоило выкупить заколку.
— Так мало? — она явно оскорбилась.
— Вирна ее не продавала. Просто отдала в залог, — казалось, это ее успокоило. Я добавил: — Предположим, Вирна тебя надула.
Она простодушно покачала головой.
— О, она не могла этого сделать.
— Я бы не сказал, — сухо прервал я. — Ты не знаешь Вирну.
Она помолчала:
— Тебе дать чек сейчас?
— Я могу подождать.
Снова молчание. Она положила голову на руки и взглянула на меня так, будто мы играли.
— Ты все еще злишься. Ты думаешь, у меня есть еще секреты.
— А они есть?
— Нет, — серьезно сказала она. — Честно. Я хочу, чтобы ты верил. С этого момента я буду говорить тебе правду.
— Это было бы превосходно.
Она медленно приблизила лицо к моему. Темные глаза стали прозрачными.
— Потому что я верю тебе, — нежно сказала она. — Ты мне нравишься. И мне хочется тебе нравиться.
— Ты мне нравишься, — заверил я, и от ее улыбки у меня ослабли поджилки. Я предпочел сменить тему.
— Есть кое-что еще, что тебе понравится. Эрик Квимби больше не живет в доме дяди Джима.
Она нетерпеливо вскочила:
— Что произошло?
— Я его вышвырнул.
Ее лицо пылало.
— Как замечательно!
— Вытащил за ухо, — добавил я. — Со всем барахлом. И с Ольгой.
— Ольгой? — озадачилась она.
— Девушкой, которая жила с ним.
— В доме дяди Джима? — с ужасом уточнила она.
— Это дом, — хмыкнул я, — а не монастырь.
— Но жить там с женщиной…
— Не будь такой наивной, — сказал я. — Ты не можешь этого остановить. Церковь, армия и наполеоновский кодекс пытаются уже годами.
Ее лицо опять переменилось. Она рассмеялась. Она меняла выражения и настроения, как другие женщины меняют шляпки.
— Боюсь, ты думаешь, что я ханжа. Это не так, — она подняла подбородок и медленно опустила ресницы. — Пожалуйста, поцелуй меня, Скотт.
Губы ее блестели от возбуждения.
Я поднял бокал и влил в себя остатки «бурбона». Но ничего не сделал. Через минуту она распахнула глаза. Я сказал:
— Ты забыла Руди.
— Руди! Он хорош для некоторых вещей. Но эта не из них. Так ты мужчина с принципами?
— С не очень твердыми, — ответил я. — Просто прошлой ночью я был не один. Не думаю, что до следующей недели мне стоит флиртовать.
— Не один? — она изучающе смотрела из-под полуопущенных век. — Она хорошенькая?
— Сносная. Кто-то же должен развлекать простушек.
Зубы сверкнули в улыбке.
— Конечно, ты шутишь. Она, вероятно, очень красивая. Ну, будь острожен, мой друг. Я обычно получаю, чего хочу.
— Ты избалована.
— Возможно, — она чуть пожала плечами. — Терпеть не могу, когда мне перечат. Я научилась получать то, что хочу, еще ребенком. С небольшими изменениями эти приемы еще работают.
— Женщина не должна выставлять себя напоказ, — сказал я.
— Ты все равно видишь меня насквозь, — любезно улыбалась она. — А так ты поймешь, что я до конца откровенна. Могу я завтра съездить к дяде Джиму?
— Нет. Все заперто и опечатано по приказу суда. И так останется, пока суд не назначит опекуна.
Она казалась расстроенной.
— Когда будет слушание?
— Через пару недель. Уже поставлено в расписание. Скажи, ты что-нибудь знаешь о бриллиантовой булавке, которую носил твой дядя?
— Да, конечно, — медленно произнесла она. — Но почему ты спрашиваешь?
— Лейтенант Нолан нашел ее среди вещей Вирны.
— Значит, — уверенно заявила она, — ее дал Квимби.
— Она могла забрать ее у твоего дяди после катастрофы.
— О, нет, — она энергично покачала головой. — Я видела ее в доме после его отъезда во Флориду.
Я в восхищении покачал головой:
— Не знаю, лжешь ли ты или нет, и на этот раз не уверен, хочу ли знать.
Она склонилась ко мне с напряженным лицом:
— Это правда. Мы обязаны выиграть дело. Я должна получить деньги.
— Чтобы оплатить шоу Кассини?
— Для себя, не для него. Как ты не понимаешь? Я всегда хотела петь. И всегда жаждала славы. Я хочу видеть свое имя на афишах. Слышать свой голос в театре, полном людей. Я хочу слышать гром аплодисментов. Разве это так странно? И ничто не помешает этой мечте, ничто.
Она встала:
— Разве я не смогу добиться успеха? Слушай…
Она села за рояль и заиграла одну из мелодий Кассини. Потом запела. Голос у нее был чистым, низкого тембра, и довольно красивым. Она не принадлежала к числу микрофонных шептунов. Голос наполнил комнату. Закончив, она выжидательно взглянула на меня.
— Ну?
— Мне понравилось, — сказал я. — Очень хорошо.
У нее неожиданно блеснули глаза.
— Слушай, Скотт, у меня идея. Почему бы тебе ни поддержать шоу Руди?
— Мне? — я покачал головой. — Ни малейшего шанса. Я юрист, а не ангел. Я делаю деньги своими руками, и не хочу их терять на других. Не так давно я оформлял документы о банкротстве продюсера, который в этом бизнесе был всю жизнь. Казалось, его суждения непогрешимы. И все-таки с последним шоу он свалял дурака, и в результате — провал и крах. Нет, спасибо. Уж лучше я спущу деньги на скачках.
Она покорно вздохнула:
— Это была просто идея.
Я потянулся было за «бурбоном», но решил, что норму выполнил и встал.
Она широко раскрыла глаза: