Сегодняшнее рабочее утро майора Исайчева было посвящено оформлению законченных уголовных дел. Михаил, как крот зарылся в бумагах, и в тишине кабинета его присутствие выдавало лишь шелест страниц, передвижение папок из одной стопки в другую и редкие аллергические чихи. К середине рабочего дня Михаил, наконец, добрался до «дела подполковника Сперанского». Нужно было систематизировать, разложить по эпизодам, составить опись и браться за написание обвинительного заключения.
За окном на подоконник присел голубь, принялся долбить клювом примерший кусок хлеба, который вчера вечером Роман Васенко для него оставил.
Михаил оторвался от бумаг, поглядывая на птицу, постукивая карандашом по крышке стола, задумался. Он научился заставлять себя отвлекаться от лишнего и думать только в определённом направлении. Но сейчас в его голове была полная неразбериха. Среди этой путаницы чётко выплясывала одна мысль – она не давала Михаилу покоя. Именно эта неудобная мысль и устраивала в голове Исайчева неразбериху:
– «Сахно арестован, – думал Исайчев. – Но у меня нет уверенности в его вине. Нет! Хоть убей! Однако, многое указывает на него: алиби – нет, мотив есть – желание отомстить, – Михаил попытался поставить себя на место обвиняемого. – Отомстить как? Предположим, можно применить шантаж. Напугать Сперанского угрозой известить о своём существовании его жену. Тогда деньги несостоявшегося папаши потекут в его карман. Можно… хотя… планов мести сколько угодно, но ни один из них у Сахно к тому времени ещё не созрел. Он думал, прикидывал, как лучше наказать Сперанского. И тут Сахно узнаёт о любовнице и желании Сперанского смыться со всем семейным имуществом за границу. Всё!… Мало того, что Сперанский уходит безнаказанным, ещё и „пирог“, от которого он собирался откусить кусок, уплывает в дальние страны… Сахно спешит. Не зная, в какой стадии развития его отношения с любовницей, волнуется. Неведение не располагает к спокойствию и размышлению. Сахно стремится успеть ухватить синицу, если не получается поймать журавля. Он срывается, не выдерживает, ставит точку пулей в лоб. Что в итоге? В итоге он становится одним из наследников, и в удобный момент выходит из тени. Вероятно, так оно и бы-ло-о…» – Исайчев грохнул карандашом о стол. – Неверно! Белиберда какая-то… Ага-а… вот, что свербило и мешало думать о виновности Сахно – он сам показал нам способность читать по губам. Сам! Сохрани Сергей свою тайну, и «дело» приняло бы совсем другой поворот. Я не сидел бы тут и не вымучивал обвинительное заключение… О его способности не знал никто, кроме его семьи и названных отца с матерью. Вот! – подняв огрызок карандаша вверх, воскликнул Михаил. – Вот, где тонко! Тут и порвётся…
В дверь постучали и, после приглашения войти, в образовавшуюся щёлочку впорхнула секретарь руководителя городского следственного отдела изящная Танечка. Она положила на стол Михаилу бумагу и так же легко, выкидывая цапельные ножки, выпорхнула восвояси.
В сообщении указывалось, что последний звонок с запрошенного номера был сделан некто Светланой Анатольевной Карцевой на номер сотового телефона, принадлежащего некто Нине Степановне Барановой.
Михаил нашёл в бумагах список сотрудников кафе «У Вадима», такой фамилии в перечне не было…
– Нина Степановна Баранова? – Исайчев сосредоточился и даже зажмурился, силясь вспомнить, где он слышал это словосочетание, – Баранова? Ба-ра-но-ва? Нет, не помню! А вот «Нина Степановна» где-то слышал и совсем недавно…
Все следующие часы работы Исайчев просматривал бумаги по делу Сперанского, заставлял себя цепляться к каждой мелочи. То, на чём совсем недавно Михаил собирался основывать обвинительное заключение, не устраивало его самого. Умелый адвокат легко рассыплет «дело».
Когда в кабинете появился Роман Васенко, Исайчев сообщил ему:
– Надо выпускать Сахно…
– ?
– Не поднимается рука писать на него обвинительное заключение. Давай Роман приостанавливать «дело»…
Домой Михаил ехал с тяжёлым сердцем, но увидев Ольгу, оттаял, обрадовался. Она сидела на диванчике, поджав, по привычке, под себя ноги и рассматривала журнал «Монеты и банкноты». Завидев Михаила, вскочила, подбежала, чмокнула Исайчева в щёку:
– Есть будешь?
– Ел недавно. Хочу просто посидеть с тобой рядом…
Попугай сорвался с жёрдочки, истребителем пронёсся над головой Михаила, оглушив его криком:
– А поц-ц-целуй-й-й? А поц-ц-целуй-й-й?
Михаил притянул к себе Ольгу, поцеловал её в щёку и погрозил Кешке пальцем:
– Не хулигань! Вот тебе поцелуй…
– Не хул-л-игань! – повторил Кешка и присел обратно на жёрдочку.
– Чем занимаешься? – спросил Михаил, плюхаясь рядом с Ольгой.
– Журнал новый купила. – она раскрыла перед Михаилом страницу. – Вот! Смотри, здесь написано: «Одно из самых любопытных русских суеверий, связанных с деньгами – это вера в существование неразменного рубля. Причём ещё и сегодня не только в деревенской, но и в городской среде можно услышать рассказы о счастливцах, сумевших заполучить заветный неразменный рубль. Рубль этот возвращается в карман своего обладателя. Чтобы обрести неразменный рубль, поступают таким образом: берут серебряный рубль и отправляются на Христовскую утреню. Когда священник говорит народу „Христос воскресе“, желающий иметь неразменный рубль отвечает „ант люз маго“. После Христовой заутрени серебряный рубль получает чудесные свойства». Давай, Мцыри, купим серебряный рубль и пойдём в воскресенье на утреннюю службу. Я зажму в кулаке монетку, а ты, как служитель закона, будешь шептать, – Ольга, скорчила страшную рожицу повторяя, – ант люз маго-о-о, ант люз маго-о-о…
– Зря вы, ребятки, смеётесь, в русских суевериях много правды, – проходя мимо, обронила сиделка Ольгиной бабушки.
– Не верю я, Нина Степановна, ни в какие суеверия, – смеясь, ответила Ольга.
– Нина Степановна? – вторя подруге, подсмеивался Михаил и наобум спросил, – у вас, Нина Степановна, случайно, фамилия не Баранова?
– Баранова, – сразу согласилась сиделка.
– Баранова? – уже вполне серьёзно переспросил Исайчев, – скажите Нина Степановна, с вами никто никогда не шутил по телефону о том, что вы залили соседей?
Ольга резко встала. Строго посмотрела на сиделку и чётко с расстановкой произнесла:
– Идите к бабушке, Нина Степановна, теперь я сама всё расскажу, – и, не глядя на Михаила, добавила, – значит, ты дошёл до конца, Мцыри…
– Не понял… – ошарашенно произнёс Исайчев.
– У Карцевой была я, после того, как Лёнчик организовал звонок Нине Степановне…
При упоминании имени «Лёнчик», Кешка сорвался с места и как очумелый, принялся носиться по комнате, истерично выкрикивая:
– Эть-геть! Эть-геть! Эть-геть!
– Кешка, успокойся, я слышу… – прошептала Ольга, присаживаясь на мягкое кресло-грушу напротив Исайчева.
– Когда вы купили попугая? – боясь услышать ответ, спросил Михаил.
– Я принесла его в дом уже после того, как мы прервали отношения со Сперанским…
– Откуда тогда Кешка знает эту фразу?
– Лёнчик повторял её, когда пришёл убить мою маму…
– Оля-я-я…
Ольга закрыла рот ладонью, вторую руку вытянула в сторону Михаила, будто поставила преграду недосказанному слову. Её лицо медленно белело. Потом она сжала пальцы в кулак, кулак приложила к груди, вмяла его, незряче кося в сторону, произнесла:
– Ты правильно понял, Мцыри, это я убила его…
– Так, подожди… – Михаил вскочил и пошёл резким размашистым шагом по комнате. – Подожди… – он остановился, перевёл дыхание, приблизился к Ольге, сел напротив, – давай по порядку… Почему ты раньше не сказала? – Исайчев пытался заглянуть Ольге в глаза, но не смог – она низко опустила голову. Тогда он откинулся на кресло, закрыл лицо ладонями и прошептал, – ой, дурак, как же я не понял, нужно было, чтобы я поглубже в тебе увяз, чтобы не мог жить…
Оля выпрямилась, резко вскинула голову, прошептала:
– Ты никогда бы не узнал, кто убил Лёнчика, Мцыри.
При имени «Лёнчик» попугай, как и прошлый раз, сорвался с жёрдочки, истерично повторяя:
– Эть-геть! Эть-геть! Эть-геть!
– Кешка, прекрати, дай нам поговорить… – прикрикнула Оля. – Ты никогда бы не узнал, если бы я не захотела… – уже громко и твёрдо повторила Ольга. – Что у тебя было после осмотра места происшествия? После разговора с сыном, дочерью и женой Сперанского?
Михаил раскрыл лицо, выпрямился, теперь они смотрели друг другу в глаза:
– Ничего! – голос её звучал строго. – Я направила тебя к Сибукову, к Качмарику, ты узнал историю Зины Землянкиной, я подсказала вам, как найти её сына, я рассказала тебе о конфликте между моей мамой, мной и Сперанским, я адвокат, Ольга Ленина хотела, чтобы ты прошёл по его жизни и всё узнал сам. До тебя по ней прошла я! Только ты в конце пути пришёл ко мне. А я в конце пути поняла, что он убил мою маму…
– Почему не рассказала раньше? Я бы поверил…
– Помнишь наш первый вечер в кафе «Горячий шоколад», когда ты побежал за пятой розой, мне уже тогда захотелось прожить с тобой жизнь… Но жить с этим и молчать я бы не смогла. Необходимо было, чтобы ты меня понял, не поверил, а именно понял… А главное, что на моём месте и ты поступил бы ровно так же… Постарайся не перебивать, я расскажу… Моя мама была не просто мамой, она помогала мне жить. Когда она заболела, я переживала больше её. Это мама меня ободряла, встряхивала, убеждала, что у нас все впереди, и мы обязательно ещё много раз увидим, как зацветут её сирени. Мама годы мерила цветением сирени. Она была оптимистка… Однажды, в церкви мы купили кольца: мне, маме и Зосе с надписью «Господи, спаси и сохрани». Мама, ни при каких условиях не разрешала их снимать. В тот день, когда её не стало, кольцо с её пальца лежало на каминной полке. Она его сняла. Это был знак мне. ОН не спас её и не сохранил, потому что не смог… иногда зло сильнее… Для меня в этой смерти было странно всё. Мама к тому времени уже почти выздоровела, её прооперировали, она успешно прошла химиотерапию, анализы были хорошими и вдруг… Мои друзья оперативники обыскали весь дом, все до сантиметра и не нашли ничего, что указывало бы на другую причину смерти. Они подтвердили – самоубийство. Я почти смирилась, даже обиделась, дура, на маму… После её смерти прошло три месяца и он позвонил…
– Кто?
– Сперанский, – усмехнулась Ольга, – Лёнчик не звонил и не появлялся больше двух лет. Он на похороны мамы приехал только на кладбище… И вдруг звонок! Подполковник ставил в известность, о том, что полностью доверить бабушку мне не может, поэтому оформляет над ней опекунство, чтобы контролировать её пребывание в моём доме. Я, конечно, рассусоливать не стала, сказала ему «делайте, что хотите». Усмехнулась, села в это кресло, со злости саданула кулаком по журнальному столику, крикнула: «Ну, Лёнчик, жук! Опять, какую-то пакость придумал…» И тут Кешка взлетел. Он летал и дико орал: «Эть-геть! Эть-геть! Эть-геть!» Я озадачилась: кто произнёс эту фразу, повторив её несколько раз? Ответ один: «Лёнчик тут был! Зачем? Что у него получилось!». Если он был в доме раньше, почему мама не сказала? У нас не было тайн… А вдруг он… я даже мысли своей испугалась… Восстанавливая тот день поминутно, поняла, не сразу, конечно, только после разговора с Карцевой – это он убил маму!
– Факты, Оля!
– Карцева показала их заграничные паспорта, я видела документы собственными глазами… Ему нужен был удобный момент, и он подвернулся. Помнишь, на трассе Сартов – Москва в Мордовии случилось крупное ДТП с участием одного из глав районной администрации нашей области. Там пострадало три человека. Виноват был как раз этот чиновник. Три дня местное телевидение муссировало происшествие. В Сартове только я занимаюсь защитой участников ДТП такого масштаба. То, что «дело» будет у меня – девяносто процентов. Так оно и случилось. В этот день, когда я уехала в командировку в Мордовию, кто-то звонил в офис и секретарь сообщила абоненту о моём отсутствии и, возможном возвращении на следующий день ближе к обеду. Зося уже много лет уезжает в это период на два месяца в лингвистический лагерь. Это тоже Сперанскому известно. Но он перепроверил. Нина Степановна вспомнила: звонили по городскому телефону – спрашивали девочку, она сообщила, что Зося находится в Швейцарии. Оставалось удалить Нину Степановну. Лёнчик сделал это с помощью своей подруги. Вот тут подполковник допустил ошибку. Карцева сообщила неприятную новость, позвонив на сотовый телефон Барановой, со своего сотового телефона. Позвони она с общедоступного городского с почты, например, она у неё под носом, я не установила бы авторство звонка. Он спешил… Тем более накануне, проникнув в квартиру Нины Степановны, а она одинокая женщина, Лёнчик ослабил крепление основания унитаза и тот потёк… залил соседей. Я не стала бы проверять звонок, пролив же, действительно, был. Но голос женщины неприятно поразил Нину Степановну, он звучал слишком игриво. Я адвокат и обязана быть дотошной, поэтому на всякий случай пробила адрес автора звонка. Карцева жила слишком далеко от дома Нины Степановны, тогда я поехала к ней. Она оказалась простушкой, интриги это не её… Я ехала, как бы благодарить, а она испугалась, сразу начала извиняться и рассказала все о своём возлюбленном и их планах на будущее. Хотя к этому моменту пазл и так сложился. Уже не нужны были лишние доказательства…
Оля прервала рассказ, переводя дыхание:
– Ты понимаешь, Мцыри, он заставил маму выпить яд и ждал, наблюдая, как она умирает… это она произносила его имя «Лёнчик»…«Лёнчик»… а он своё любимое «эть-геть»!
– Зачем, Оля? Зачем ему смерть твоей мамы? Как он открыл дверь?
– Зачем? Мцыри, ты не понял зачем? Моя мама была одной из самых преуспевающих бизнес-леди в нашей области. Мамино наследство, было целью Сперанского. Мама должна была умереть до смерти бабушки. Тогда наследство делилось бы между мной – её дочерью, и её мамой в равных долях. А это немалые деньги. Их с лихвой хватило бы на хорошую виллу на берегах Средиземного моря. Бабушка очень старенькая и больная. Сперанский не рассчитывал на её долгую жизнь. У нашей бабушки к этому времени наследником первой очереди оставался только её сын. Какая простая цепочка: мама – бабушка – сын… Вот и весь расклад… Замки мы в доме никогда не меняли, а у него, с незапамятных времён, были запасные ключи.
– Оля, Сперанский не мог рассчитывать на то, что Мила Михайловна не составила завещание заранее, она могла не упомянуть свою маму. Бабушка и так живёт в полном достатке, при хорошем уходе…
– Ты прав, не мог. В этом случае Сперанскому нужно было опекунство, чтобы представлять интересы своей матери в суде, а по большому счету – свои собственные. Бабушка, даже не упомянутая в завещании, всё равно имеет право на обязательную часть наследства своей дочери равную половине от половины. Поверь мне, это хорошие деньги… Только требовать их она должна через суд. Таков Закон. Если сейчас его дети оформят опекунство и заявят права на мамины активы, пока якобы для бабушки, я противиться не буду, отдам сама.… Будь оно проклято это наследство… будь проклято…
– Где ты взяла пистолет?
– Один из моих клиентов попытался смастерить боевой пистолет из газового просто для прикола. Смастерил, как получилось. У него был один патрон, он решил отстрелять его в лесу. В поездке угодил в ДТП. По его вызову на место аварии я приехала быстрее милиции, и от греха подальше пистолет у него забрала…
Ольга встала, поправила платье и, не взглянув на Михаила, пошла в кабинет, на ходу обронила:
– Я убила бы его ещё раз, – она чётко проговорила слово «убила», выделяя его голосом, резко обернулась, – Я не мститель. Есть истрёпанное фраза – месть холодное блюдо, а у меня в душе пылающие угли – дышать больно, жить больно… Но я, Миша, адвокат и знаю, как часто изворотливый, обличённый властью или просто сверх наглый преступник уходит от правосудия. У Пся большое кладбище и не только из тел, но и из душ. Разве он ответил за смерть Егора, за смерть Яна, за смерть моей мамы, за исковерканную жизнь Зины, Олега, Веры, Петра Ермилова, полуживого подполковника Гуся, унижение молодого лейтенанта? Даже Стефанию – женщину, которую любил, он превратил в монстра. Везде где прошёл – везде нагажено. Я не мститель! Я, Миша, палач! Кто дал мне такое право? Я взяла его сама! Он – виновен! Кто может возразить? Кто, Миша?
Исайчев смотрел на неё широко открытыми глазами.
– Молчишь?
Резкая, как вспышка, мысль высветила в памяти Михаила холодное лицо Шахерезады и её слова: «Я точно знаю, кто его убил!»
– Оля! – вскрикнул Исайчев. – Шахерезада знает, кто его убил…
Ольга усмехнулась:
– Она не назовёт имени… Королева будет молчать! Убийца наследодателя по закону объявляется «недостойным наследником» и лишается наследства. Пат Королеве! – она усталым взглядом ещё раз посмотрела на Михаила. – Захочешь уйти, оставь ключи на шляпной полочке… И ещё просьба – если решишь меня… – Ольга на секунду замерла, подыскивая нужное слово, но не найдя его, тихо выдохнула, – позаботься о Зосе, и передай это Шахерезаде… Она поймёт…
Ольга вынула из кармашка монетку, с виду позолоченную:
– Копия, купила на блошином рынке.
Она подкинула монетку вверх и точным ударом ладони направила её в сторону Михаила. Михаил хорошо играл в теннис, сейчас это ему пригодилось. В его ладони оказалась монетка с дырочкой. С одной стороны монеты была изображена голова Брута, с другой – кинжалы.