– Зачем тебе это нужно, Миша, – горячился Роман Васенко, сидя с Исайчевым за шахматной доской – пошли ей уведомление о приостановке дела заказным письмом, ну в крайнем случае курьером. Почему ты хочешь ехать туда сам? Объясни. Мы не обязаны… Осторожно, друг, я провожу свою белую пешку в ферзи. Что-то ты сегодня невнимателен…
– Не обязаны, – в задумчивости глядя на доску, обронил Михаил, – и всё же я поеду… Знаешь, Ромка, как все просто в шахматах: белая пешка – белая ферзь. В жизни иногда белая пешка, дойдя до конца, превращается не в белого, а в чёрного ферзя…
– Тебе мат, дорогой – удовлетворённо бросил Роман. Он схватил папку со стола и направился к двери. – Я в канцелярию…
– Мне действительно мат…, – с горечью подумал Михаил, помедлив, набрал номер сотового телефона вдовы подполковника Сперанского:
– Здравствуйте, Стефания Петровна! – как можно мягче произнёс в трубку Исайчев.
То, что буркнуло в ответ, Михаил не разобрал, но продолжил:
– Завтра я хотел бы прибыть к вам для вручения уведомления. Вы можете предупредить об этом Олега Леонидовича, ему тоже нужно присутствовать…
В трубке вновь буркнуло что-то совсем уже гневное, и абонент отключился.
– Ну что, получил гранату? – усмехнулся, вернувшийся из канцелярии Роман. – По лицу вижу – получил… Я, пожалуй, поеду с тобой. Грех бросать друга в окопе…
– Звони Сперанскому—младшему, – попросил Исайчев, – предупреди его о встрече…
Олег Леонидович на предложение согласился сразу и назначил час:
– В четырнадцать часов у мамы в усадьбе…
– Мне думается надо пригласить ещё кое-кого, его это тоже касается, – предложил Михаил.
– О-ё-ё – схватился обеими руками за голову Васенко.
Следователи приехали на встречу в назначенный час.
Олег Леонидович проводил прибывших в гостиную, где полулежала на диване Стефания Петровна. У ног Шахерезады сидела дочь Вера.
– Здравствуйте, Вера! – кивнул Роман Васенко. – Хорошо, что и вы здесь…
– Я здесь уже три дня, – ответила женщина, едва наметив на лице улыбку. – Маму приехала проведать…
– Давайте без реверансов, молодые люди! – зло оборвала дочь Стефания Петровна. – Вы пришли сообщить мне, что, наконец, нашли убийцу моего мужа? Не прошло и вечности… как вы закончили следствие…
– Следствие приостановлено из-за недостаточности улик… – Михаил старался выдержать вежливый тон.
– Как?! – театрально воскликнула Стефания Петровна и брезгливо поморщилась. – Расстрелянное тело моего мужа для вас недостаточная улика?
– Ма-а-ма, – прошептала Вера.
– У нас нет вопросов! – выкрикнула Стефания Петровна, – убирайтесь вон…
– Однако у нас, Стефания Петровна, вопросы есть, а главное, мы хотим сообщить, что во время следствия установлен факт, который вам непременно нужно знать. Скоро наступит час, когда вам придётся делить имущество и…
– Мы вовсе не собираемся это обсуждать с вами, – оборвала Михаила Стефания Петровна, вкладывая в интонацию изрядную порцию иронии. – Задавайте свой вопрос и убирайтесь…
– Вначале следствия вы сказали, что знаете имя убийцы, назовите его и мы продолжим разбираться в этом деле, – Михаил встретился взглядом со вдовой и оторопел. То, что он увидел не было ненавистью, это было отвращением. Губы Стефании Петровны растянулись в улыбке, а глаза, позаимствовав кожи губам, сузились:
– Так, что вы собирались сообщить перед дележом имущества? – Стефания Петровна проигнорировала просьбу Михаила, но взгляда от его лица не отвела.
«Вот так сюрприз! – ошеломленно подумал Михаил, – Шахерезада не только всё знает о гибели Олиной мамы, она, вероятно, спланировала её сама. Подполковник был только исполнителем… Зависть, всегда непримиримее ненависти…»
В кармане Исайчева завибрировал телефон, выслушав абонента, Михаил обратился к хозяйке усадьбы:
– Разрешите Роману Валерьевичу впустить человека, он объяснит вам это, – Михаил протянул Стефании Петровне бумагу, но она, прежде чем взять её в руки, приказала, – Олег, иди вместе с ним, а то, как бы чего по дороге гостёчки не спёрли…
– Извините, – виновато улыбнулся Олег Леонидович, но распоряжение матери бросился выполнять.
Стефания Петровна взяла бумагу, не торопясь, надела очки, прочитала и, удивлённо взглянув на Исайчева, каркнула:
– Что это?
– Это заключение экспертизы. Его невозможно опровергнуть нигде, даже в суде. Документ совершенного качества.
– Что это? – закричала Стефания Петровна и бросила бумагу Вере.
Дочь на лету перехватила документ, прочитала вслух:
– С вероятностью 99,9 процента Леонид Михайлович Сперанский является отцом Сергея Викторовича Сахно…
– К-к-кто… к-к-кто э-т-тот Сергей Викторович? – захрипела вдова.
В этот момент дверь отворилась и в неё вошёл с растерянным лицом Сперанский-младший, за ним Сахно и Васенко.
– Здравствуйте, Стефания Петровна. Здравствуйте, Вера. Здравствуйте, Михаил Юрьевич, – дружелюбно улыбнулся Сергей.
– Ты, потрёпыш… – Лицо Шахерезады старело на глазах, пальцы мелко-мелко дрожали. Она тяжело вздохнула, вскинула голову. На виске вздулся тёмный бугорок и бился так, как будто маленький молоточек стучал по коже с обратной стороны виска. Широкие сухие до блеска зрачки. Упавшая на лоб влажная прядь. И морщины, глубокие морщинки у губ, невесть откуда заползшие на белое с пергаментным отливом лицо. Подбородок, отваливаясь, открывал чёрную дыру рта, из которого с хриплым треском вываливались слова:
– Пся-я-я… ты-ы-ы обокрал-л-л меня… сука-а-а-а…
Следователи поспешили выйти за дверь, оставить новых родственников наедине.
– Слушай, Миша, мне показалось, я эту картину уже видел или она мне снилась когда-то… Как ты полагаешь, они его там… – Роман черканул большим пальцем себе по горлу.
– Не волнуйся. Я не думаю, что он рассчитывал на другой приём! – Михаил ещё раз с опаской посмотрел на закрытую дверь.
– Обидно, что мы не докопались, кто убил подполковника. Я бы хотел знать… – разочарованно произнёс Васенко, – хотя… грех, конечно, говорить такое, особенно при моей должности, но я бы тоже…
Михаил резко вскинул руку:
– Ну и не говори… – Исайчев разжал ладонь, в ней лежала позолоченная монета с дырочкой.
– Это что? – полюбопытствовал Васенко.
– Оля передала подарок Шахерезаде…
– Почему не отдал? Хотя да, сейчас это не к месту. Ты что, собираешься с ней ещё встречаться? Бр-р-р
– Эх, дружище, она не ей монету подарила, а мне. Хорошо, что я вовремя это понял…16
Книга вторая «Не прикрывай открытых окон»
Пока…
Иди, уже… тебя, наверно, ждут…
Часть первая. Резиденция
Глава 1
Майор юстиции старший следователь Следственного комитета Исайчев Михаил Юрьевич возвращался из служебной командировки в родной город Сартов из холодного Санкт-Петербурга. Поездка проходила в рамках расследования сложного дела, и, результаты, полученные во время командировки, требовали обдумывания. Доплатив личными деньгами сверх отпущенной бухгалтерией суммы за место в купейном вагоне, Михаил приобрёл билет в спальный. Всё же, как не крути, на два пассажира меньше. Эта арифметика увеличивала шанс Михаила на покой и возможность если не подумать, то хотя бы выспаться. Интерьер приобретённого купе вызвал у Исайчева ироническую улыбку. Он отличался от места в обычном вагоне отсутствием верхних полок, ярко-красными занавесками из потрёпанного временем велюра, а также заранее застеленными постелями, прикрытыми исстиранными пледами шотландского орнамента, то бишь в клеточку.
– Интересно, что сказала бы жена, увидев это великолепие? – спросил себя Исайчев, и тут же сам ответил, а сказала бы она следующее: «Не кочевряжься, Мцыри, и за это спасибо! Замечательно уже то, что ничьих ног не будет болтаться у твоего носа. Даст бог: повезёт с попутчиком, и появится у тебя время в тишине и покое под крепкий чай подумать о результатах командировки…»
Исайчев часто мысленно обращался к своей половинке, считая её своим камертоном, советчиком и просто умной женщиной с холодной рациональной головой, одного из лучших в Сартове адвокатов. К кому же ещё, если не к ней?
«Мцыри» – прозвище, которое Михаил Юрьевич получил ещё в школе за подходящее имя и отчество, а также за упорный и стойкий характер. Ольге пришлось по душе прозвание мужа, и вот уже четвёртый год их совместной жизни они называют друг друга не иначе как «Мцыри» и «Копилка». «Копилка» вовсе не потому, что она скаредна и бережлива, а потому что страстный нумизмат-коллекционер, и в её карманах всегда позвякивают старинные и редкие монетки на случай подвернувшегося обмена.17
До отхода поезда осталась всего одна минута, когда с другой стороны двери кто-то тихонько поскрёбся.
– Это ещё что такое? Неужто пьяный попутчик?! – подумал Михаил, резко встал и рывком открыл дверь.
Перед ним стояла миловидная женщина в костюме фирмы MILD, предназначенном для туристических походов. На сгибе её левой руки висел небольшой рюкзак, а в другой она держала ручку жёсткого кофра для гитары.
– Бемби! – первое, что пришло в голову Михаила при виде женщины на пороге купе. – Почему скребёмся? – вопросительно взглянув на попутчицу, улыбнулся Исайчев. – Вы здесь такая же хозяйка, как и я. Проходите смело. Располагайтесь. Будете переодеваться? Мне выйти?
– Нет, нет! Не беспокойтесь, – спешно заговорила женщина, – сейчас минутку посижу. Опаздывала. Бежала. Отдышусь чуть-чуть. Заодно и к попутчику присмотрюсь… Нам с вами в одном купе двадцать четыре часа ехать, посему давайте знакомиться, – женщина протянула ухоженную руку с аккуратно постриженными ногтями, покрытыми лаком телесного цвета. – Вася.
– Вася? – удивился Михаил. – Судя по вашим глазам, вас родила инопланетянка.
Женщина присела на краешек полки:
– Моя мама, судя по тому, что увидев меня, вы прошептали имя «Бемби», вовсе не инопланетянка, а важенка – олениха, подруга оленя. Вы ведь сказали именно так или я ошиблась?
– Да-а-а, – растерянно протянул Исайчев. – Я понял. Не оригинален. Но по-другому никак нельзя, именно имя Бемби, первое, что приходит в голову при виде вас. Извините… Женщину с такими глазами не могут звать Васей, вы Бемби!
– Так, меня называют почти все мои знакомые. Я привыкла. Однако, я Василиса, попросту Вася. А вы?
– Миша, Михаил Юрьевич…
– Не думаю, что в школе вас кликали «Лермонтов», тогда, значит… «Мцыри»?
– Мать честная! – ещё больше удивился Исайчев, – вы провидец? Меня действительно так окрестили в школе, а сейчас так называет жена…
– На том и порешили: вы Мцыри, я Бемби. Вероятность, что мы когда-нибудь ещё встретимся, ничтожна. Зачем имена?
– В дороге, главное, хороший попутчик, – Исайчев улыбнулся. – Мне, кажется, повезло. Судя по вашей одежде, вы снарядились в туристический поход или возвращаетесь оттуда. Нет, всё же собрались…
– Этот вывод вы сделали, глядя на мою белую кожу? После похода я была бы смуглее. Но вы не угадали. Я собралась не в поход, а навестить друзей. Сартов – мой родной город. В дорогу привыкла надевать удобные и прочные вещи. Неизвестно, что может приключиться, а нарядные одежды у меня здесь, – и Василиса постучала ладошкой по рюкзаку.
– А гитара? – продолжил любопытничать Михаил.
– Гитара – это подарок. Вернее, подарок-талисман. Мы с ней не расстаёмся. С такой подругой путь короче.
– Споёте?!
– Чуть позже спою, а сейчас закажите, пожалуйста, чай. На дворе время обеда, пожалуй, угощу вас пирожками собственного изготовления.
Михаил с готовностью пошёл выполнять просьбу попутчицы. Тем более что пирожки были кстати. Исайчев с утра оголодал. Гонялся по делам и не успел позавтракать.
Подзаправившись пирожками, копчёной куриной ножкой со свежим огурцом, Михаил расслабленно, с благодушным выражением на лице прислонился к мягкому валику на стенке купе.
Вечерело. Осень за окнами вагона заплакала, робко, а затем более настойчиво постучалась по стеклу дождевыми каплями и, не удостоившись внимания пассажиров, яростно взвыла, заулюлюкала ветром, бросила в стекло жёлтые потухшие беспомощные листья.
– Брр-р-р, какая погода! – сказал Михаил, пододвигая ближе к себе дребезжащий в подстаканнике стакан горячего чая. – Где-то ведь лето и солнце.
– Я знаю, где лето… – откликнулась Василиса, наводившая порядок на купейном столике.
– Я тоже знаю, но это далеко: за границей и дорого. Жалко, что в странах СНГ нет в это время года тёплых морей. И раньше не было…
– Было одно море… я на нём жила в детстве…
– Да-а? Что за море? – удивился Михаил.
– На нём служил мой отец, и море называлось Аральским. Бирюзовое, бескрайнее, похожее на мираж. Это граница Казахстана и Узбекистана.
– Вот как? А подробнее…
Пока Василиса рассказывала, Михаил более пристально рассматривал собеседницу. Перед ним сидела невеликого роста едва ли больше метра шестидесяти миниатюрная молодая женщина средних лет, может быть тридцати семи – сорока, а там бог их разберёт этих женщин… Русые, коротко постриженные волнистые волосы, придавали ей крохотку мальчишеского задора. В её лице была изюминка, даже можно сказать, урючинка, и этой изюминкой – урюченкой была ГЛАЗА! Михаил в жизни видел много разных глаз. Некоторые приводили его в восторг. Но у Василисы глаза были особенные, их нарисовала природа-художник на славянском лице миндалевидными с вытянутыми к вискам уголками, окаймлёнными длинными, как на частой расчёске ресницами и синими, не голубыми, а именно синими радужными оболочками вокруг зрачков. Сама радужная оболочка была настолько широкой и чистой, что Исайчев видел в ней отражение своего лица, и оно ему нравилось. Именно из-за глаз Исайчев не мог определить возраст женщины. Кожа лица свежая, без макияжа, ни морщинки, ни рытвинки, а глаза – зрелые искушённые.
«Не женщина – сон… Смотрел бы и смотрел… Интересно, как бы сейчас меня подковырнула Копилка, глядя, как я тут перья распустил? – усмехнулся своим мыслям Исайчев и тут же успокоил себя, – не стала бы она меня ковырять, сама бы любовалась…»
Ближе к вечернему чаю Михаил не выдержал и все же попросил попутчицу:
– Бемби, извините, я опять-таки не оригинален, но по закону сцены, если появилось ружьё, оно должно выстрелить, я позволю себе слегка перефразировать – если появилась гитара, значит…
– Спою тихонько, – Василиса осторожно вынула инструмент из кофра и бережно обтёрла его мягкой тряпочкой, вынутой из того же кофра. Не перебирая струн, сразу взяла аккорд и запела глуховатым с трещинкой голосом, отвернувшись к заплаканному окну:
– Привет,
Ну, как ты? Всё дела? Опять дожди-и-и
Косыми лентами опутали аллеи.
Не прикрывай открытых окон, по-го-ди,
Смотри, как вечер тает без вина хмелея…18
Дверь в купе тихонько открылась, и в образовавшейся щели показалась мужская голова, а секунду спустя ниже её женская. Михаил приложил указательный палец к губам и глазами указал нежданным гостям на место рядом с собой. Василиса не заметила вновь прибывших:
– Пока…
Иди, уже… тебя, наверно, ждут…
Забавно тает тень от лампы… Зябко… Скучно…
Бормочет тихо мне бессонница: «Я тут,
Сегодня будем мы с тобою не-раз-луч-ны…»19
Василиса замолчала, обернулась на открытую дверь купе, в ней во всю ширь стояла подбоченившись проводница, и ещё несколько пассажиров, головы которых торчали из-под мышек и над плечами мощной сотрудницы Российских железных дорог. Проводница, не миндальничая, вошла, села рядом с Василисой:
– Ух, хорошо поёшь! Спой ещё, а я потом всех чаем напою. У меня хороший чай с мятой. Мяту сама выращиваю…
– Всем с мятой или только поющим? – поинтересовался белобрысый мужичок с весьма подвижным лицом. – Тот, что я пил час назад, был без мяты…
– Всех напою с мятой, – подмигнув, благосклонно молвила проводница.
Весь вечер пассажиры беззастенчиво эксплуатировали Василису. Она пела одна и хором с пассажирами, прерываясь на чаепития, во время которых соседи приносили в купе домашнюю выпечку и сладости. Угощали её и Михаила. Все, кто не вместился в купе, пристроились в соседнем, слушали, не закрывая дверей. К своему удивлению, Михаила не раздражало многолюдье, а вовсе, наоборот, он с охотой подпевал попутчице. Разошёлся народ ближе к двум часам ночи. Утром, почти подъезжая к Сартову, Михаил поймал себя на мысли: он отдохнул и ничуть не жалеет, что не удалось в тишине подумать о результатах командировки. Благостную мысль прервал звонок его встрепенувшегося сотового телефона, на дисплее которого, показалось фото сурового мужчины в форме полковника юстиции.
– Приветствую вас, Владимир Львович… Да, еду в поезде… буду через три часа… Быстрее не получится… И домой не заезжать? А помыться? Так, вы только шею намылите, а я хотел бы весь… Хорошо! Мне сразу в резиденцию или сначала к вам? Есть! Кто со мной? Капитан Роман Васенко? Хорошо! Эксперт? Галка Долженко? Отлично! Прошу прощения, подполковник Галина Николаевна Долженко… Понял вас… До встречи…
Поезд медленно подползал к перрону, в тамбуре и рядом с купе проводников столпились пассажиры. Они нетерпеливо топтались на месте, вытягивали шеи в надежде увидеть в окнах встречающих. Исайчев и Василиса стояли рядом с дверью своего купе. Михаил держал в одной руке собственный чемоданчик и рюкзак Василисы. Свободной рукой он легонько коснулся локтя Василисы:
– Спасибо, Бемби, за компанию. Было приятно… Я бы на месте вашего мужа не отпускал вас одну, да ещё с гитарой…
– У меня нет мужа, – обронила Василиса.
– Ну, на месте вашего друга… не поверю, что у вас нет друга…
Василиса осторожно высвободила руку и взялась за лямки своего рюкзака:
– Давайте я сама, он не тяжёлый. В нём вещей немного. Я приехала сюда всего на три дня. О моём друге скажу так, он отпустил меня много лет тому назад… – Она неожиданно дерзко вскинула брови, – он меня отпустил, а я его нет!
Поезд остановился, вздрогнул и затих, проводница загремела дверью вагона, и пассажиры энергично пошли на выход.
– Удачи вам, Мцыри! Даст бог, свидимся… – Василиса спрыгнула с подножки вагона, помахала рукой Исайчеву и, вскинув рюкзак на плечо, быстро пошла по перрону. Михаилу нужно было в другую сторону.
– Прощайте, Бемби, – подумал Исайчев, глядя вслед удаляющейся попутчице. – Балбес твой друг!