– Ты сказал неаккуратно оторванный, это как?
– Давайте я его сюда притащу, – вскочил практикант и уже рванулся к двери.
– Тю-тю-тю, сядь на место! – поспешно вскрикнул Михаил. – Не смей его трогать, пусть лежит, как был положен. Я, надеюсь, ты его в руки не брал? – Михаил попытался поймать ускользающий взгляд Мамкина. – Понятно, брал! Серёга, где тебя учат, а? Как же так? Ты знаешь первое правило практиканта?
Мамкин набычился и молчал.
– Яйцо не должно считать себя умнее курицы. – Михаил поднял указательный палец. – И даже если это и так, помни – яйца в отличие от курицы быстро протухают…
– Я только за кончик приподнял и увидел неровно оборванные нитки, как будто его с места пришива содрали одним рывком. Как по-другому я мог это понять? Хотя, виноват. Надо было эксперта дождаться…
– Ладно, мы Галине Николаевне ничего не скажем, веди следующего фигуранта. Давай Эльзу, хочу на неё посмотреть.
Мамкин в нерешительности потоптался на месте:
– А если она спит? Ночь же… Ругаться будет. Говорят, она баба бешеная, брыкается, как лошадь необъезженная. Их ведь даже накормить не успели. Новый повар, которого полковник Корячок из воинской части прислал, заморачиваться не стал – просто сварил макароны. Фигуранты есть отказались.
– Макароны с кетчупом? – сглотнув слюну, спросил Исайчев.
– С кетчупом… его там сколько угодно…
– Избалованные, однако, фигуранты. Ладно, иди, веди её. Если спит – буди. Попробуем мадам запрячь в узду.
– После Эльзы кого приглашать? – вытянулся в струнку практикант.
– После Эльзы – макароны с кетчупом! Я тоже живой человек…
Как только за Мамкиным закрылась дверь, Исайчев поменял в диктофоне кассету и пристроил его на удобное место.
– Сбежал всё-таки Ромка, не захотел быть разводящим, лисья морда… – пробурчал Исайчев и вздрогнул, оборачиваясь на грохот отворяемой двери.
Эльза распахнула её рывком, толкнув ступнёй, и не спрашивая разрешения, вошла. Плюхнулась широким задом на стул у бюро. Поёрзала, встала и не говоря ни слова, отставила его в сторону. Выхватила взглядом кресло в дальнем углу кабинета, туда и направилась, унося с собой терпкий запах с нотками перца и корицы. Михаил молча наблюдал картину передвижения Эльзы, и как только женщина уселась и вопрошающе уставилась на Исайчева, спросил:
– Вам удобно, Эльза Фридриховна?
– Я гражданка двух стран, поэтому по-русски можете обращаться ко мне – сударыня Леманн, но лучше на немецкий лад – фрау Леманн. Я не любила своего отца, и любое напоминание о нём неприятно, это понятно?
Михаил взял одной рукой оставленный Эльзой стул, в другую руку диктофон и поставил всё это рядом с креслом Эльзы, приладив диктофон на тумбочку.
– Это ещё зачем? – Эльза брезгливо показала пальцем на записывающее устройство.
Михаил, гася нарастающее раздражение, учтиво и чётко, выделяя каждое слово, произнёс:
– Я, фрау Леманн, провожу допрос свидетелей преступления. Пока свидетелей. Посему вся наша беседа будет записана, после чего перенесена на допросные бланки, которые вы внимательно прочтёте, и на каждой страничке распишитесь, это понятно?
Эльза кивнула и, надев на лицо ироническую гримасу, осведомилась:
– Вести допрос свидетелей в двенадцать часов ночи вам позволяет Закон? Это смахивает на druck.22
– Welche Sprache werden wir sprechen23? – усмехнувшись уточнил Исайчев.
– Чево-о? – брезгливо сморщилась Эльза.
– Вы гражданка Германии? На каком языке предпочитаете говорить? – Выдавливая из себя оставшуюся учтивость, спросил Михаил.
– А давайте по-русски! Вам на ём более понятно? – ухмыльнулась Эльза.
– Тогда так. Мой рабочий день закончился в 18:00. Будем придерживаться Трудового Кодекса? Дней на пять-шесть придётся всех задержать. Вас это устраивает? Хотите покинуть кабинет?
– Ну, что вы! – подстраиваясь под тон следователя, проворковала Эльза. —
Как же быть с сорока восемью часами? У меня на пять-шесть дней свежей одежды не хватит. Не ходить же в прокисшем белье?!
Исайчев гримасой на лице изобразил растерянность, для усиления эффекта поёрзал на стуле:
– О, фрау Леманн, вы хорошо осведомлены о сроках задержания. Но Закон разрешает продлить их, если будет необходимость. В вопросе чистоты белья я могу оказать содействие. Вода в кранах вроде есть всегда, а по поводу тазиков распоряжусь…
– Да, – ядовито ухмыльнулась Эльза, – я имею представление о Законах. Хотя бы потому что являюсь грамотным пользователем интернета. Живя в цивилизованной стране, навыки стирки в тазиках я давно утратила. Поэтому не занимайтесь самодурством. Буду жаловаться!
Михаил удобнее уселся в кресле и, перекинув ногу на ногу, уверенно парировал:
– Считайте, что самодур! Самодур! Но вы уйдёте отсюда только после того, как я узнаю, кто отравил господина Бурлакова. Думаю, в выяснении обстоятельств смерти брата вы одна из самых заинтересованных лиц. Ошибаюсь?
– Нет, что вы! – поспешила оправдаться Эльза, – валяйте, спрашивайте…, но учтите, если будете перегибать палку, я раззвоню на весь свет.
Михаил понял – Эльза отступила на шаг назад, и решил последовать её примеру, миролюбиво заметил:
– Где же вы видели у меня палку, фрау Леманн?
– Бросьте словоблудие. Приступим к делу! – вновь взъерошилась Эльза.
– Представьтесь, пожалуйста. Назовите свои паспортные данные, – как можно мягче попросил Михаил, однако, запах корицы его раздражал.
– Эльза Фридриховна Леманн, из немцев Поволжья. Родилась в городе Покровске Сартовской области. Мать – приблизительно русская, отец-немец. Имею двойное гражданство: Российское и Федеративной Республики Германии. Проживаю постоянно в Германии, в Грюнвальде. Являюсь двоюродной сестрой Олега Олеговича Бурлакова. Что ещё? Год рождения не скажу, сами в паспорте посмотрите… Меня удивляет, что я попала в разряд подозреваемых. Я его сестра. Я его сделала!
– Уточняю ещё раз – пока в разряд свидетелей. Вы его сделали, в каком смысле? – кашлянул в кулак Исайчев.
– Ну не в смысле слепила из пластилина. Я сделала из него того, кем он сейчас является.
– Являлся, – осторожно поправил Эльзу Михаил.
То, что произошло после произнесённого замечания, Михаил предположить не мог: Эльза ногой мощно толкнула стул, на котором сидел Михаил. Исайчев едва удержался. Вскочив, она прыжками добежала до двери, торкнулась, поняла, что она закрыта, побежала по комнате, размахивая руками и разбрызгивая в плевках слюну:
– Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы твой гадкий рот залило цементом. Являлся! Ох, ты! Являлся… – она оскалилась и выплюнула, – он не только мясо, позвоночник и хрен, он «Дело», которое я помогла ему делать… Ходят тут, высматривают, учат жить! Пытают посреди ночи. Кодекс у него трудовой! Ты на рожу свою сытую ментовскую посмотри, работничек! – и, срываясь на визг, подскочив к Михаилу, прямо в ухо заорала:
– Пошёл отсюда, засранец, пошёл. Пошёл…
Михаил с размаху влепил Эльзе пощёчину и в наступившей тишине негромко сказал:
– Если ты, фрау Эльза, ещё раз закатишь истерику. Устроишь цирк. Я решу, что ты убила Бурлакова. Повешу на тебя всех собак и посажу лет на пятнадцать в русскую тюрьму. Сейчас начало осени, но там всё равно жарко, кондиционеров нет. И соседки по нарам научат, как разговаривать со следователями. Так что сядь на этот стульчик и отвечай на мои вопросы. И не дай бог тебе повысить голос хотя бы на тон, это понятно?
Эльза застыла, в упор глядя на Михаила, медленно разжала побелевшие кулаки, передёрнула плечами и на цыпочках пошла к стулу, который Исайчев вернул на прежнее место к бюро, села и, мотая головой, тихонько пробубнила:
– Это понятно… это понятно… это понятно…
Исайчев взял в руки телефон:
– Вызываю санитаров, русского языка не понимаете…
Эльза ещё раз передёрнула плечами, улыбнулась, и как ни в чём ни бывало, произнесла:
– Хорошо, спрашивайте… дальше.
– Расскажите, фрау Леманн, что вас связывало с Олегом Бурлаковым, и что значит ваше выражение «я его сделала» и «приблизительно русская»?
– Как вы думаете, если у моей мамы в паспорте национальность – русская, а у её родной сестры – немка, то национальность получается «приблизительно русская». Теперь по поводу «сделала». Мы с ним выросли в этом городе. Олег на год меня моложе и с детства был лентяем, лежебокой и свистуном. Я в том смысле, что всё мог просвистеть с друзьями и подружками.
– Вы имеете в виду деньги?
– И деньги тоже, но главное, просвистывал драгоценное время, которое мог потратить на учёбу, чтобы в будущем зарабатывать те же деньги. Я в ту пору тоже посвистывала, но вовремя очнулась. Тогда на семейном совете мы решили: поступать Олег будет в военное училище. Там из него сделают человека, ну дисциплина и всякое такое… Между прочим, про училище предложила я. Я и жену ему выбрала…
– Да-а-а?! – изумился Исайчев – Он сам в этом смысле инициативы не проявлял?
Эльза положила ногу на ногу, откинулась на спинку стула, переплела руки на груди и тоном победителя сказала:
– Да вы чё? У него этих вертихвосток было по три пучка одновременно. Вы же видели Олега. Мачо, а в молодости был неотразим: красив, высок, белокур, правда, кареглаз, чуть-чуть до натурального арийца недотянул. Девки за ним табунами бегали, только подковы цокали.
– Сам Бурлаков всерьёз в кого-нибудь влюблён был? Я имею в виду без вашего спроса.
Леманн задумалась, припоминая, и решительно заявила:
– Олегу неведомо было чувство любви. Он и Ирину не любил, терпел. Показывал её своим партнёрам и с удовольствие наблюдал, как у них слюни текут, а сам нет, не любил.
– А вас?
– Меня? – Эльза жеманно пожала плечами и, добавив в голос переливов, произнесла, – нас с Олегом держали в узде близкородственные связи. Если бы не они, у нас могли быть красивые дети. Но мы боялись гемофилии… Олег относился ко мне трепетно. Я главный советчик. Последнее слово всегда за мной. В обиду никому не давал. В общем, любил, – и, спохватившись, добавила, – по-братски, конечно…