– Как планируете жить дальше?
– Я обязана исповедаться? – и взглянув на Михаила, вздохнула. – Поняла, должна. Ещё лет пять-шесть тому назад мы с Олегом обсуждали его завещание…
– Даже так? – удивился Михаил.
– Даже так! – с вызовом повторила Эльза. – Основной капитал достанется дочерям, естественно, до поры до времени под присмотром ряда доверенных лиц, там целый список. Ирине – ежемесячное достойное содержание, дом в Питере, вилла в Атлантическом океане на острове Онс у берегов Испании. Мне, естественно, завод одноразовых шприцев под Мюнхеном, усадьба там же, ну, в общем, все то, чем пользуюсь сейчас… Ничего нового, но и этого более чем достаточно. Я ведь Олега любила не из корыстных соображений, а так… Миленький мой сыщик, я совершенно не жадна…
– Да, да, – махнул рукой Михаил, останавливая поток слов. – Вам и корочки хлеба достаточно… И давайте с «миленького» всё же перейдём на имя-отчество – Михаил Юрьевич.
Эльза напряглась и начала, как дрожжевое тесто в тёплом месте, увеличиваться в объёме. На Михаила пахнуло чем-то прокисшим, перемешанным с перцем и пряной травой.
«Пот!» – поморщился Михаил и приказал сквозь зубы, потирая ладонь об ладонь.
– Сидеть!
Тесто обмякло.
«Несладко приходится людям рядом с фрау, – подумал Исайчев, – или умело играет, или на самом деле истеричка и психопатка. Надо дать Копилке послушать запись допроса. Она в таких дамах разбирается».
– Фрау Леманн, расскажите, что произошло в это утро, как вся эта ситуация видится вам.
– Можно немного похожу, – Эльза встала, – ноги затекли и задница. Не могу долго сидеть на жёстком. Давайте отворим окно, дождь уже прошёл…
Исайчев встал, с удовольствием раскрыл окно, впустил в кабинет запах ночи, влажных напоенных дождём цветов и мокрых мозаичных плиток, ковром застилавших площадку под окнами кабинета.
«Вот теперь понял, почему мне понравилась случайная попутчица в поезде, – подумал Михаил, – от неё так же, как от Копилки, пахло чистотой…»
Эльза медленно шла по кабинету губернатора, рассматривая шкафы с книгами, напольные вазы, карябала их пальцем и также медленно, как будто жевала жвачку, говорила:
– После завтрака мы все разбрелись, кто куда – хотелось посмотреть, как живут и жируют местные власти. Знаете, фу-фу-фу… не понравилось… пафосно и без вкуса. Через какое-то время раздался первый гонг – это значило, что скоро будет подан кофе. Мы с Иркой забежали к Гуидо напомнить ему, что я пью кофе чёрный бразильский с тёртым грецким орехом, Ирка – «глясе» – это кофе, накрытый пенкой из взбитых с сахаром яичных белков. Когда мы входили в кухню, из неё вышел Слаповский. Гуидо пояснил тогда – Слаповский приходил предупредить, что его кофе не должен содержать кофеин.
Пока Эльза говорила, Михаил рассматривал её фигуру: узкие плечи, совсем плоская грудь, массивные бёдра с такими же массивными ягодицами. Эльза была похожа на медленно ползущую улитку, волокущую за собой свою раковину. Ярко-красная с жёлто-синей каймой юбка начиналась на бёдрах и спадала жатыми воланами до самого пола, что делало раковину ещё массивнее. Белый кружевной топик едва прикрывал детские груди, обнажал живот и родовую ямочку. Вьющиеся рыжеватые волосы фрау Леманн убрала в хвостик, который при движении Эльзы дрожал, как хвост у замёрзшей болонки.
– Вы переоделись? – следуя своим мыслям, машинально спросил Исайчев. Уж больно фривольным был костюм фрау.
Эльза фыркнула, взяла обеими руками подол юбки, по-цыгански потрясла им:
– Ваша хамоватая экспертша буквально содрала с меня всю парадную одежду. Ей, видите ли, нужно её проинспектировать. Вынуждена была облачиться в пляжный костюм. Мы ехали сюда только на два дня и Алька, то есть Олег Олегович, обещал по окончании встречи пикник…
– Так, – сурово произнёс Михаил, – далее, кто ещё был в кухне, когда вы туда зашли?
– Там, как всегда, ошивался Сагочка. Это понятно. Пришёл проведать любимого. Они о чём-то шептались у окна. Старались отвернуться, чтобы мы не слышали их голубеньких секретиков, мерзавцы. Почему их терпел Олег?
– Наверное, у него были свои резоны. Мне сказали, Сайрус хороший адвокат и выиграл для Бурлакова ряд процессов. Олег Олегович поделился, какого толка будет его сегодняшнее сообщение, для чего он всех собрал? Раньше такое бывало?
– Конечно, – Эльза задумалась, – но раньше собирались в Питере. Там головное предприятие. Туда приезжали и канадские, и немецкие, и сербские директора. Здесь встречаемся впервые. Но я рада. Это город нашего общего детства… Колыбель, так сказать… Перед завтраком зашла за Олегом в его номер, хотела помочь распаковать чемодан, но там уже торчал Сайрус. Они изучали какой-то документ. Попросили удалиться. Обычно у брата от меня не было секретов. Вероятно, Олег хотел преподнести сюрприз… Так вот… кофе, хотя мы его даже попробовать не успели, все кроме Олега… – Эльза присела на облюбованное ею кресло и закрыла лицо руками. – Как страшно, господи. Вы же найдёте убийцу? Его должен покарать земной суд… он обездолил нас всех… Как дальше жить?
Михаил встал, захотелось размять затёкшие ноги. Подошёл к Эльзе, дотронулся до плеча:
– Я приношу свои соболезнования, Эльза Фридриховна. Что думаете о смерти Гуидо? Кто мог его?
Эльза вытерла ладонями мокрые щёки:
– Здесь все просто. Гуидо убил любовник. Приревновал его к охраннику. Я однажды в Питере наблюдала подобную картину. Сагочка орал, как потерпевший. Обвинял Гуидо в том, что тот заигрывает с охранником, и в итоге разбил ему нос. Сейчас он разбил ему голову…
Михаил остановился, будто споткнулся, и замер от неожиданной фразы Эльзы. Он знал: никто, кроме него, эксперта Галины Николаевны, капитана Васенко и оперативного работника не видел тела Гуидо. Увозили его в закрытом целлофановом мешке. Старались работать скрытно, лишних людей заранее удалили.
– Откуда вы, фрау Леманн, знаете, что Гуидо убили ударом по голове?
Эльза внимательно посмотрела на Исайчева, чуть замешкалась:
– Вы подлавливаете меня, да? За стенкой моей комнаты комната Сайруса, Нам всем сообщил ваш следователь, кажется, Роман Валерьевич, что обед задерживается по причине смерти Гуидо. Видимо, Сайрусу он сообщил подробности и тот орал много чего, в том числе и про разбитую голову. Он так вопил, оглашая окрестности, что невозможно было не слышать. Но я уверена – это всего лишь игра. Сайрус бо-о-ольшой артист. Так вот… я продолжаю, когда Гуидо принёс поднос с кофе…
Михаил неожиданно оборвал Эльзу:
– Достаточно. Вы свободны. Идите досыпать. Прошу никуда не заходить, только в свои апартаменты. Делиться впечатлениями о беседе тоже воспрещается. Если ослушаетесь, придётся закрыть вас на ключ, это понятно?
Эльза кивнула и вышла, осторожно затворив за собой дверь.
Михаил шёл по кабинету, рассматривая находящиеся в нём вещи и мебель. Рассматривал без интереса, пока не увидел китайского болванчика. Тот, развесив пузо, мотал круглой головой из стороны в сторону, улыбался ртом до ушей и прищурил хитрющие глазки.
– Издеваешься, поросёнок? – спросил Михаил глядя на болванчика. – У тебя в голове появились какие-нибудь мысли, ты же видишь и слышишь то же, что и я?
Болванчик в ответ покачал головой из стороны в сторону:
– Я так и думал. Время, время поджимает. С чужими работать не могу. Роман ещё не приехал. Надо звать Ольгу. Я что, запаниковал?! Нет! – Михаил взмахнул рукой, отгоняя неприятные мысли. – Пока просто позвоню Копилке, дам послушать фрау Леманн. Какая несимпатичная баба…
Михаил набрал номер и услышав родной голос, спросил:
– Оля, знаю – не спишь! Можешь познакомиться с записью беседы? Завтра у тебя свободный день? Отлично! Послушать надо сейчас. Это допрос Эльзы – двоюродной сестры Бурлакова. Завтра поутру хочу иметь твоё готовое мнение. Сейчас, пожалуй, пойду на кухню, наемся макарон.
Получив одобрение, Михаил подключил диктофон к своему телефону. Закрыл кабинет на ключ и двинулся в столовую, от голода урчало в животе, во рту пересохло.
Глава 7
Оказалось, что кашевар, откомандированный из воинской части, был отозван и хозяин резиденции прислал своего. Губернаторский повар постарался, накормил от души. Кроме Михаила, в этот ночной час, в обеденном зале оказались все фигуранты, не было только Слаповского. Они энергично поглощали предложенные яства. За столом Михаил разглядывал Ирину, если бы не запись на флешке Усачёва, Исайчев, вероятно, восторгался бы её красотой: широкие чёрные брови обрамляли круглые с тёмными зрачками и коричнево-жёлтой радужной оболочкой глаза. Глаза небольшие, но восхитительные, очерченные длинными, кидающими тень на подглазья, ресницами. Крупноватый с тонкой спинкой нос и пухлые свекольного цвета губы на узком овальном лице делали Иринку похожей на восточную красавицу. Женщина, грациозно отведя мизинчик от изящной фарфоровой чашки, допивала чай.
«Чудо, как хороша, – подумал Михаил, – просто сатана в юбке! Интересно знал ли Бурлаков то, что сейчас известно мне?»
Исайчев отвернулся, но тут же наткнулся на насмешливый взгляд Эльзы, она подняла руку и слегка пошевелила пальчиками. Михаил сделал вид, что не заметил жеста.
Насытившись куриным супом и хорошим прожаренным куском баранины, Исайчев выпил ещё чашку ароматного, бодрящего кофе. Он решил немного посидеть в столовой, посмотреть, как общаются между собой фигуранты. Ирина с Эльзой почти не разговаривали, старались не смотреть друг на друга. Сайрус ужинал, как на строгом официальном приёме – держал спину ровно, сидел на краешке стула, устремив взгляд в никуда. На его лице блуждала загадочная улыбка. То ли он вспоминал что-то приятное, то ли мечтал о чём-то приятном, то ли ему нравилось то, что он ел. Михаил подумал, что эксперт Галина Николаевна на счёт Сайруса была права. Сайрус сейф за семью печатями. Его не сразу поймёшь, профессионал! Усачев поглощал пищу, энергично двигая челюстями, поднимал и опускал голову, взглядом инспектируя тарелку. Исайчев вспомнил фразу, когда-то оброненную Ольгой: «Человек ест ровно так, как думает. Некоторые медленно и обстоятельно, некоторые урывками, а некоторые перекусывают на ходу бутербродами и не думают ни о чём, потому что думать им нечем. Но есть совсем отдельные люди – они едят кашу…». Михаил улыбнулся, вспомнив шутливое замечание жены и, встал, направляясь на рабочее место, в дверях столкнулся с Эльзой:
– Прошу прощения, господин следователь, – язвительно улыбнулась сестра Бурлакова, – я заметила, с каким удовольствием вы лицезрели вдову. Демонстрируете хороший вкус? Значит, стареете…
– Не понял! – удивился Михаил.
– Юноши вожделеют любую женщину, зрелые мужчины красавиц, когда у мужчины появляется хороший вкус, он стареет…
– Позволю с вами не согласиться, фрау Леманн, я чувствую себя бодрым и полным сил. Имею молодую и очаровательную жену, на других красавиц смотрю с удовольствием, как на произведение талантливого художника, не более того… Вам посоветовал бы сменить духи, они для стареющих благородных дам. Вы ни то, ни другое. Хотя, забудьте, ничего не хочу советовать, ходите так. Теперь вопрос: Почему ослушались, и пошли в столовую, а не в свои апартаменты? Почему? Все опрошенные фигуранты должны принимать пищу в своих комнатах.
Эльза возмущённо вскинула плечи:
– Потому что пока жива. И так же, как и вы, элементарно хотела жрать. Пупок в узелок завязывался от голодухи…
Она повернулась и быстрым шагом пошла по коридору. Подойдя к своей двери, обернулась. Михаил поднял руку, слегка пошевелил пальцами. Эльза фыркнула и скрылась за дверью. Исайчев вынул из кармана телефон, набрал номер:
– Сергей, веди вдову. Я готов к допросу… Ирина в столовой.
Уже в кабинете, Михаил – увидел, что телефон ушёл в режим ожидания. Значит, Ольга прослушала запись.
– Позвоню утром, пусть поспит, – подумал Михаил, с удовольствием представляя лицо жены.
Ирина вальяжно вплыла в кабинет и Исайчев отметил: к её светлому брючному костюму был добавлен чёрный траурный шарфик, в обеденном зале его не было:
– Откуда? – Михаил взглядом указал на появившийся аксессуар.
– Шейный платок Сайруса, – вздохнула Ирина – Брион передал мне его в столовой. Я не была готова к такому повороту событий…
– А Брион был? – усмехнулся Исайчев.
– Нет, что вы! – испугалась Ирина. – Он всегда возит с собой целую коллекцию платков.
– Ирина Витальевна наш с вами разговор будет записан на диктофон.
– Я возражаю! – лениво сказала Ирина и встала со стула.
– Ирина Витальевна, прошу вас сесть, – попросил Исайчев.
– Нет, нет! Откройте дверь или уберите диктофон. Я под запись беседовать не буду…
– Сядьте, Ирина Витальевна, – вновь попросил Исайчев.
Ирина подошла к двери и пальчиком тихонько постучала по косяку.
– Откройте, откройте – вкрадчивым голосом проронила она. – Иначе буду кричать, а потом заявлю, что вы пытались меня изнасиловать… – она мило улыбнулась и добавила, – не шучу…
Михаилу вновь пришлось извлечь из кармана телефон, набрать номер:
– Мамкин, мигом в аппаратную. Включи в резиденции систему наблюдения, а главное, видеозапись моего кабинета!
Ирина села. Лицо её выражало удивление пополам с вопросом:
– Я, надеюсь, раньше видеозапись не велась?
Исайчев неопределённо пожал плечами.
– Как! – повысила голос Бурлакова. – Нам обещали…
– Ну, раз обещали, то, наверное, не велась…
Ирина безразлично махнула рукой:
– Хватит наводить тень на плетень, мой муж не позволил бы за собой подглядывать. Выключайте свой диктофон и спрашивайте под протокол, повторяю под протокол. Что вы хотели? Надеюсь, беседа будет недолгой, – она посмотрела на часы, – светает, очень устала, с ног валюсь… Ну?
– Нет, уважаемая, теперь мы подождём моего помощника. Сейчас он подаст знак и начнём.
В замке двери послышалось шевеление ключа. В кабинет заглянула физиономия в рыжих конопатках. Практикант Мамкин моргнул обоими глазами и исчез.
– Теперь можно! Представьтесь, пожалуйста, – попросил Исайчев – Вынужден предупредить: всё, что в данный момент происходит в кабинете, фиксируется в аппаратной на плёнку видеозаписи. Причём отныне запись будет вестись везде и всегда. Можете посплетничать об этом с другими.
Ирина равнодушно пожала плечами, зевнула, прикрывая рот ладошкой.
– Итак, Ирина Витальевна, слушаю вас.
– Я, Ирина Витальевна Бурлакова, вдова убитого Олега Олеговича, по национальности еврейка, гражданка России и Германии. Мать двоих детей – дочерей Инги и Ульяны Бурлаковых. Постоянное место жительства Санкт-Петербург, улица Большая Морская. Что ещё?
– Назовите, пожалуйста, причину, по которой вы никогда не убили бы своего мужа.
Ирина с изумлением посмотрела на Исайчева:
– Что вы спросили?
– Я спросил, по какой причине вы никогда не убили бы своего мужа? – чеканя слова, повторил Исайчев. – Или всё-таки убили бы?
– О как! Отвечу по-еврейски, вопросом на вопрос: зачем?
– Собираюсь узнать, хотелось ли вам иногда убить своего мужа. Говорят у жён, периодически возникает это желание, но что-то их останавливает. Жажду узнать, что останавливало вас?
– С его убийством в моей жизни ничего не изменится, – Ирина устало прикрыла глаза. – Отчего вам неинтересно, по какой причине не желаю говорить под диктофон, а под протокол согласна?
– Я знаю. Вы хотите зафиксировать ответы, но не эмоции. Вы человек, привыкший вести себя по собственному усмотрению и не ограничивать свою персону ни в чём. Знаете, эмоции могут играть против вас…
Ирина открыла глаза и с интересом посмотрела на Исайчева:
– Тогда чего? Если эта мысль вам доступна – выключайте к чёрту диктофон!
Михаил обвёл глазами кабинет, и едва наметив на лице улыбку, ответил:
– Вот здесь, сударыня, я могу позволить вести себя, как хочу, – Михаил специально выделил голосом местоимение «я». – Ограничиваюсь только рамками Закона. Закон в данный момент позволяет вести допрос под запись. Вам эта моя мысль доступна?
– Тогда требую адвоката… – Ирина опять зевнула и, вытянув ноги, расслабилась.
– Хочу пояснить, Ирина Витальевна, что свидетель, а вы в данный момент свидетель, не может воспользоваться помощью адвоката. – Исайчев старался говорить, не повышая голос. – Участие юриста при допросе свидетеля в соответствии с положениями Конституции РФ существа дела не меняет, так как юрист лишь присутствует при допросе, но правами защитника не наделен. И ещё… вы хотите, чтобы завтра вся пресса и интернет гудел об обстоятельствах убийства вашего мужа, а хозяин резиденции попал в неловкое положение? Независимо от того, что вы сейчас мне ответите, мы все выйдем из усадьбы, только найдя убийцу. А потом жалуйтесь куда хотите, и как хотите. Итак, продолжим вашу фразу: «С его убийством в моей жизни ничего не изменится». Почему?
Исайчев видел, как в зрачках Ирины возник огонь, они стали больше, а у глаз наметились морщинки:
– Как всё это скучно. Вы прекрасно понимаете, что его смерть мне не нужна и совершенно бесполезна. Да, с ней в моей жизни ничего не изменится. Хотите, чтобы я сказала почему? Пожалуйста! Но это долго…
– Давайте, потерплю…
– Я пошла за Олега по большой любви, думала её хватит на нас двоих. Страсть, с которой Олег был со мной в первую ночь, больше никогда в нём не вспыхивала. Как родила девчонок? Не пойму… Хотя, о чём я? На это много времени не требуется. Олег относился ко мне… – вдова задумалась, подыскивая сравнение и не найдя его, выкрикнула, – он никак ко мне не относился! Вот к попугаю он относился! Подходил к клетке, теребил его хохолок и говорил всегда одну и ту же фразу: «Ну и дураки мы с тобой, Попка!» Мне он не говорил, вообще, никаких слов… Он со мной вовсе не разговаривал… Трахал периодически, чтобы сбросить напряжение, а разговорами не удостаивал… Денег на мои «хотелки» не жалел. Казалось, Олег и дочек не любил. В родильный дом за мной приезжал его помощник. Бурлаков всегда был на очень срочных и важных переговорах. Бизнес – вот то, что ему дорого. – Ирина вздохнула и поправилась, – было дорого. Его любимая фраза: «Мужик должен делать дело». Знаете, со мной он не разводился именно потому, что не хотел разделять этот свой бизнес. И что, по-вашему, для меня изменится с его гибелью? По-человечески его жалко, но… все человеческое давно вытекло… – Ирина замолчала и отвернулась к окну.
Пауза затянулась, и Исайчев решил прервать её вопросом:
– Кто, по-вашему… – закончить фразу не удалось. Ирина смотрела не на него, а перевела отрешённый взгляд в угол комнаты. Исайчев обернулся, но ничего особенного там не заметил.
«Иногда и я ищу затерявшиеся мысли и воспоминания по тёмным углам комнаты», – подумал Михаил, а вслух произнёс:
– Ирина Витальевна, ау!
– Если бы он шевельнул пальцем в мою сторону, – тихо, будто сама себе заговорила вдова, – хотя бы раз позвал, как мужик, как любящий мужик… Он на второй день после свадьбы поставил передо мной задачу: «Для моего бизнеса нужно, чтобы ты выглядела красивой с восьми утра до полуночи». Я старалась… – Ирина вскинула на Исайчева полный ненависти взгляд. – Однажды перестаралась, он швырнул меня одетую, с макияжем в бассейн, крикнул: «Вымойся, воняешь! Духи должны быть строже, не как у шлюхи» Уехал, вернулся через неделю, подошёл ко мне, повёл носом: «Теперь хорошо. Умеешь, когда хочешь…» И всё… даже не извинился, скотина…
– Вы изменяли мужу?
– Никогда… никогда… Я ему была верна, как Пенелопа…
– Кого подозреваете в убийстве?
– Из тех людей, что сейчас находятся в резиденции, никого… Из них никто не мог…
– В этом случае Олег Олегович остался бы жив.
– Да, да, – согласилась Ирина, – но о себе знаю точно – я этого не делала. Эльза – удавит любого, кто подойдёт близко к её кумиру. Усачев – никогда. Он ему более чем обязан и его ребята тоже. Сайрус с Гуидо? Зачем им это? Сайрус – адвокат, и Бурлаков его единственный крупный клиент. Остальные так, мелюзга. Люди из списка журнала «Финанс» обычно стараются не мараться голубыми связями. Это одному Бурлакову было до фонаря. Для него, главное, что у Бриона отлично варит голова. Остальное не в счёт. Сайрус ценил это. Гуидо? Я не слышала, чтобы повара такого уровня травили своих клиентов… Гуидо входил в WACS – всемирную сеть ассоциаций поваров, он лучше руку себе отрубит, чем навредит клиенту. Вылететь из поварского сообщества легко, обратно войти невозможно, а Гуидо потомственный кашевар. И даже мои «куриные мозги» понимают, что смертью он доказал свою непричастность. Разве нет? Слаповский? Мог! Но не в этот раз…
– Отчего же?
– Он ненавидел Олега…
– Было за что?
– Было. Давняя история, он ему мстил. Гадко, мелко, постоянно. Этим тешил себя. Подпитывался энергией мести. Убить Олега – означало лишиться удовольствия пакостить ему. Знаете, как иногда официанты плюют в тарелку не понравившемуся клиенту. Плюнет – и смотрит, как тот ест. Клиент ест, а у официанта оргазм. Так и Слаповский. Но всё же его мечтой было рассказать о своём плевке Альке. Он ждал момента. Лешка, локти себе грызёт от обиды, не успел… Ну, не успел сказать! Алька ушёл, так и не узнав, о его исполненной мести…
– ?
Ирина замахала сразу обеими руками:
– И не вопрошайте! Это не имеет к убийству Бурлакова никакого отношения. Я сказала все. И только для того, чтобы вы поняли – Алексей не убивал Олега. Не тратьте понапрасну времени.
– Идите к себе, свободны, – неожиданно произнёс Исайчев.
Он подошёл к двери, открыл её ключом и, увидев удивлённое лицо вдовы, пояснил:
– Наша беседа не закончена, она возобновится позже… идите…
Ирина лениво встала, потянулась и, приблизившись к следователю, подняла руку на уровень лица Михаила, пошевелила указательным пальцем из стороны в сторону:
– Даже не думайте, вам не удастся выведать тайну Слаповского, по крайней мере, сейчас…
Михаил легонько подтолкнул Ирину за дверь:
– А вот Алексей Иванович рассказывает о вас с большим удовольствием, чем вы о нём. Причём мно-о-гое, мно-о-огое… Я позднее дам, послушать запись. Идите…
Михаил с потаённым удовольствием, увидел изумлённое лицо Ирины и захлопнул перед ней дверь.
Покружив в режиме быстрой пробежки по кабинету, он присел на удобный мягкий диван и, откинувшись на подушки, посмотрел в окно. Там, к сожалению, не было тополя – дерева, которое за окном его кабинета в Следственном комитете помогало думать. Оно медленно покачивало могучими ветвями и переводило похожие на бурную метущуюся реку мысли Исайчева, в спокойное русло.
– Она не так глупа, как мне показалось вначале… – Исайчев пытался подавить досаду, возникшую после разговора с женой Бурлакова. – Где же этот пройдоха Роман Валерьевич? Как долго он ищет Сахно! Неужели, Сергей Викторович, отсудив наследство у своих неожиданно обретённых родственников, уехал из города. Придётся искать переводчика, а это долго… Времени совсем нет…
На бюро завибрировал телефон. Дисплей высветил надпись «Копилка». Михаил с радостью нажал зелёную кнопку:
– Привет, родная! Почему не спишь? Уже светает…
– Мцыри, мне не даёт покоя запись допроса Эльзы. Она непросто истерит, она делает это осознанно, специально. Эльза чего-то боится. И потом, Мишка, ты, что её треснул? – голос Ольги звучал недовольно.
Она не видела, как Исайчев, припомнив этот момент допроса, начал в гневе раздувать щёки, но она уловила в трубке грозное сопение мужа.
– …Так… так… так, я чего думаю-то… – виновато пропела Ольга. – наверное, я тоже треснула бы… Хотя это нехорошо! Отвратительно это!
Михаил радостно хмыкнул.
– Теперь по делу… – Михаил представил, как Ольга виновато улыбается, – Эльза обманывает тебя, Миша, не верь ей. Она отвлекала твоё внимание. В результате достигла того, что хотела, ты не понял – она боится.
– Отчего же? Я уяснил: фрау показывает спектакль и врёт, – в сердцах бросил Михаил.
– Не врёт, а обманывает, – поправила мужа Ольга.
– Хрен редьки не слаще, – раздосадовался Исайчев
– Знаешь, чем обман отличается от вранья. Обман – заранее подготовленное действие, а враньё – импровизация. Она готовилась к вашей беседе и боялась проговориться. Только о чём? Обрати внимание на постоянно повторяемую ледяным тоном фразу «это понятно». Словосочетание типичное для людей, привыкших к послушанию других. Эльза тверда не только тоном, но и духом. Этакий железный столб и вдруг истерика! Почему? Ты не сказал ничего такого, что могло её вывести из себя. Следующее: она с детства положила на Бурлакова глаз – уговорила родителей отдать его в военное училище, спрятать подальше от вольной жизни. Она любит его. Давно и болезненно. Раньше Эльза, вероятно, боролась с этим, понимала безысходность чувства, но ничего не смогла с собой сделать. Она, как могла, изолировала его и приучала к своему контролю. Но он, понимая это, упирался. Бурлаков, насколько я знаю, недолго в армии пребывал – училище и полгода в военном институте в Харькове. И всё – сбежал! Почему? Потому что это было не его. Сначала он утёк от гнёта семьи в другой город. А затем, вообще, обустроился сам по себе. У них в семье разве кто-либо занимался бизнесом? Мать и сестра матери – врачи, отец – военный врач.
– Откуда ты знаешь? – удивился Михаил.
– Поползала по интернету, кое-чего наскребла. Эльзу он не любил, удалил от себя – посадил в усадьбе под Мюнхеном. Вроде работой не обременил, но на привязи держал подальше от себя. Комфортную жизнь преподнёс на тарелочке. Всё оплачивал, чтобы не ныла под боком.
– Убить она могла? – поспешил спросить Михаил, – как тебе кажется?
– Каждый человек может убить, если его поставить в соответствующие обстоятельства…
– Уклончиво… Ты говоришь, она обманывает, соображения на этот счёт есть?
– Соображения? – Ольга затихла и, помолчав минутку, добавила, – она тщательно скрывает своё отношение к происходящему. Мечется. Эльза должна выть, умирать от горя, рвать на себе волосы и выказывать прочие атрибуты безысходной тоски, а она куражится. Зачем? Мне кажется, она знает больше, чем говорит. Она наблюдает за происходящим. Хочет что-то понять. Ждёт чего-то. Вот пока всё. Приглядывайся к ней. Она к тебе приглядывается. Очень интересный экземпляр. Пойду, подремлю чуток. Тебе-то удастся немного поспать?
– Нет, родная. Здесь полно заморочек. И дремать совсем не хочется. Пока! – Михаил нажал кнопку «Отбой». Присел в кресло, пододвинул пепельницу, закурил и подумал, как сильно отличаются друг от друга две последние ночи. Ночь в поезде и эта. Предыдущая, полная радости, и эта, тяжёлая, полная горя. Или нет! – с удивлением подумал Михаил, – здесь вовсе нет горя. Здесь раздражение и равнодушие. Как он с ними жил? Будь я на его месте, уполз бы. Михаил неожиданно вспомнил песню, которую пела в поезде Бемби:
– Молчишь…
Ты очень занят? Знаешь, мне опять…
Не спится как-то под тяжёлым влажным небом.
Листвой цветастой застелю свою кровать…
Я поняла, что листопаду сон неведом.