– Ты переживаешь больше меня, перестань! Он нужен только как трамплин в хорошую сытую жизнь. Я хочу парить по ней, ни о чём не думая и, ни в чём не нуждаясь. Прыгну с трамплина – и полечу. Так что не страдай…
Но я страдала ещё и оттого, что пришла пора первых влюблённостей. И как натура восторженная, жаждала испытать томление души. Но у меня ничего не получалось. Когда мы с Иринкой шли по улице, мальчики-одногодки все как один говорили: «Вот это глаза!» и дальше переключались на Иринку. Сердце моё разрывалось. Стоило мне поделиться с подругой мыслями о понравившемся мальчике, она тут же начинала рассказывать, как плохо он целуется, какой он слюнявый, и насколько при виде её у него потеют ладошки. Моя влюблённость взлетала, как испуганная стая голубей и, пометавшись немного по небу, присаживалась на другое место, но и тут оказывалось, что предмет обожания уже отметился у Иринки в списке побеждённых рыцарей. Так продолжалось до самого девятого класса… – Василиса затихла и, взглянув на Михаила, спросила:
– Вы сказали: Эльза тоже там?
– Да. – Исайчев поморщился, – воспоминания об Эльзе ему были неприятны.
– Конечно, она должна быть там. Где же ещё? – Василиса закрыла глаза.
– Устали? – спросила её Ольга, – хотите что-нибудь поесть? Вы завтракали?
– Завтракали? – Василиса с недоумением посмотрела на Ольгу, – да, да завтракали… Нет, нет, не завтракали. Я не хочу, а сына надо покормить. Вы можете это устроить?
– Я не хочу, – ответил Олег, – продолжай, мама…
– Надо спешить? – Василиса вопросительно посмотрела на Михаила, а затем на Ольгу.
– У нас осталось сорок часов и после этого я буду вынужден всех отпустить, – отозвался Исайчев.
Василиса усмехнулась:
– У нас с Алькой короткая история. Я расскажу её значительно быстрее… Итак, мой отец, уйдя «на гражданку», устроился на работу в местный авиационный отряд. Он стал летать на гражданских вертолётах, тесно сотрудничал с нефтяниками области, таскал с места на место их вышки. Деньги за эту работу платили немалые, и мой родитель очень быстро приобрёл себе хорошую автомашину «Копейку» канареечного цвета. По вечерам папа бежал в гараж, где встречался с такими же счастливцами, как он – обладателями автомобилей. Однажды, ведя разговоры на тему карбюраторов, радиаторов и прочей автомобильной мишуры, папа и двое его соседей по гаражу договорились в июле взять отпуска и махнуть со своими семьями на побережье Чёрного моря и не куда-нибудь, а в Керчь, в рыбацкий посёлок вблизи Керченской косы.
Готовиться начали загодя. Перезнакомили своих жён, затем детей. Семья соседа по гаражу была из немцев Поволжья с фамилией Леманн. У Леманн росла дочка – Эльза, моя ровесница. С Эльзой мы сразу подружились, тем более учились в одной школе, правда, в разных классах. Дружба наша напоминала игру в одни ворота. А именно: я для Эльзы делала всё, что могла – писала сочинения, решала задачки, разговаривала с обидевшими её кавалерами, давала поносить свои шарфики и шапочки, потому что ни во что другое из моего гардероба Эльза не влезала по причине большой любви к мучной и сладкой пище. По отношению ко мне у Эльзы была заготовлена потрясающая фраза:
– Тебе этого не надо, у тебя и так всё есть…
Теперь я знаю, что именно тогда Эльза решила для себя, что в отношениях со мной она сможет переступить любую черту. Она всегда пыталась занять меня каким-либо делом с пользой для себя. В старших классах Эльза уезжала в качестве развлечения поработать в детские пионерские лагеря вожатой и оттуда звонила мне с различными просьбами: привезти ей лекарства, вязанные бабушками на скамейках мочалки с петельками из синтетических ниток, сушёную мяту для чая и прочее. Причём её родители навещали дочку еженедельно, приезжали на машине с полным багажником еды. Я же плелась на двух трамваях, а потом ещё шла лесом километра три. Эльза мою заботу принимала как должное. Обычное простое «спасибо» я от неё так и не дождалась…
Но все это было потом, после нашей поездки в отпуск. А в тот год, в долгожданном июле группа из трёх машин, обгоняя друг друга, двигалась к морю. Я дожидалась встречи с ним, замирая на каждом повороте, а вдруг оно там!
Море появилось неожиданно. Машины встали на обочину дороги. Мы выпрыгнули из них, разминая затёкшие в долгой поездке ноги. Оказалось, что это непросто остановка на привал, здесь мы дожидаемся приезда родной сестры матери Эльзы – Агны, её мужа и сына. Тётя Агна договорилась для всех нас о домике в рыбацком посёлке, в десяти шагах от моря. Они приехали к обеду, за это время мы успели накупаться и даже обгореть. Мой нос был такой жуткой красноты, что казалось, будто между глаз зажглась лампочка. Как потом выяснилось, муж тёти Агны демобилизовался, и перед тем, как поехать на постоянное место жительства в Сартов, они решили побывать с родственниками на море. Эльза ринулась к машине и буквально вытянула из неё мальчишку – юношу. Она тащила его за руку и при этом кричала:
– Смотрите, смотрите, какой у меня брат! Пусть теперь кто-нибудь в школе попробует отпустить в мой адрес насмешку: Алька ему нос разобьёт! У Альки чёрный пояс по карате.
Олег осторожно высвободил руку и снисходительно поправил сестру:
– Зелёный пояс…
Я в это время пряталась за спину своего широкоплечего папы и пребывала в состоянии унылого ужаса. Ужаса потому что никак не ожидала, что в нашей компании появится мальчишка, чуть старше меня, а унылого, потому что мне стыдно было за свой красный нос. Алька поздоровался со всеми отдельно. Меня он просто выудил из-за папиной спины, уцепив за руку.
– Зачем прячешься? Подумаешь обгоревший нос! Дай угадаю, как тебя зовут. Тебя зовут… Бемби!
– Нет… – промямлила я и покраснела вся, до пяток.
– Тебя зовут Бемби! Какие потрясающие глаза. Они похожи на море, и, если приглядеться, – Алька очень близко придвинул к моему лицу своё и изучающе всмотрелся в глаза, – можно увидеть, как играют солнечные зайчики на спинках дельфинов.
Это была та самая минута… Минута, когда жизнь моя вспорхнула, как испуганная холодом птица и понеслась в тёплые края, греться на солнышке. А я ничего не могла и не хотела с этим делать.
Ко времени нашего знакомства Алька уже был мужчиной. У него имелся опыт общения с женщинами и своё представление о них. Но, главное: эти женщины убедили его, что среди подобных себе он – ЛЕВ. Как водится, лев не знает отказа, и Алька за неимением в рыбацком посёлке девчонок-одногодок, занялся мной. Эльза выходила из себя, она топала ногами, бросала обидные слова и уверяла, что для её красавца-брата я – «ноль» и все его ухаживания от скуки. Я слушала, но не слышала. Я ждала любовь, мне было всё равно, на какие колючки предстоит наткнуться.
Где-то дней через десять Алька пригласил меня на прогулку по Керченской косе. Ему хотелось дойти до самого крайнего камешка и увидеть панораму чистого моря. К вечеру мы были у камня. Вода на горизонте отделялась от неба сияющей золотом полосой и оттуда расходилась острым углом, одной стороной которого было морщинистое, бурчащее, чем-то недовольное море, а восходящей – голубое гоняющее белые перистые облака небо. Там он меня поцеловал. Я застыла, как соляной столб. Глаза – в пол-лица, слёзы горохом, в горле ком – и ни слова. Он смотрел сначала с насмешкой, а потом с удивлением:
– Бемби! Я первый?!
Приехав в Сартов, мы почти не расставались. Он окончил школу, поступил в военное училище, после которого Альку распределили в Харьковское военное училище преподавателем. Уезжая, он назначил дату свадьбы, это был день его отъезда, но через год. Через полгода я перестала получать его письма. В это время Олег ушёл из армии и занялся бизнесом. Развалилась страна. Я металась. Бегала к Эльзе, пыталась получить хоть какие-то сведения об Альке, хоть что-то, что могло дать ответ: почему он так вдруг, так резко исчез из моей жизни. Эльза пожимала плечам, приговаривая: «Всему приходит конец». Она не жалела меня, однажды сказала, что Алька оформляет разрешение на ПМЖ30 в Германию и, вероятно, не хочет брать туда свой самовар. Я не смирилась, полетела в Харьков, но там его не нашла.
Примерно через год, возвращаясь из университета, встретила тётю Марину, нашего «почтальона Печкина», она взглянула на меня и заплакала причитая:
– Беги, Васька, твой приехал! Сейчас он у Эльзы. Ждёт такси. Уезжает в Германию. Прости, дочка, испортила я тебе жизнь…
Как я бежала – не помню, помню только, что во рту было сухо, а сердце дрожало, как хвост у замершей болонки. Алька садился в машину, у подъезда стояли Эльза и её мама. Эльза дёрнулась, одним прыжком оказалась рядом со мной, старалась преградить путь:
– Оставь его… Не порть ему жизнь… Олег женился…
Алька обернулся, бросил в багажник чемодан и, схватив меня за руку, втащил в машину, крикнул водителю:
– На вокзал!
И, повернувшись ко мне, зарычал:
– Как ты могла выйти замуж за этого огрызка? Позарилась на деньги его папочки? Почему не отвечала на письма, струсила?!
– Алька, мне больно, больно, больно… – я вцепилась ему обеими руками в лацканы пальто и кричала неистово яростно, как последний раз в жизни, стараясь удержать уходящую любовь… Нет! НЕПРАВДА! Нет!
– Я никогда не была замужем… не получала твоих писем… искала тебя в Харькове… люблю тебя… тебя-я-я…
У Альки задрожал подбородок, и это было так страшно, что я разжала кулаки и оттолкнула его от себя, резко дёрнула бант, оторвала его от блузки и сунула его ему в руку:
– Возьми… помни меня… помни…
Алька вышел из машины. Водитель услужливо подал чемодан, и он пошёл на перрон, не оборачиваясь, держа в одной руке чемодан, в другой мой бант. В машине я билась не в силах вздохнуть, казалось, грудная клетка стала каменной.