Командир вышел из каюты застегнутый и очень взволнованный и, вместе с МОИСЕЕНКО, в сопровождении польского офицера пошел в город, мы же с ТРОШЕВЫМ остались при аппарате, к которому вплотную подошли вооруженные солдаты и даже у дверей каюты поставили одного часового, наблюдавшего за каждым нашим движением. Через 30 минут я подошел к часовому и спросил у него, можно ли нам сходить закусить, но сказал, что отпустить нас одних не может, а предложил отправиться в их команду в сопровождении часового, где нам дадут выпить чая. Тогда хотел взять свои продукты, которые лежали в каюте, но он меня не пустил. В казарме польской команды мы напились чаю и пробыли около часа, потом ГРОШЕВ пошел к аппарату, меня же оставили в казарме.
Когда пили чай, то легионеры нас спрашивали, куда мы летели, и мы ответили, что летели в ВИННИЦУ; через некоторое время в казарму вернулся ГРОШЕВ и сказал мне, что видел МОИСЕЕНКО и наши собственные вещи положены на подводу, которая повезет нас в крепость. МОИСЕЕНКО был в это время в канцелярии.
Я и ГРОШЕВ вышли из казармы и пошли в канцелярию, где в передней ждали выхода МОИСЕЕНКО; когда он вышел, мы трое сели на подводу и в сопровождении одного конвойного поехали в крепость. На дороге МОИСЕЕНКО сказал, что мы считаемся пленными, но, вероятно, нас (троих) отпустят. Командира же задержат до выяснения, не он ли летал и бросал бомбы в город Бобруйск за несколько дней до нашего плена. Часов в 6 вечера мы приехали в крепость, где находился штаб польского корпуса. В штабе мы остались около подводы, а МОИСЕЕНКО пошел в канцелярию выяснять наше положение. Через 3–3,5 часа (около 9 вечера) вышли из канцелярии МОИСЕЕНКО и БАШКО, который сказал, что мы трое: МОИСЕЕНКО, Я и ГРОШЕВ свободны и можем ехать в Россию, ОН ЖЕ АРЕСТОВАН. Тогда мы сняли его вещи с подводы, и их взял один из легионеров и куда-то унес, а БАШКО попрощался с нами и, в сопровождении офицера ушел в штаб, нас же троих повезли на станцию Березина. На станции мы сложили свои вещи с подводы и стали ждать поезда, но по справкам у польского коменданта станции услышали ответ, что для нас никаких поездов не будет. Посидевши некоторое время на станции, мы решили ехать ночевать в гостиницу в Бобруйске, где проспали ночь, а потом опять приехали на станцию 23/2 нового стиля около 9 часов утра, где снова получили тот же ответ, тогда мы решили вдвоем с ТРОШЕВЫМ нанять подводу и пробираться до м. Парич, откуда ехать на станцию Шаховка. МОИСЕЕНКО остался в Бобруйске, откуда пробрался в Смоленск. После долгих скитаний мы пробрались в Смоленск 28/2 н.ст. Пропуска для перехода линий, занятых польскими легионами, нам были выданы в штабе польского корпуса. Больше показать ничего не могу.
Моторист Иван Григорьев.
Дознание производил врид адъютанта 34‐го корпусного авиаотряда Вл. Макшеев»[33].
Версия
9/22 февраля 1918 г. принял старт «Киевский», на борту которого находились полковник И. Башко, капитан В. Моисеенко, мотористы Ф. Грошев и И. Григорьев. Командир предполагал лететь в сторону Смоленска, чтобы выйти из области действия неприятельских войск. Неблагоприятные погодные условия: снег и низкие облака, вынудили пилота через 2 часа 20 минут сесть в Бобруйске, который был занят частями 1‐го Польского корпуса генерала Довбор-Мусницкого. Башко был арестован легионерами (якобы за участие в бомбардировке польских войск). Остальные три члена экипажа получили пропуска для въезда в Россию и они добрались до Смоленска. Вскоре командира «Киевского» отпустили на поруки Начальника авиации подполковника Абакановича.
3 марта 1918 г. полковник И.С. Башко со своим «муромцем» прибыл на аэродром Пуховичи под Бобруйском на укомплектование в авиацию 1‐го Польского корпуса (Awiacja I Polskiego Korpusu). На основании приказа № 185 по авиации корпуса и своего рапорта за № 306 военлет Башко был зачислен в списки авиации 4 марта 1918 г. В марте 1918 г. Башко совершил 2 полета продолжительностью 2 часа 15 минут. Известно также, что «Киевский» летал 3 мая над Бобруйском во время смотра генералом Довбор-Мусницким авиации 1‐го Польского корпуса. На борту корабля находились полковник И. Башко и начальник авиации корпуса подполковник П. Абаканович.
21 мая 1918 г. германское командование предъявило ультиматум начальнику 1‐го Польского корпуса генералу Довбор-Мусницкому о немедленном разоружении и демобилизации Корпуса. Вечером того же дня генерал согласился на немецкие требования. 22 мая подполковник Абаканович собрал своих солдат и офицеров на аэродроме и сообщил о разоружении Корпуса. Он заявил, что его самолеты не достанутся ни немцам ни большевикам и их надо уничтожить. Трое поляков (ротмистр П. Скуратович, подпоручик Е. Тромщинский и техник И. Выржиковский) вместе с полковником Башко без ведома начальника авиации в ночь на 23 мая взлетели с аэродрома в сторону Мурманска (другая из версий, в сторону Москвы). 26 мая 1918 г. подполковник Абаканович подписал приказ № 268 по авиации Корпуса, считающий экипаж «улетевший самовольно на воздушном корабле «Киевский» в неизвестном направлении на 23 мая считать дезертирами и вычеркнуть их из списков авиации». 4‐часовой полет проходил в сложных метеоусловиях, да и моторы отказали в работе, поэтому пришлось планировать с 500 м, выбирая место для посадки. Задев крылом за дерево, «Киевский» свалился в огород в деревне Желанья Смоленской губернии. Местные жители сразу арестовали экипаж и отобрали оружие. Только 1 июня 1918 г. после выяснения личности летчиков отправили в Москву в Главное управление Воздухфлота. Три польских товарища, чудом избежав ареста ВЧК, с большим трудом добрались в ноябре до Мурманска. А Башко остался служить у красных…»
В июне 1918 г., после серии арестов и проверок, И.С. Башко был уже в Москве.
А.М. Колянковский, в то время служащий Эскадры, писал о положении в ЭВК летом – осенью 1917 г: «С наступлением революции жизнь Эскадры по инерции сначала шла полным ходом, но чем больше углублялась революция, тем сильней затухала деятельность Эскадры, так как утрачивался смысл и одухотворенность работы. Усиленно носившиеся в воздухе слухи о близком мире, митинги, совдепы, Калушское наступление и разгром после него притупляли и энергию, и желание что-либо делать, создавать, развивать. Настроение уже падало, уже смутно предчувствовался надвигающийся разгром и гибель всей России и потому не было от штаба армий никаких заданий, да и вообще никому летать не хотелось. Все как-то затаилось. Не хватало энергии что-либо развивать и совершенствовать, когда в мозгу гвоздила мысль о ненужности и бесцельности всего перед грядущим развалом».
Состояние ЭВК на 26 октября 1917 г.:
1‐й боевой отряд, Румынский фронт, Болгарийка: корабль IX, командир подполковник Р.Л. Нижевский; корабль XVI, командир поручик А.А. Кованько;
2‐й боевой отряд, Юго-Западный фронт, Стриховцы: корабль III, командир капитан Е.И. Жигайлов; корабль VIII, командир есаул В.Д. Лобов; корабль X, командир ротмистр А.В. Середницкий; корабль XII, командир поручик Ю.А. Кротков;
3‐й боевой отряд, Западный фронт, Станьково: корабль «Киевский», командир полковник И.С. Башко; корабль XI, командир штабс-капитан Г.В. Грек; корабль XIII, командир капитан А.И. Беляков; корабль XV, командир штабс-капитан И.Г. Демичев-Иванов;
4‐й запасной отряд, база, Юго-Западный фронт, Винница: корабль I, командир поручик Г.Г. Плешков; корабль II, командир ротмистр В.А. Романов; учебный IV, командир капитан Я.Н. Шаров; учебный V, командир капитан Г.В. Алехнович; учебный VI, командир поручик А.Ю. Лутц; учебный XIV, командир подпоручик А.А. Гаврилов; учебный XIV, зав. № 237, на платформе, зав. № 238, на платформе.
Всего 20 кораблей.
В период Первой мировой войны бомбардировочная авиация русской армии завоевала всеобщее признание как мощное средство поражения объектов противника, расположенных в большой глубине оперативно-тактического построения войск. К концу войны самолеты воздействовали по наземным объектам не только авиабомбами и так называемыми дротиками (металлическими стрелами), но и пулеметным огнем. Боевые возможности бомбардировщиков конца войны позволили им поражать важные объекты, расположенные в глубоком тылу противника, но в связи с собственной малочисленностью и нарастающим противодействием ПВО масштабы действий по объектам глубокого тыла были невелики.
За весь 1917 год Эскадра совершила около 70 боевых полетов, сбросив на противника до 650 пудов бомб. За всю германскую кампанию из 51 боевого корабля, поступивших на фронт, воевало около 40 машин. Они совершили до 300 вылетов, сбросив около 3000 пудов бомб.
Так трагически закончилась история создания и боевой деятельности первого в мире соединения стратегической авиации России.
Достойно отметить память героев стало возможно лишь в последнее время. В столице Азербайджана Баку и районном центре городе Казах имя Фарруха Гаибова получили улицы. С помощью белорусских краеведов Н.Е. Марковой, В.В. Прихача и А.М. Бумая была обнаружена на погосте в Борунах забытая со временем могила погибших героев. А в апреле 2009 г. в агрогородке Боруны был торжественно открыт памятник экипажу «Ильи Муромца-XVI» (авторы – архитектор Виктор Бурый и скульптор Валерий Колесинский). Он представляет собой большой валун красного гранита, на котором установлена металлическая памятная доска. На ней изображены офицеры – члены экипажа погибшего самолета, парящий в облаках «Илья Муромец» и орден Святого Георгия, ниже – фамилии павших героев и текст на белорусском языке: «Экипажу самолета «Илья Муромец-16», который геройски погиб 25. 09. 1916 под местечком Боруны».
…А на могиле погибших в неравной схватке героев по-прежнему стоит скромный каменный крест с польской надписью: «4 неизвестных русских летчика». И как прежде, удивляются, увидев его на немецком воинском кладбище, заезжие туристы…
С Т А Т У Т Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия (извлечение)