[142] и прапорщик Зверев [143] решили узнать, где этот таинственный отряд, и присоединиться к нему.
Немцы уже близко. Большевистские комиссары оставили станицу. Положение между двух огней: «внешним» и «внутренним» врагами. Казаки решили дать отпор большевикам, если те вернутся в станицу. 40 офицеров присоединились к казакам. В соседней станице Луганской то же решение. Там было до 100 офицеров–неказаков. Но никакого отпора большевикам дано не было. Когда к станице Митякинской подошел отряд матросов в 40 человек с двумя пулеметами, то штабс–капитан, старший среди офицеров–неказаков, увидев, что казаки вдруг отказались оказать сопротивление, решил «сдаться народной власти». Он и несколько офицеров сдались и были взяты с собой матросами, а остальные укрылись в станице.
Где‑то стороной прошли немцы, а дня через два в станицу дошел слух: отряд полковника Дроздовского в Ростове, донцы подняли восстание против большевиков… Поручик Незнамов и прапорщик Зверев решают идти искать отряд: для них одинаково неприемлемы и немцы, и большевики. На их предложение присоединиться к ним из офицеров никто не откликнулся, а из казаков лишь два старика. Через несколько дней эти 4 человека прибыли в Новочеркасск, освобожденный от большевиков. В бюро записи в Добровольческую армию они и еще 10 офицеров получили назначение в Офицерский полк, стоявший тогда в станице Егорлыцкой.
* * *
В Смоленске. Начало февраля. Возвращаются по своим домам демобилизованные офицеры. Напрасно их страстное желание знать о событиях. Очевидно только одно: Совет, власть крепнет. Узнают однако передаваемое в строго секретном порядке, что есть тайная организация Б. Савинкова [144], готовящаяся поднять восстание. Таковую возглавляет какой‑то полковник. К ней многие относятся с недоверием. О каких‑либо иных тайных организациях — ни слова. Их нет. Но все чего‑то ждут.
Вдруг, во второй половине марта, среди офицеров суета: ловят друг друга, чтобы поделиться новостью, прочитанной в «Известиях», но чрезвычайно лаконической:
«Банды Корнилова разбиты и преследуются красными войсками в степях Кубани».
Впечатление от этой заметки огромное. Корнилов! На Кубани идет борьба! Какой‑то просвет во мраке. Убеждение почти всех, что что‑то должно быть, нашло подтверждение. Но… «Банды разбиты и преследуются»? Хочется не верить, но как проверить?
— Лучшая проверка — самому ехать туда, на Кубань!
Такое мнение не разделяется. Появляется роковое предложение:
— Нужно выждать, когда обстановка будет ясней. Но возражение:
— Так что же? Вы соглашаетесь служить в Красной Армии? Знаете ли вы, что завтра Совдеп вынесет постановление о привлечении офицеров на службу?
Молчание.
25 марта, на следующий день после этого разговора, из Смоленска выехало лишь двое, запасшись документами внушительного внешнего вида для переезда в Железноводск, «вооружившись» книгами и виолончелью и решившись действовать, сообразуясь с положением на местах.
В Козлове капитан П. неожиданно встретил офицера своего полка по Великой войне, инвалида. От него он узнал не только все новости о полку, об офицерах, но и то, что 6–я пехотная дивизия, теперь представленная лишь ее канцеляриями, расформировывается здесь, в Козлове. Здесь же и начальник дивизии генерал Климович [145].
Задержав на сутки свой дальнейший путь, капитан П. решил увидеться со своим бывшим начальником. Искренне радостная встреча с объятиями, но разговор был короткий.
— Куда вы едете? — спросил генерал, конечно уже не имевший погон на плечах.
— На юг, к генералу Корнилову, — был ответ. Генерал как‑то встрепенулся и насторожился:
— Откуда вы узнали, что он там?
— Из «Известий», — ответил капитан П. и сообщил подробности.
Минута молчания, выдававшая большое волнение генерала.
— Но ведь вы же говорите, что писалось о безнадежном положении его армии? Так зачем же вы туда едете?
— Я не верю в безнадежность положения, — ответил капитан. Пауза. Генерал нервно перекладывал на столе бумаги, не смотря
на своего собеседника. Наконец сказал:
— Я так думаю: ваше место там, где собираются силы для борьбы с внешним врагом. Какая бы ни была эта армия, под каким бы флагом она ни шла — она защищает Родину. Я вас хорошо знаю, и ваше место в рядах защитников Родины… — А после небольшой паузы, как бы пересилив себя, генерал продолжал: — А не тех, кто поднимает восстание против них!
— Нет! — твердо и немедленно ответил капитан. — Быть в Красной Армии я не хочу!
Генерал болезненно–растерянно смотрел на своего офицера, постепенно падая духом, и уже почти умоляюще проговорил:
— Подумайте серьезно! Я ваш старый соратник и начальник… Я решил поступить в Красную Армию.
Капитан подтвердил свое решение.
Генерал встал. Сухо пожав друг другу руки, соратники расстались. Капитан П. зашел в канцелярию своего полка, где узнал, что сохранились послужные списки офицеров. Через несколько часов он получил свой, доведенный до последнего дня — 3 февраля 1918 года, своей службы в полку, но подписанный «инструктором» 6–й пехотной дивизии — Климовичем и «инструктором» штаба — Вилумсоном.
* * *
28 марта. Ростов. Едва остановился поезд, раздались крики десятков голосов вооруженных, стоявших у вагонов: «Вылезай из вагонов!» Пассажиры устремились в вокзал, набитый уже людьми. В чем дело? Говорили — поезда на Кубань не идут, так как там якобы идут бои. Вокзал оцеплен красными. Никого из него не выпускают. У всех мысль: в ловушке! Грубый контроль документов, багажа. «Демобилизованный? Все вы демобилизованные!»
На следующий день подается поезд на Кубань, но у входа на перрон — контроль. Он никого не пропускает из молодых мужчин. Короткое, строгое: «Назад!» А в полдень опять крики: «Немедленно очистить вокзал!» Толпа рванулась в город и стала заполнять все гостиницы, набиваясь в комнаты по 12—15 человек. Что случилось? Почему? Говорят — казаки подняли восстание.
Три дня жуткого пребывания в гостинице. По улице к вокзалу проходили небольшие колонны войск с красными и черными флагами, с нестройным пением революционных песен, с криками. Метались грузовики, наполненные красными. Куда‑то вели арестованных, почти исключительно молодых. Контроль в гостиницах и аресты.
Злополучным двум офицерам посчастливилось: их контролировал молодой, высокий, вполне интеллигентного вида матрос. Он пытливо всматривался им в глаза… «Все в порядке! Не беспокойтесь. Не выходите из гостиницы!» — добавил он. У офицеров отчаянное настроение. Что они могут предпринять теперь? Страх овладел ими. В окно они видят паническое состояние у пробегавших по улице людей. Они видят оскал революции под красным — большевистским и черным — анархическим флагами. Их единственное осознанное желание — уйти куда‑нибудь с этой большой улицы, чтобы ничего не видеть. Они рискнули выйти из гостиницы, почти бежали в боковые улицы и пытались найти убежище в домах. Им всюду отказывали.
1 апреля. По улице с раннего утра бегали мальчишки, что‑то крича, предлагая газеты. Шли толпы вооруженных с дикими и, видимо, радостными криками. Один из жильцов комнаты вышел и купил газету. В ней офицеры прочли жирным шрифтом написанное: «Под Екатеринодаром банды Корнилова разбиты, а сам Корнилов убит!»
Этому сообщению они поверили. Поверили, не сказав друг другу ни слова. Теперь — конец! Их цель разбита. Одно охватило их: вон из Ростова! И не только их, но и всех, кто был в комнате.
Слух: поезда стали ходить. Все поспешно двинулись на вокзал. Гостиница опустела. На вокзале уже нет массы вооруженных. Настроение у всех более спокойное. Сказали, что утром пойдет поезд на Новочеркасск и далее на север. «Поедем и мы!» — сказали офицеры, совершенно не думая о том, что поезд их повезет в обратом их стремлению направлении.
Офицеры испытывают сильный голод. Один из них пошел к буфету, но ничего не взял: они потеряли бумажник с деньгами, а золотые и серебряные монеты буфетчица рассчитывала по их номинальной цене. Досада! Но она исчезла моментально, когда офицеры заметили, что за ними следит блюститель порядка на вокзале — бравый военный с черным бантом на шинели. Он подошел к ним.
— Вы хотите есть? — тихо и сердечно спросил он.
— Н–нет! — ответили ему.
— Не бойтесь. Я видел все… — сказал он и, подойдя к буфету, набрал целую тарелку бутербродов и котлет и принес их офицерам. — Ешьте! Я вас угощаю. — И тихо продолжал: — Не бойтесь меня! До тех пор, пока я здесь, вы можете быть спокойны. Я знаю, вы — офицеры! Я анархист, — продолжал он почти шепотом, — но я люблю офицеров. Я сам унтер–офицер Императорской армии. Я — кулак! Был им. Большевики сожгли мой хутор, убили мою семью, и я решил мстить: записался в анархисты и уничтожаю всякую сволочь, но не офицеров! Ночью молоденькая девушка срезала с рукава гимнастерки у заснувшего офицера три выцветшие нашивки за ранения.
— Вы неосторожны! — сказала она вдруг проснувшемуся офицеру.
Утром офицеры сели в поезд на Новочеркасск. Рядом с ними сидела скромно одетая женщина, с беспокойством посматривавшая на них, и из глаз ее текли слезы. Наконец она сказала им:
— Ради Бога! Куда вы едете? В Новочеркасске таких, как вы, убивают. Выходите, умоляю вас!
Офицеры, почти бессознательно, высадились в Аксайской станице. Там нарвались на злую бабу, кричавшую им на всю площадь: «Кадеты! Кровопивцы!» Подошел «товарищ комиссар». Он указал офицерам дом, где они должны остановиться, и приказал утром следующего дня явиться к нему.
В доме — встреча с добрейшей хозяйкой, сразу же захлопотавшей об их устройстве и питании, с непрерывным повторением: «Бедненькие вы мои! Страдальцы!» — и встреча с ее сыном, юнцом 15—16 лет, который, злобно глядя на пришедших, говорил: «Мать! Кого это ты устраиваешь? Офицеров? Я скажу комиссару…»