Одному Богу известно, какие мучительные часы переживали Алексеев и его сотрудники в это время.
Поставив на карту все — и доброе имя, и жизнь, и все свое прошлое, увидав полную возможность осуществления своей мечты о великом деле, генерал Алексеев мог оказаться в самом ужасном положении.
Ведь от великого до смешного один только шаг. А разве не смешно было бы для бывшего Верховного Главнокомандующего собрать армию в 50 человек и затем распустить ее?
Но генерала Алексеева эта мысль не пугала. Он хлопотал, просил, умолял, и хотя с величайшими затруднениями, но армия создавалась и увеличивалась.
* * *
В самом начале будущая армия организовывалась тайно. Совещания созывались в частных домах, приказы передавались из рук в руки.
Тем не менее скрыть от немецких шпионов даже зародыш будущих организаций не удалось. Немцы поняли сразу всю серьезность дела и немедленно приняли свои меры, а послушные им большевики провели эти меры в жизнь.
Прежде всего среди донских казаков была поведена самая широкая агитация с целью дискредитировать в их глазах Добровольческую армию. Казакам внушалось, что армия эта создается совсем не для борьбы с немцами, а для восстановления монархической власти в России, для уничтожения всех свобод, приобретенных народом.
Эта агитация, подкрепленная раздачей громадных денежных сумм, имела очень большой успех. Казаки относились к добровольцам недружелюбно.
Для организации воинских частей необходимы были помещения — но их не давали. На помощь пришел союз городов. Создали фикцию, что все собравшиеся офицеры и юнкера — слабосильная команда, выздоравливающие, требующие ухода, а потому для них и отвели общественные лазареты.
Атаман Каледин, искренне сочувствовавший идее Добровольческой армии, приказал выдать оружие и патроны добровольцам, но его приказания не исполнялись.
Молодежи отцы их безусловно запрещали вступать в ряды армии, и лишь немногим казакам удалось тайком бежать к добровольцам.
Особый успех эта агитация имела среди неказачьих воинских частей, находившихся в Донской области. Два пехотных запасных полка были расположены под самым Новочеркасском, четыре таковых же в 40 верстах, в городе Ростов и три — в Таганроге.
Полки эти получили приказание от большевиков немедленно уничтожить зачаток армии. Конечно, будь полки в порядке, а не так дезорганизованы, как была дезорганизована вся русская армия, им не стоило бы никакого труда в один час искрошить кучку офицеров и юнкеров, собравшихся в Новочеркасске. Произошло же на самом деле обратное.
Пока солдаты собирались на митинги и бесконечно спорили о том, как произвести нападение на буржуев, атаман Каледин, как командующий войсками в области, отдал приказ — расформировать все запасные полки, расположенные в Донской области, и отправить солдат по домам.
В подкрепление приказа на Хутунок, место расположения двух полков под Новочеркасском, демонстративно были наведены орудия и пулеметы под прикрытием добровольцев, число которых не превышало тогда 600 человек; и 10 тысяч пехоты сдались, беспрекословно исполнили они приказ атамана — разъехались в два–три дня из Донской области.
Не так просто обошлось дело с разоружением четырех полков, расположенных в Ростове. Солдаты не только не исполнили приказа атамана, но, при содействии прибывшего в Ростов отряда черноморских матросов, сами напали на казачьи части, стоявшие в городе; после краткой борьбы казаки сдались и разоружились.
Упоенные успехом большевики решили атаковать Новочеркасск.
Это был тяжелый момент. Добровольцев было только 600 человек. С другой стороны наступало около 15 тысяч солдат, прекрасно вооруженных и снабженных, с артиллерией и пулеметами.
Сопротивление казалось невозможным, тем более что офицеры и юнкера только что прибыли в Новочеркасск, не отдохнули, не сорганизовались в воинские части; они не были ни одеты как следует, ни обуты, с разнокалиберным оружием, нахватанным кое–где и кое‑как.
Казачьи части были ненадежны и в действительности почти не принимали участия в боях.
2 ноября генерал Алексеев начал собирать около себя офицеров и юнкеров, а 26 ноября эта кучка воинов уже дралась под станцией Кизитеринкой, в 15 верстах от Ростова с неприятелем, в 25 раз сильнейшим.
Но добровольцы были воодушевлены идеей — идеей воссоздания своей родины, восстановления ее попранной военной мощи; на другой же стороне действовало только приказание, неведомо кем отдаваемое, там была апатия и полная дезорганизация, отсутствовало какое‑либо желание подвергать себя зачем‑то излишней опасности.
* * *
Первый бой под Кизитеринкой оказался нерешительным.
Хотя добровольцы и продвинулись вперед под Нахичевань, но посланные совместно с ними казачьи части действовали вяло и неопределенно. Наступление прекратилось. Надо было хотя бы удержать занятые позиции, но это было очень трудно. Враг был впереди, но не друзья были и сзади; не раз свистали над добровольцами пули, летевшие со стороны казачьих частей.
Подвоза патронов не было, а на другой день добровольцы не получили даже пищи.
Произошло это благодаря полной бездеятельности казачьих артиллерийской и интендантской частей.
Перед выступлением из Новочеркасска по соглашению атамана с генералом Алексеевым все снабжение отрядов, казачьих и добровольческого, возложено было на казачьи учреждения.
Не особенно доверяя казакам, начальник хозяйственной части Добровольческой армии приказал выдать добровольцам усиленный дневной запас пищевых продуктов, почему добровольцы и были сыты хотя бы первый день. Казакам же не привезли ничего. Интенданты еще переписывались.
Лишь вечером добрался до Новочеркасска посланный атаманом из Кизитеринки полковник Карпов, который должен был экстренно организовать снабжение отрядов.
Не получив от интендантов ничего, кроме обещаний, он в отчаянии обратился за помощью к одной из местных дам, имевшей репутацию энергичного организатора.
Генеральша немедленно по телефону созвала совещание из оставшихся в городе чинов добровольческого штаба и других лиц, сочувствующих делу. Члены совещания распределили между собой роли, кто купит хлеб, кто сало, кто чай и сахар, а кто повезет патроны, и на другой день к вечеру все уже оказалось на позициях.
Тем временем на фронте положение становилось весьма серьезным. Обозначилось фланговое движение противника, угрожавшее отрезать добровольческий отряд от Новочеркасска.
Ввиду бездействия казачьих частей, противник наступал свободно, добровольцам угрожала гибель.
Отстреливаясь направо и налево, отряд в течение трех дней не сдает, однако, своих позиций и стойко отбивает атаки неприятеля.
Но вот засвистали пули и с тыла.
Обошли. Отступления нет.
«Умирать, так умирать с честью», — решили добровольцы и бросились в последнюю смертельную атаку на неприятеля.
Буря огня несется им навстречу. Не добежать до штыкового удара, все полягут.
Но вдруг огонь противника стихает; в цепях его видно какое‑то смятение.
Бум, бум — слышится в тылу красных, и над их резервами рвутся шрапнели неизвестного происхождения.
Все в недоумении.
Добровольцы удваивают усилия.
Неприятель отступает, а потом обращается в паническое бегство. Добровольцы преследуют солдат по пятам и врываются в Ростов; но союзник их невидим, и лишь снаряды, летящие с Таганрогской дороги, свидетельствуют, что там стоит какая‑то часть.
Между тем солдаты запасных полков, добежав до своих казарм, бросили оружие и объявили, что они сдаются.
Добровольцы и расхрабрившиеся казачьи части занимают город, и наконец показывается и союзник — генерал–майор Назаров с двумя пушками и прислугой при них из 50 человек — офицеров, фельдшеров и гимназистов. Больше никого и ничего.
Оказалось, что генерал Назаров, бывший в Таганроге, приказал местным казачьим частям выступить к Ростову. Части не пошли, за исключением команды фельдшеров. К ним присоединились гимназисты и несколько офицеров–артиллеристов. Они запрягли два орудия и два зарядных ящика и пошли на помощь к Каледину.
По дороге к Ростову Назаров увидал двигающийся вверх по Дону из Азовского моря отряд мелких морских судов с черноморскими матросами, которые шли на помощь к своим товарищам, возбудившим восстание в Ростове.
Укрывшись в ложбинке, генерал Назаров открывает беглый огонь из своих орудий. Одно судно тонет, другие, отстреливаясь от невидимого неприятеля, поворачивают и спешно спускаются к морю. Назаров преследует их метким огнем.
Прогнав моряков, он спешит к Ростову. Узнав о положении дел здесь, он немедленно открывает огонь по неприятелю.
Его орудия действуют с невероятной быстротой. Меняя позиции одну за другой, два орудия производят впечатление чуть ни нескольких батарей, и неприятель ошеломлен.
Солдаты знали наверное, что серьезного врага перед ними не более 600 штыков, а потому и наступали бойко. Но оказалось, что и эти кусаются. А тут еще какие‑то союзники с артиллерией. Считая себя окруженными, солдаты потеряли дух и сразу ударились в панику.
После боя под Ростовом разошлись по домам и три запасных полка, стоявшие в Таганроге.
* * *
Армия увеличивалась числом, но теперь уже медленно. Большевики приняли все меры, чтобы воспрепятствовать проезду добровольцев на Дон. По всем станциям железных дорог были размещены особые команды, производившие день и ночь обыски пассажиров.
На станции Волноваха задержан был поручик Николаев. При обыске у него нашли зашитым в фуражке офицерский билет.
Участь Николаева была решена — на рассвете расстрелять.
На ночь его, вместе с пятью другими обреченными, поместили в сарай. Кроме наружного часового, в сарай поставили еще другого внутри у дверей.
Через час второй часовой начинает дремать.
Николаев тихонько подкрадывается к нему. Выждав момент, когда наружный часовой отходит от двери, Николаев бросается на дремлющего и душит его. Винтовка валится на землю, и ее подхватывает другой офицер.