– Чего надо?
Отвечаю:
– Приехал с фронта. Хочу поступить!
Часовой позвонил, и через короткое время вышел полковник. Я повторил ему, зачем я пришел сюда.
– Пожалуйте со мною!
По дороге внутрь и на второй этаж он расспросил меня и обо мне лично, и о моем пути до Новочеркасска. Привел меня к комнате номер 8, пропустил вежливо вперед. За письменным столом сидел капитан-артиллерист. Полковник, дежурный по караулам, откланялся и ушел. Капитан очень любезно подал мне руку и, усадив около себя, предложил подробно рассказать: кто я, откуда и зачем я здесь. Узнав, что я – артиллерист 76-й артиллерийской бригады, он был очень обрадован, так как в нашей бригаде было несколько офицеров, с которыми он кончал Михайловское артиллерийское училище и которых я, конечно, хорошо знал. Наша беседа здорово затянулась, и, наконец, мы приступили к делу.
– Вы поступайте пока к нам в батальон, так как наша артиллерия еще только формируется, а потом мы вас отправим в какую-либо батарею.
На мой пытливый вопрос:
– А можно ли как-нибудь увидеть самого генерала Корнилова? – он сказал, улыбнувшись и похлопав меня по плечу:
– Конечно, когда-либо увидите, и не раз! А теперь я проведу вас в комнату номер 7, к офицеру нашей разведки, которому нужно, чтобы вы рассказали подробно о вашем пути сюда.
В комнате номер 7 я сперва разглядел за письменным столом молоденького миловидного блондинчика-офицера, одетого с иголочки. На блестящих золотых погонах заметил две звездочки, а на кителе и на… пышной груди офицерика – значок Военного Александровского училища.
От неожиданности на моей физиономии, должно быть, ясно выразилось недоумение и глупейшая полуулыбка, так как Мадемуазель Начальство, строго сдвинув свои бровки и очень сухо ответив на мой вежливый поклон, предложила садиться на… самый отдаленный от нее стул. А миляга капитан, коротко сообщив подпоручице обо мне, откланялся и вышел, уже у двери лукаво подмигнув мне левым глазом.
Очень миловидное «начальство» приказало мне как можно подробней рассказать все мое путешествие с фронта до самого Новочеркасска, кое-что отмечая на бумаге. Мой рассказ, должно быть, смягчил строгое сердечко подпоручицы, и мне было предложено сесть рядом. А в конце моего долгого повествования мы были друзьями!
Мило улыбаясь, «начальство» повело меня вниз, сдало в третий взвод командиру взвода, полковнику, а на прощанье даже подало мне ручку, мило сказав:
– Ну, увидимся еще!..
Полковник, командир нашего временного взвода (в котором были, кажется, чины всех родов оружия, кроме пехоты), ознакомившись со мною, предложил мне свободную койку рядом с артиллеристом, поручиком Семенюком, и пожелал мне до обеда (12 часов) хорошего отдыха. Коротко поговорив с поручиком, я завалился на свою койку и через минуту спал как убитый!..
Энергичная встряска заставила меня открыть глаза и некоторое время недоумевать: где я? Что со мной? Кто и чего от меня хочет?! Наконец, соображаю, что будит сам полковник, начальник караула, так как меня уже назначили в караул. Я прямо взмолился:
– Да я в карауле сейчас же опять засну! Дайте же мне хоть выспаться!..
– Никаких отговорок! – отчеканил полковник. – Но я дам вам самый легкий пост.
Караул состоял из 30 человек. Каждый получил по японской винтовке со штыком, по 2 патронташа патронов и по 4 гранаты размером как апельсины, со шпеньком-запалом и теркой, надеваемой на рукав. Зажигать гранату, как серную спичку!.. Три пулемета с пулеметчиками; один в здании против входа, один в воротах дома и один во дворе. Такой усиленный караул объясняется очень тревожным положением в городе.
Когда наш караул сменял прежний, то полковник повел меня в прихожую и там заменил мною часового, который стоял 4 часа. С улицы в дом была массивная дверь, около которой был всегда часовой, мерзнувший на холоде по часу или два. Дверь вела в небольшой тамбур, где тоже стоял часовой. Из тамбура дверь в прихожую, шагов 20 длиной, которая вела к широкой лестнице во второй этаж, к канцеляриям. Из прихожей налево была дверь в столовую и из нее – в наш временный 3-й взвод.
Полковник, объясняя мне мои обязанности, сказал:
– Вот на стене висит таблица, на ней три вида пропусков: номер 1 – по этим пропускам вы будете пропускать наружу; и 2 – по этим вы будете впускать в дом, а номер 3 – по этим вы будете впускать и выпускать беспрепятственно. Никого и ни в коем случае без пропусков никуда не пропускать! В случае чего звоните в этот звонок ко мне! Вы хоть и артиллерист, но… точное исполнение обязанностей часового тоже должны знать! – И «точное начальство» покинуло меня…
Уже минут через десять я стал чувствовать, что мои веки начинают смыкаться, что абсолютно противоречило «точному исполнению служебных обязанностей»… Стал усиленно шагать, заучивать почти наизусть пропуска и… пуговку звонка. Хотел было завязать хоть мимические сношения с часовым-юнкером в тамбуре, но на мое приятельское подмигивание через стекло юнкер строго посмотрел на меня и… отвернулся! Прошло несколько человек наружу и несколько внутрь, и все были с пропусками. А… время как будто стоит на месте, и сон одолевает все больше и больше… А как подумаешь, что до смены караула остается еще целая вечность, то… на душе становится совсем кисло…
Но часам к четырем, после обеда, случилось со мной такое, что я до самой старости не могу вспоминать это спокойно.
Здесь я позволю себе вернуться далеко назад, заглянуть в мою раннюю молодость, в мои ученические годы. Уже с 10 лет я, потеряв родителей, был предоставлен самому себе, так сказать, «воспитывал сам себя». Читая запоем все, что попадалось в руки, в особенности Майн-Рида, Фенимора Купера, Луи Буссенара, Дюма, капитана Марриэта, Станюковича, а потом и Ната Пинкертона, Шерлока Холмса и прочих в этом роде, я сам стал не таким, как все мои сверстники. И в особенности после одного «чрезвычайного» случая мои товарищи говорили мне: «Ну что ты за человечина такая, черт тебя забери. Все кругом люди как люди, все у них нормально, а вот ты – совсем наоборот, вечно у тебя какие-то случаи, недоразумения и «анекдоты»!»
Случай этот, «мой анекдот», произошел, когда я был еще в 4-м классе нашей реалки. К нам в уездный городишко должен был приехать один очень известный в округе Архиерей. Весь город заволновался приготовлениями к его приезду. Наше училищное начальство и еще более! Уроки, зубрежка были по боку, а нас всех – и малышей, и даже старшеклассников – стали усиленно обучать «приличным приемам»: как кланяться Архиерею, подходить к нему под благословение и как уходить от него. Наконец, Архиерей прибыл в город и, как и ожидалось, прямо с вокзала к нам в училище на молебен. Конечно, все мы, ученики, уже были выстроены поклассно в актовом зале, во главе со всем учительским персоналом в вицмундирах, треуголках и при шпагах.
Вместе с Архиереем в училище прибыло и много наших отцов города и властей. Начался торжественный молебен, и я, как всегда, был зачарован прекрасным пением нашего училищного хора. По окончании молебна Архиерей поманил к себе нашего директора и изъявил желание поближе познакомиться с учениками. Наши преподаватели и надзиратели разбежались по классам и стали руководить очередями. Мой 4-й класс был приблизительно посередине зала. Подходить к Архиерею первыми стали малыши, до нашего класса оставалось еще немало времени. Конечно, я, стоя между Сухорцевым и Рупрехтом, уже «зацепился языками» с Рупрехтом о сегодняшнем событии. А очередь к Архиерею шла… Владыка каждого благословлял, некоторых задерживал, что-либо говорил или спрашивал. Каждый отпущенный Владыкой ему кланялся, шаркал ножкой, все по «приличным приемам», и мимо нашего строя уходил к себе в класс.
Только я стал что-то доказывать Рупрехту, почти оборотясь к нему, как он неожиданно толкнул меня в бок и прошипел: «Скорее! Уже твоя очередь!» В ужасе оглядываюсь и вижу, что у Владыки Сухорцев уже откланивается «приличными приемами»!.. Спешно подхожу к Владыке, вспоминая лихорадочно все «приличные приемы»… вижу ласковую улыбку его, вижу, что Владыка протягивает ко мне руку (а у меня совсем отшибло из памяти – что это значит?), мелькает в сознании: «Я должен что-то делать!» – и я… вежливо пожимаю руку Владыке, низко ему кланяюсь и отчетливо шаркаю ножкой, как и принято «вежливому мальчику»! Владыка задержал мою руку, улыбнулся еще больше, покачал головой и говорит:
– Вот ты какой бедовый! Ты подожди! Как твое имя? А, Даниил! Очень славное имя. А знаешь, что твое имя значит?
– Знаю, – храбро отвечаю я.
– А ну, скажи!
– Даниил значит «раб Божий», – отвечаю.
– Да, молодец! – И, держа мою руку теперь левой рукой, правой благословляет меня: – Ну, иди себе с Богом! – и отпускает меня.
Я снова проделываю все «приличные приемы» и быстро стараюсь проскочить к дверям из зала, но… попадаю в «нежные объятия» самого директора!.. Очень больно щипая меня под мышкой, он утащил меня в коридор и, стиснув зубы, шипел мне в ухо: «Мерзавец! Негодяй! Опозорил мне все училище! Вон из училища с волчьим билетом!..»– и многое другое, чего я уже и не запомнил… Но когда мы все собрались в классе, все мои 37 ребят прямо надрывали свои животы от смеха, от нового очередного «анекдота» со мной!
Не знаю, у кого была жалость ко мне, но меня не выгнали из училища, не дали «желтого билета», но… в годовом балле за поведение стояло четко написанное – 3… Предполагаю, что сам милый и славный Владыка защитил меня, грешного!
В дополнение к моим «анекдотам» приведу и еще один. В Северной Таврии, во времена геройских боев славного нашего начальника-рыцаря генерала Врангеля, я уже был «господин поручик» и начальник 3-го орудия нашей батареи. После долгих и упорных боев всю нашу Корниловскую дивизию поставили на долгий отдых в большое селение Федоровку. Но… вместо отдыха, пришел приказ нашего строгого Кутепыча (генерала Кутепова) и для нас пушкарей: ежедневные занятия, учебная стрельба, занятия при орудиях и пеший строй.