сь на станцию, откуда наш отряд двинулся походным порядком на Новочеркасск.
Проходя через станцию Ново-Чирскую, мы забрали в казначействе 6 миллионов рублей денег, при дальнейшем следовании – из станицы Цымлянской 5 миллионов. В некоторых станицах казаки-фронтовики пытались задержать нас и отобрать деньги, но безуспешно. Подходя к Новочеркасску, отряд начал встречать казачьи части, которые уходили по домам, не желая оказывать сопротивление красным, наступавшим на Дон.
У самого города мы разоружили пулеметную команду 5-го Пластунского батальона и 5 февраля, после 12-дневного пути, пройдя почти 1300 верст, прибыли в батарею. 11 миллионов рублей были сданы в Донское казначейство. В батарее нас считали погибшими, так как портупей-юнкер Гавриленко, решивший пробираться до батареи самостоятельно, сообщил, что весь отряд, по-видимому, погиб.
Б. Сальский[346]Студенческий батальон[347]
Борьба – жестокая, жуткая – уже началась… И первые ее жертвы, московские юнкера, уже становились для нас примером высокого идеала, бескорыстного подвига. Радостно мы встречали тех, кому удавалось пробраться на Дон. Мы – учащаяся молодежь Ростова, Нахичевани, Новочеркасска, Таганрога и других городов – не вся, конечно, а только часть ее, которая чувствовала больше сердцем, чем разумом, что пришел момент выбрать свой путь…
До конца 1917 года мы еще надеялись, что большевизм не привьется у нас на Дону. Но постепенно и эти надежды угасали.
Скромно, вначале одиночками, появились в Ростове и Новочеркасске первые корниловцы с эмблемой «батальона смерти»; Чернецов стал во главе первых партизан, а подступы к Таганрогу защищались офицерскими ротами полковника Кутепова. Появились афиши с призывом в Добровольческую армию. Без прений, без собраний гимназисты, реалисты, коммерсанты старших классов оставили занятия, не дождавшись аттестатов зрелости, и шли записываться. Быстро сформированные две роты составили Студенческий батальон. Правда, среди записавшихся голубых студенческих фуражек было всего две, но к чести русского студенчества нужно сказать, что университет (бывший Варшавский) был только что переведен в Ростов, а старшие сверстники наши либо носили уже погоны юнкеров, либо оказывались молодыми, но с боевым стажем офицерами. Они же и явились организаторами и первыми нашими учителями военного дела.
При вступлении в батальон спрашивали имя, фамилию и возраст поступавшего добровольца. Некоторым из нас нужно было, проглотив язык, увеличивать на несколько месяцев свой возраст: полагалось 17 лет. На первом смотру батальона мы познакомились с нашим командиром, генералом Боровским. С первого же взгляда он завоевал наши сердца.
Статный, красивый; моложавый вид, простое, дружеское приветствие его произвели сильное впечатление. Проходя медленно вдоль строя добровольцев и внимательно останавливая глаза на каждом, генерал едва удерживал улыбку: на правом фланге стояли еще здоровые ребята, но на левом были дети.
В лазаретном городке у Ростова молодежь производила стрельбу и обучалась строю. До поздней ночи мы разбирали и собирали винтовку, приобщались к обязанностям часового, разводящего, к почитанию знамени, к долгу перед старшими. Счастлив был каждый из нас увидеть собственными глазами наших начальников.
Как просто и сердечно пришли к нам в Лазаретный городок наши генералы Деникин и Марков… Как билось сердце при виде генерала Корнилова, частенько потом в походе запросто, на ходу беседовавшего с офицерами и молодыми добровольцами.
К концу января студенческий батальон нес уже обязанности ответственные: охрану банков, пороховых складов, почты и т. д.
Вечером Ростов был пуст и не освещался. Обыватели прятались за двойными ставнями и… многие из тех, чье место было в армии, подыскивали подходящие погреба… Наряд добровольцев, идя на смену, не раз из-за угла, из темной улицы встречался одиночными выстрелами… Положение становилось тревожным. Наконец вопрос разрешился.
Проходя по фронту добровольцев, выстроенных в казарме, генерал Боровский медленно, спокойно, скрывая волнение, произнес несколько простых, незатейливых слов:
– Предоставленной мне властью освобождаю вас от данного вами слова… Раньше, чем окончательно решить, вспомните еще раз о ваших семьях… Мы идем в тяжелый путь… Так решили наши вожди… Придется пробиваться по горам и степям… Быть может, на время мы уйдем далеко от наших родных мест…
9 февраля (старый стиль) вечером Добровольческая армия покидала Ростов, уходя в 1-й поход.
Медленно, с остановками, отходили мы по окраинным улицам города, которого многим не пришлось больше увидеть…
В Ольгинской Студенческий батальон, как отдельная часть, кончил свое существование; мы стали ротой образованного под командованием генерала Боровского особого Юнкерского батальона, который впоследствии, после потери половины состава, был влит в 1-й Офицерский полк.
Боевое крещение под Кореновской, первые убитые и раненые. Тяжелые переходы, беспрерывные бои, отрезанность от всего и всех. Но достаточно было увидеть впереди белую папаху генерала Маркова – и от минутной слабости и усталости не оставалось и следа…
Когда после исключительно трудного перехода от аулов к станице Ново-Дмитриевской, утром по колено в грязи, под дождем, затем в снежной пурге, в буре, промокшие насквозь и к вечеру обледеневшие (шинели и бушлаты ломались, как кора на дереве), мы подошли к бурной Черной речке, преграждавшей нам путь, казалось, что уже сил не хватит перейти этот ледяной поток. Но на самой переправе, у места, где нашли брод, стоял он – генерал Корнилов – и еще перешучивался с окружавшими его офицерами. Шуткой подбодрились те, у кого не хватало решимости первыми лезть в воду. И трудное оказалось таким простым и несложным.
Невыразимо велика была сила обаяния генерала Корнилова, и тяжелее всех снарядов поразила нас смерть его.
Велик был подвиг того, кто сменил генерала Корнилова на тяжком посту, кто сумел вывести добровольцев из-под Екатеринодара и влить в них новую бодрость…
В мае месяце 1918 года в той же станице Егорлыцкой, откуда мы уходили в поход, не зная, когда вернемся, после нескольких дней настоящего отдыха, генерал Боровский обходил роты 1-го Офицерского полка. Вспомнив о тех, у которых он был первым командиром, генерал скомандовал:
– Бывшие в Студенческом батальоне – три шага вперед марш!
Из оставшихся в строю и вернувшихся в строй после ранений (удивительно быстро залечивались раны в походе) вышло человек тридцать – сорок…
В. Донников[348]Молодежь в добровольчестве[349]
Всякий раз, с приближением незабываемых дней выхода Добровольческой армии в Кубанский поход, невольно в памяти воскрешается образ русской молодежи, явившей собою высокий пример безграничной самоотверженности в борьбе за честь России. Долг перед павшими повелительно требует вспомнить в эти дни о русском юноше-добровольце, носителе чистого порыва бескорыстного служения Родине.
Бурлящий жизнью Ростов-на-Дону неохотно принимал тех, кто объявил священный поход против большевиков. Переполненный до отказа пришлым гражданским населением во время мировой войны и скопившейся в нем не одной тысячью офицеров, оставшихся после роспуска запасных полков, город безучастно относился к формированию Добровольческой армии. Призыв руководителей армии не находил отклика среди многочисленных обитателей Ростова. Одни – из боязни снова идти воевать, другие – не разделяя идею и задачу нарождающейся армии, всячески старались устраивать свою личную жизнь. К великому стыду русского общества, комплектование армии подвигалось крайне медленно, и количество ее не могло превысить даже трех тысяч бойцов. Индифферентное, а зачастую и враждебное отношение создавало тяжелую обстановку для добровольцев. Взрослое население Ростова отвернулось от армии. Но по-иному отнеслась ростовская молодежь к призыву генерала Корнилова. Чистая идея нашла благодарную почву в чистых сердцах юношей, и, охваченные горячим порывом, пошли они пополнять ряды армии добровольцев.
Инициатором привлечения молодежи и создания из нее самостоятельной части явилась группа офицеров, в прошлом студентов, жителей Ростова и Нахичевани. Было получено разрешение командования к формированию батальона. Дружно взялись они за нелегкую задачу. Помимо трудностей самого формирования, брали они на себя тяжелую моральную ответственность перед своею совестью и теми, кто так охотно пошел на их призыв. Какие поистине трогательные сцены можно было наблюдать в период создания батальона. Каждый день являлись для поступления молодые студенты, гимназисты старших классов и совсем еще с детскими личиками мальчики-кадеты. Моложе семнадцатилетнего возраста обязаны были приносить письменное разрешение от своих родителей на право поступления в батальон. Были случаи, когда, не получив такого разрешения, малолетний доброволец, чтобы быть принятым, подделывал подпись своих родителей. С каким трудом удавалось отцу или матери уводить своего «беглеца» из батальона. Слезам не было конца. Вспоминается момент, когда один из насильно уведенных ночью, в снежную пургу, при выступлении армии в поход, догнал батальон и оставался там до конца похода, разделяя все тяготы и лишения тяжелого пути. Навсегда останется в памяти группа воспитанников одной из средних школ Ростова. Увлеченная призывом добровольцев, оставила она семейный очаг, бросила учение и, с верою в правоту своего дела, вступила в ряды армии.
Через месяц Студенческий батальон был готов. Во главе его стал генерал Боровский, создавший себе славу бесстрашного боевого командира на Великой войне. Как никто, сумел он подойти к молодежи, понять ее чуткую натуру, влить в нее воинскую отвагу и сделать из юноши бойца, по своим качествам не уступавшего умудренному опытом боевому офицеру. Воспитанный и подготовленный своим командиром, там, в бою на поле брани, выявился во всем своем величии бесстрашный русский юноша, инстинктивно восприявший свой высший долг гражданской жертвенности. Безропотно переносил он тяготы и лишения крестного пути. Он не убоялся смерти ради торжества им осознанной идеи. Разве не величием прозвучали слова умирающего мальчика Кости Проценко, павшего от пули красноармейца, спросившего своего командира: «Исполнил ли я теперь свой долг перед родиной?..» В другом месте тяжело раненный в живот Миша Городисский ответил на вопрос о состоянии своего здоровья приятелю, пришедшему его проведать: «Подобные муки можно переносить лишь при сознании, что ты пострадал за правое дело…»