— Нет, брат, не с новой, а с исконной, традиционной православной церковью! Здесь, в недрах системы скрыты ходы в вырытые нами пещеры, и, как древние монахи первого русского монастыря, мы подвизаемся в них, предаваясь молитве и ожидая второго пришествия господа нашего Иисуса Христа.
Рэм усмехнулся.
— Прости, брат Агафангел, но как-то в руках у тебя не молитвенник был при нашей встрече.
Агафангел кивнул.
— Верно, брат. Нам приходится оберегать нашу церковь от сатанинского натиска не только молитвами. К примеру, напарник твой знаешь чем среди нас прославился? Тем, что одурманил, соблазнил сестру нашу, хотел вывести ее в греховный мир, чтобы научить предаваться порокам, а когда она одумалась и воспротивилась, пытался насильно поднять ее на поверхность. Сестра сорвалась и едва не погибла, а он сбежал, бросив ее сокрушенное тело на потеху крысам. Ты спрашивал: где он? Я отвечу тебе: его с заклеенным ртом и связанного волоком тащат позади всех, чтобы представить на суд игуменский.
У Рэма похолодели руки.
— И что с ним сделают?
Агафангел усмехнулся.
— Ну я не игумен, на суде не мне судьбу его решать... Но скорей всего на него наложат епитимью, посадят в затвор для очищения души и тела на пару лет, чтобы постом, богоугодными размышлениями и молитвой он избавился от груза своих прегрешений. Ибо сказано, что в последние времена спасаться будут лишь верой и страданиями.
Рэм шумно выдохнул.
— Та-ак, допустим... Но ты ведь не для того меня в сторону отозвал, чтобы сообщить эти подробности?
Агафангел наклонился к Рэму чуть ближе.
— На суде-то и правда не мне судьбу его решать, только ведь до суда можно и не доводить вовсе.
Рэм с готовностью подставил ухо.
— Продолжай.
— Видишь ли, после реорганизации церкви и упразднения конфессионального деления на православие и католицизм была проведена массовая редактура большинства религиозных текстов, чтобы их содержание не оскорбляло чувства верующих из другой конфессии и не вызывало разногласий. Появилась целая бездна вариантов и аввы Исаака Сирина, и Иоанна Кассиана Римлянина — и, конечно же, Лествицы, которая призвана быть настольной книгой любого, стремящегося к совершенству. Поэтому мы можем доверять только печатным книгам прошлого. Книга из библиотеки твоего отца бесценна для нас.
Агафангел сделал паузу, и Рэм, уже предчувствуя, куда клонит его странный спутник, мягко подтолкнул его к завершению разговора:
— Продолжай, я весь внимание.
Агафангел прокашлялся, переступил с ноги на ногу и наконец произнес главное.
— Я готов припрятать твоего напарника, если ты пообещаешь принести нам в дар книгу, о которой до сих пор мы могли только молиться. Ты отдашь мне книгу — я отдам тебе червя.
Рэм прищурился.
— А почему, если это такое благое дело для всей вашей церкви, ты договариваешься о нем со мной в отдалении от всех, и через голову своего начальника? В чем подвох? И где гарантия, что если я приду, ты отдашь моего приятеля, а на посадишь меня рядом с ним в затвор поститься и очищаться?
Агафангел вздохнул.
— Как бы тебе ответить, чтобы ты понял... Наш игумен — святой человек, но он привык, что после Евангелия истиной в последней инстанции являются воспроизведенные им по памяти отрывки из прочитанных когда-то давно писаний святых отцов. Только вот он очень стар, и мне думается, память его не так уж свежа, как когда-то... Так что не будет он предлагать тебе подобную сделку, брат. А я предлагаю. Гарантий я не могу тебе дать никаких, кроме своего честного слова, данного тебе перед богом.
Теперь уже Рэм наклонился к Агафангелу и прошептал:
— А давай наоборот? Я дам тебе честное слово перед богом, что принесу книгу, а напарника ты отдашь мне сейчас? И прятать никого не нужно, — следовательно, риск, что игумен откроет твою хитрую сделку, снижается.
Агафангел рассмеялся сиплым, лающим смехом.
— Хочешь, чтобы я поверил твоему слову перед богом, в которого ты не веруешь?
Губы Рэма тронула недобрая улыбка.
— Но ты же собирался поверить моему обещанию вернуться за напарником? Так почему бы не пойти чуть дальше?
— Брат, может, я в твоих глазах и выгляжу простаком, но не настолько же. Одно дело — вернуться, чтобы вызволить друга. И совсем другое — вернуться, чтобы просто исполнить данное обещание.
Рэм еще ниже наклонился к Агафангелу.
— Брат Агафангел, я готов подкрепить силу данного тебе слова добровольным пожертвованием в фонд развития традиционной церкви...
Луч фонарика в руке Агафангела дрогнул, а Рэм продолжал:
— ... Намекни только, какую сумму ты бы желал увидеть перечисленной на нужный счет — в рамках разумного, конечно. И мы с твоими братьями поднимемся к поверхности, где ловится сеть, и я осуществлю безвозмездный перевод. Это будет материальным подтверждением чистоты моих намерений. И клянусь, что сдержу данное тебе слово и передам книгу в тот день и то время, которые назначим сейчас.
Дыхание Агафангела стало возбужденным и шумным.
Рэм выдерживал паузу, давая возможность собеседнику принять правильное решение.
— А ты хитрый, брат Роман, — проговорил наконец Агафангел, подсвечивая Рэму лицо.
— Так ведь и ты непрост, брат, — усмехнулся Рэм. — Простаки идут, куда ведут, а непростые люди видят перспективы.
— Хорошо, — выдохнул наконец Агафангел. — Будь по-твоему. Во славу божию.
До поверхности Рэм с Павлом шли почти молча, лишь изредка обмениваясь рубленными фразами по делу.
И только когда над головой остались несколько метров последней лестницы, Рэм вдруг понял, что мышь в кармане уже давно не шевелится. Вытащив коробочку из кармана, он слегка встряхнул ее, но ощутил лишь безвольное перемещение маленького тельца вдоль донышка.
— Она сдохла, — констатировал Рэм, протянув Павлу коробочку.
Павел тяжело вздохнул.
— Моя захлебнулась еще в кишке, когда меня на веревке тащили...
Рэм медленно принялся избавляться от диггерской амуниции, и Павел, опустив голову, наконец смог сказать то, что мучило его последние часы.
— Ромыч, сколько ты за меня заплатил?
— Ты столько не зарабатываешь, — резко ответил Рэм, растягивая шнуровку на сапоге-чулке. Она нехотя поскрипывала под перчатками.
— Так сколько я тебе должен?.. — переспросил упавшим голосом Павел.
Рэм вздохнул и выпрямился, чтобы взглянуть приятелю в лицо.
— Мы считаемся уже на поверхности, или еще под землей?
— Да в общем уже на поверхности, а какая...
— Тогда иди на хуй с такими вопросами! Ничего ты мне не должен, Паша!
И продолжил возиться со шнурками, но уже с каким-то остервенением.
— Нет, Ромыч, я так не могу...
Рэм вдруг резко развернулся, и с разворота ударив Павла в грудь, навалился на него всем телом и прижал к железной лестнице, приставив локоть к горлу.
— Значит, так ты не можешь, да?! Должником оставаться не хочешь? Самолюбие взыграло? — прошипел он в изумленно-растерянное лицо напарника. — А то, что ты подставил меня по полной — это ничего?! Лезть в руки наглухо перепрограммированным фанатикам, у которых раньше девку пытался выкрасть — это надо быть клиническим имбицилом! Ты меня подставил, Паша, подставил, как...
Скрипнув зубами, Рэм осекся. наконец ослабил хватку и отошел в сторону, оставив Павла потирать шею.
— Они же запросто могли нас утопить ко всем святым отцам! А потом помочились бы сверху крест накрест и ушли бы петь свое «аллилуйя!» Только, Паш, у меня были свои планы на сегодняшний вечер. И плавать кверху брюхом в говнище в них не входило!
Рэм с досадой сорвал перчатки одну за другой.
— Что, решил рискнуть, да? Зачем отказываться от заработка, зачем предлагать найти другого проводника — вдруг пронесет, верно? Спасибо, мужик, очень по-приятельски!
— Ромыч, прости... Я правда не знал, что мы их встретим. Они раньше никогда так далеко не заходили, — бормотал в свое оправдание Павел.
— Зато как трогательно рассказывал про Риту с напарником возле «Розы ветров»! Я аж чуть не прослезился!
У Павла заблестели глаза, а кулаки сжались.
— Ромыч, меня можешь как угодно расфасовывать — но Риту не трогай. Это моя боль, понял?! И ковыряться в ней я тебе не позволю!
Рэм остановился, обернулся на Павла — и понял, что тот ничего не знает. Он и правда считает девушку мертвой.
— Ты кретин, Паша, — сказал он уже почти спокойно. — Она не умерла.
Павел сначала застыл, как вкопанный. Потом попятился.
— Откуда ты знаешь? — проговорил он, и голос сломался на середине фразы, превратившись в сипение.
— Да все от того же братца Агафангела. Жива она. И если бы ты тогда ее не бросил в системе, сейчас она могла бы быть с тобой.
Павел медленно стянул перчатку с правой руки, вытер ладонью покрывшийся испариной лоб и присел на жердочку одной из перекладин железной лестницы.
— Вот это поворот... Я должен был догадаться!..
Он низко опустил голову, ритмично покачиваясь из стороны в сторону.
Рэм равнодушно смотрел на Павла, сунув руки в карманы черных брюк.
— Что же мне теперь делать? — простонал наконец тот. — Что же мне делать?..
— Лучше спроси себя, как ты умудрился ее просрать. Она же сама сбежала к тебе от всей этой бодрой компашки дарковых гномов в чепчиках? Да? Но тогда как? Как ты мог не довести ее до поверхности, я не понимаю?
Павел шмыгнул носом, царапнул по бороде отросшими скобами ногтей с черным ободком грязи.
— Она передумала, Ромыч... В самый последний момент... А я пытался ее остановить...
Он вдруг сорвался со своей жердочки к Рэму, и, заглядывая ему в лицо и нервно пощипывая свою поросль на подбородке, зачастил:
— Ромыч, помоги мне, а? Помоги вытащить ее оттуда? Ты же видел — они все чокнутые! Рита погибнет там! А, Ромыч? У тебя же наверняка есть какие-то связи, знакомые, идеи, в конце концов?
Рэм криво усмехнулся, в глазах вспыхнул злой огонек.
— Мужик, у тебя крышняк совсем протек?