ользы, ни доблести. Многие наши храбрые воины, отдавшиеся разгулу, в Табасаране, Кара-Кайтаге, Аваристане потеряли свои головы, лишились несметных богатств. Здесь, в этом лагере, если не образумитесь, потеряем не только своих воинов, но и свои головы! С сегодняшнего дня я каленым железом буду выжигать из армии тех, кто отдался пьянству, выдвигать на высокие чины тех командиров, кто трезв и сохраняет свой разум. А тех командиров, которые стали рабами вина, буду беспощадно вешать! Всем понятно?
Многие командиры еле улавливали то, что от них требует шах. От беспробудных времяпрепровождений за чаркой вина у них раскалывались головы. Они думали, как бы скорее покинуть навязчивого шаха и приложиться к вожделенному вину и где бы на ночь согреться…
Управлять деморализованной, голодной армией в крепости Иран хараб шаху становилось все сложнее. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы поддержать свой трон, славу Грозы Вселенной. Но и после принятия им крутых мер, отправки нескольких командиров на эшафот дальнейшие его военные операции в Дагестане не перестали проходить под знаком поражений.
Наступили зимние морозы. В лагере Иран хараб каждый день обмороженные, истощенные голодом умирали десятки, сотни воинов шаха. Воины, находящиеся в осажденном врагами лагере, питались, чем попало: трупами лошадей, мулов, верблюдов. Они порой не гнушались крысами, полевыми мышами.
Нервы кизилбашей были на пределе. Они между собой по любому поводу устраивали драки, поножовщины; от голода, холода падали в обморок; часто умирали от пуль, стрел, пущенных в лагерь горцами из степи. В лагере полностью упала дисциплина, воины дезертировали целыми отрядами.
Испытанный шахом в Индии, Афганистане, Грузии, Азербайджане метод террора на дагестанской земле оказался пагубным для него самого. Пытаясь сломить дух сопротивления дагестанцев, шах лишь вызвал их ожесточение, звериную ярость. Тем не менее шах, испытывая огромный недостаток в продовольствии, возобновил военные действия против табасаран, ахтынцев и каракайтагцев.
На этот раз шах точно выбрал нужный момент. Чувствуя беспечность военных командиров, населения Дагестана после головокружительных побед, шах одновременно ударил по нескольким направлениям. Он разделил свое войско на четыре отряда и направил их Кара-Кайтаг, Табасаран, Теркеме, Даргинский округ. Горцы от неожиданного удара в спину были смяты и подавлены. Отряды шаха с южного похода вернулись в Дербентскую крепость и крепость Иран-хараб с множеством крупного и мелкого рогатого скота, провианта, пленных. Затем шах с кавалерией вихрем пронесся по Табасарану, Кюринскому округу, оттуда направился в Кубинский уезд.
Кизилбаши осмелели, не давали покоя жителям Табасарана, которые жили в долине Рубас-чая. Шах через своих лазутчиков табасаранскому Кадию, Майсуму, Махмуд-беку, Мирзе Калукскому, Амир-Хамзе, Хасан-беку, Мажваду отправлял деньги, ценные подарки с целью подкупа. Он от своих гонцов требовал, чтобы они не скупились на посулы, громкие обещания. Кизилбаши пытались склонять верхушку Табасарана в свою сторону. Верхушка Табасарана деньги, подарки шаха принимала, а гонцов или убивала или выгоняли обратно.
Верные заветам своих отцов, Кадий, Мирза Калукский, Махмуд-бек, Амир-Хамза, Хасан-бек, Мажвад отклоняли любые предложения шахских посланников, отказывались сворачивать свои стяги, подчиниться шаху. А шах становился все настойчивее и требовательнее. Со временем в речах гонцов стало меньше заманчивых предложений, но больше угроз. Наконец, неуступчивость табасаранских военачальников Надыр-шаха вывела из себя. В направлении лагеря Рустан-бека, расположенного в урочище Синик, из Муганской степи и Хорасана по местности Узун-дере двинулся двенадцатитысячный отряд авшоров. Отряд по степной местности Узун-дере направился в среднюю и верхнюю части Табасарана. За поселением Дарваг кизилбаши в нескольких местах взорвали заградительную стену Дагбары. Там войско шаха разделилось на два отряда. Первый отряд направился по маршруту Рубас-чай, Ерси, Хапиль, Татиль, Хучни, Хина, Ханаг, Урочище оборотня. Второй отряд из Дербента по руслу реки Чираг-чай направился в сторону Хива и Агула.
К табасаранскому Кадию пришел новый посланец Надыр-шаха и потребовал: «Табасараны должны признать над собой власть Надыр-шаха. Если воспротивятся и в этот раз, все, кто находятся под правлением Кадия, будут уничтожены, полонены. А их дети превращены в есиров и отправлены в Персию.»
Едва проводив посланцев шаха, Кадий верхнего Табасарана направил вестовых к Мирзе Калукскому, Махмуд-беку с поручением, чтобы они кизилбашей встретили в условленном месте. А своим наместникам на местах поручил, чтобы все население сел и аулов, расположенные по пути передвижения воинов Рустан-бека, были немедленно отправлены в глухие лесные массивы, горы…
Мирза Калукский со стороны урочища Цумаг с конными, пешими дружинами двигался на восток, в долину реки Рубас-чай. Дружины дотемна должны были добраться и лагерем стать по населенным пунктам Улуз, Пилиг, Курма, Чурдаф, Ругуж, Ханаг, Хурик, Хина, Хучни, Хустиль, Гурхун, Дюбек. Мирза Калукский полем для битвы с кизилбашами выбрал урочище Хина.
Хаким и Халид на своих добротных конях ездили по левую руки Мирзы Калукского, Махмуд-бек и Мажвад двигались по правую руку. На лесной тропе под копытами коней с хрустом ломались сухие сучья. Черные вороны, предчувствуя предстоящее пиршество, каркая, стремительно неслись над головами всадников, срываясь с вершин деревьев, присоединялись к огромной стае, сопровождали их повсюду. Они, временами теряя терпение, неожиданно безбоязненно камнями падали на головы воинов, неожиданно пикировали и на огромной скорости, пронзая воздух сильными крыльями, с карканьем взмывали ввысь.
В лесу остро пахло гниющими листьями, распространялся приятный запах разогретых солнцем диких яблок, груш, шиповника. Слева, справа узкой лесной дорожки, за стволами деревьев мелькали фигуры конных дружин; по всему пути передвижения их прикрывали арьергарды, состоящие из легкой кавалерии, стрелков и лучников.
Халида одолевали тяжелые думы: «Гунны, калукцы, нитрикцы, чуркулы, этеги, кухурики, хамандары вооружены, экипированы намного хуже, чем кизилбаши. Одни воины в руках держат только дубинки, вилы, другие косы, временно превращенные кузнецами в пики. Что же с нами будет?»
Он своими сомнениями решил поделиться с Мирзой Калукским:
– Мирза, ты, вправду, хочешь сражаться с дружинами Рустан-бека?
– Да, – взметнул на него недоверчивый взгляд, – тебя что-то угнетает?
– Кизилбаши три раза больше нас, они умелые и отважные воины. Каждый из них вырос на коне, меч в руке кизилбаша привычнее, чем посох в руке нашего пастуха.
– А мы что, Халид, идем сражаться с метлами в руках? Ты меня поражаешь! Случаем, не струсил перед сражением с кизилбашами? Слышишь, Мажвад, – со смехом обратился Мирза Калукский, – Халид, твой племянник, сомневается в доблести и отваге наших воинов.
Мажвад повернулся в седле, сбив шаг своего коня, изпод бровей бросил осудительно взгляд на Халида.
– Ни в доблести, ни в отваге наших воинов я не сомневаюсь, – Халид стал обиженно отмахиваться от дяди. – У нас не все воины имеют боевых коней, не все вооружены мечами, луками и стрелами, не говоря об огнестрельном оружии. Не хватает полевых пушек, мортир, очень мало огнестрельного оружия…
– Знаем, не слепые! Если наши воины хотят вернуться к своим женам и детям целыми, невредимыми, так пусть оружие раздобудут в бою! Халид, ты не сомневайся в нашей силе и доблести. Мы владеем таким грозным оружием, перед которым все кизилбаши обратятся в бегство. – Мирза Калукский лукаво улыбнулся, положил руку на могучее плечо Мажвада. – Выпустим вперед нашего богатыря Мажвада, как пушечную торпеду, кизилбаши глянут на него и от страха все попадают на землю.
По рядам воинов прошелся дружеский смех.
Мажвад страшно вылупил глаза, повернулся в сторону кизилбашей, погрозил кулаком величиной с детскую голову. С его пояса, украшенного червонным серебром, на бок коня свисал тяжелый меч в дорогих серебряных ножнах длиной полтора метра; за спиной, за правым плечом, торчал массивный лук, ударом дуги которого можно было переломить хребет врагу, за левым плечом висела протертая кожаная тавра с колчана стрел. Коня ему подседлывали всегда самого крупного и выносливого. Но и он под Мажвадом долго не выдерживал, поэтому он с собой под седлом вел еще двух свежих коней, которых тоже приходилось часто менять.
– Если б можно было так легко напугать кизилбашей… – горько усмехнулся Халид.
Его конь прошагал рядом с дикой сливой, колючая ветка больно прошлась по щеке.
– Если кизилбаши так сильны, то почему они десятилетиями не могут нас покорить? – погасив смех, прищурил глаза Мирза Калукский. – И если еще раз дело дойдет до драки, то мы им еще раз покажем им увесистость своего кулака, остроту мечей, меткость своих лучников! Да, головы наших воинов не прикрывают железные шлемы, их сердца не защищены крепкими кольчугами. Но у многих есть луки и стрелы, наконец, ружья. Наши пушкари, стрелки свинцом и огнем выкосят кизилбашей. А кто сравнится с гуннами и калукцами в умении стрелять из огнестрельного оружия, лука? С детства мы на бегу научены бить косулю в глаз, сразить волка и медведя наповал.
– Это мне понятно…
– Но тебе не понятно самое главное, друг мой. Степные люди глохнут в наших горах, слепнут в наших лесах. Деревья и скалы, реки и долины станут для врага непреодолимыми преградами, а нам – надежными защитниками и непреступными крепостями.
Мирза Калукский с Махмуд-беком решили расположиться лагерем в селах на холмах, расположенных по берегам реки. Урочище Хина с их высоты смотрелось как на ладони. В лагере всадники расседлывали коней, пешие подтягивались под деревьями, за скалами искали тень, садились, ложились на мягкую траву, кто находил подстилку из соломы. Многие располагались в саклях, в сеновалах гостеприимных сельчан, дворах, сараях…