Кизилбаши до основания разрушили и сожгли населенные пункты Хив, Хоредж, Куштиль, Вертиль, Кувиг. Они каленым железом выжигали всех, кто им оказывал сопротивление. Нигде не задерживаясь, кизилбаши спешно двигались в сторону Агула. Тпиг и несколько населенных пунктов Агула сравняли с землей, многих жителей порубили мечами, сотни молодых воинов были пленены и отправлены в Персию. А там персам открывалась прямая дорога в Кулинский район, на Кази-Кумух.
2002 г.
Молитва Шах-Зады
Хасан с молодой женой Шах-Задой, на которой недавно женился, верхом на конях возвращались со свадьбы с Агула к себе в селение. Над открытыми шапками зеленых холмов играл шаловливый ветер. На холмах ветер игриво заползал Шах-Заде под складки платья. От этого ей становилось легко, щекотно, даже весело. Над головами всадников висел горящий диск солнца, оно обжигало их лица, открытые части тела и рук. Разморенные жарой кони шли, понуро опустив головы; над их мокрыми пенистыми спинами кружились слепни, под копытами шелестела зелёная трава.
Дальняя дорога под тенью Малого Кавказского хребта не имеет ни конца ни края. Ее не то что женщина, но и опытный путник тяжело переносит. Хасан украдкой бросал любящие взгляды на Шах-Заду, временами перекидываясь с ней двумя-тремя малозначительными словами. Он сейчас жалел, что не послушался ее – надо было встать с первой зарей и пуститься в путь.
Теперь ему было стыдно за свое упрямство, видя, как тяжело переносит эту дальнюю езду его молодая жена. Лицо ее потемнело от усталости, обветренные губы потрескались. Шах-Зада в девичьи годы мало ездила на коне. Она не привыкла к далеким изнурительным путешествиям, тем более на коне. Хасан тоже устал. Полдня они не слезали с коней. Солнце стояло на зените, пора бы остановиться на отдых. Местность перед ними полого спускалась, открывая за далью даль. Здесь останавливаться на отдых было небезопасно. В любую минуту из любого ущелья мог подняться густой дымчатый туман. И они в тумане могли затеряться, заблудиться, надолго исчезнуть в густой серой неизвестности.
Хасан снова заботливо оглянулся на жену. Шах-Заду сморило, ее глаза туманились, они слипались от усталости. Бока ее коня были мокрыми от пота, с кромок войлочного чепрака под его ноги падали сгустки мутной пены. Мутная пена с остатками грязи и зелеными травинками срывалась с губ коня и густыми сгустками, узкими прозрачными нитями уносилась на макушки стебельков высоких луговых растений. «Как бы нам не столкнуться с „лесными братьями“, – тревожился Хасан, – говорят, они здесь давно хозяйничают». Хасан подумал об этом без страха, он тревожился за Шах-Заду. Он давно перестал бояться смерти, не уклонялся от нее, и она, словно зная о его бесшабашности, обходила стороной. Но сегодня он был не один, с ним была его красавица-жена, которая даже предположить не могла, какая опасность может подстеречь их за любым выступом, оврагом, расщелиной, серым каменным валуном, за кустами дурманно пахнущего рододендрона.
К тому же на конях съезжать с холмов, круто спускающихся в ущелье реки, Шах-Заде приходилось очень тяжело. Вдруг перед ними в ясную и безветренную погоду из ущелья огромными белыми клубами стал подниматься белоснежный туман. Туман, путаясь в развевающейся белесой пряди верблюжьей паутины, стал оседать пушистыми клубами на макушки березовых и дубовых деревьев, растущих по краям альпийских лугов, на кусты малины, ежевики, на гребни долговязых холмов. Лошади, трусившие по мшистым лугам, с устало опущенными головами, неожиданно взбодрились, зафыркали, пошли веселее. В пряди влажного тумана стали вплетаться легкие струи поднявшегося с ущелья ветерка. Туман сквозь свою прозрачную пелену пропускал золототканые лучи солнца, создавая невероятные ассоциации его невесомости и воздушности. Всадники, как в молочную реку, по самую грудь лошадей погрузились в нее, а потом неожиданно исчезли. Создавалось впечатление, что эту двигаются не всадники, а какие-то невероятные существа плавают в белых клубящихся волнах огромной молочной реки, куда с небес случайно упало солнце. Есть такая примета, если в отдельно взятой местности холмистой лощины вдруг появился туман, значит, недалеко находится большая вода. Лошади это почуяли. Хасан, пытаясь что-то различить, привстал на стременах, но впереди все было окутано туманом. Спустя какое-то время туман так же неожиданно рассосался, как он появился. Солнце тотчас стало их припекать.
По лицу Шах-Зады катились крупные капли пота. Они, стекая, падали на грудь, оттуда скатывались на подол её платья из бардового бархата. У нее с головы на плечи сползла бардовая шелковая шаль, открывая горячим лучам солнца белую лебединую шею. На красиво выточенных ступнях ног красовались туфли бардового цвета. На безымянном пальце правой руки блистал перстень с красным рубином, с мочек маленьких ушей свисали золотые серьги с рубиновыми глазками, они с каждым шагом коня, на котором сидела, в лучах солнца дрожали, переливаясь капельками алой крови.
Это была женщина с удивительно красивыми, яркими чертами лица. Аккуратно выточенный высокий прямой лоб, маленький прямой, словно вырезанный из слоновой кости, нос с узкими трепетными ноздрями делали ее невероятно красивой, недоступной. Серо-голубые лучистые глаза Шах-Зады были широко открыты, но голова ее была словно в тумане. Она вся ушла в свои думы. Поэтому она не могла заметить ни высоких стебельков горных трав, ни клочка белых облаков над головой, ни даже тревожных взглядов Хасана. Она мысленно находилась далеко отсюда, там, у излучины горной реки, в глубокой лощине Караг-чая, где впервые познакомилась с Хасаном.
Хасан видел, Шах-Зада своими думами находится в заоблачных небесах, и он не досаждал ее разговорами. Ее белокожее, как матовое стекло, лицо вдруг переменилось, стало светиться счастьем, в широко открытых небесного цвета умных глазах заиграл огонек. Хасан тоже улыбнулся. Она заметила улыбку на его губах и была благодарна ему за это, за его молчание. У него тоже с самого Агула светилось лицо. Шах-Зада по блеску в его глазах, по влюбленным взглядам, которые бросал на нее, догадывалась, что он тоже вспоминает их первую таинственную встречу.
В тот день жена Айханум первый раз без причины глубоко обидела Хасана. Он, не выдержав капризы, уколы и придирки, бестолковую ругань больной жены, хлопнул дверью, выскочил во двор. Оседлал коня, вскочил в седло и во весь дух пустился в сторону речки.
Он направил коня к своему излюбленному месту, к крутому утесу с многочисленными родниками, зелеными оазисами липы, осины, бука, плакучей ивы. Чистые струи воды с шипением падали с крутой скалы, обросшей зеленым речным мхом. Родники, сливаясь в говорливые ручьи, прозрачными хрустальными змеями впадали в быстрые воды Караг-чая. Вся долина была усыпана круглыми булыжниками, обтесанными многолетней работой реки, небольшим, с детский кулак галечником. Лишь мелкие острова ивняка, вербы местами меняли ее ландшафт и окраску, сливаясь с рекой своими серо-голубыми тенями.
Хасан спешился. Он, на поводу ведя коня, обогнул крутой спуск к реке, направился к глубокому пруду, образовавшемуся после последних паводков. Вдруг увидел такое, от которого его бросило в жар – чудесное зрелище поразило его взор. В десяти шагах от него со скалы в глубокий запруд головой вниз бросилась девушка шестнадцати-семнадцати лет, прелестная, как мечта. Девушка была раздета догола, она не видела Хасана и продолжала в воде весело плескаться. Когда ее тонкое, гибкое и белокожее тело погружалось в воду, густые черные волосы всплывали на поверхность воды пышными волнами; она долго оставалась под водой, потом, как большая белая рыба, выныривала на поверхность пруда, опять ныряла.
Хасан только второй раз в жизни видел обнаженную девушку подобной красоты: крутые упругие бедра, удивительно красиво выточенные, сильные икры ног, прямая спина, дугою изогнутая к низу; высокая, удивительной красоты упругая грудь, лебединая шея. У Хасана от неожиданности по коже спины пробежали мурашки, задрожал подбородок. Он долго стоял, завороженный этой дивной горской красотой, простоял бы так до ночи, если бы конь, казалось, тоже удивленный нагим женским телом, не заржал весьма некстати.
Девушка от неожиданности вздрогнула, подняла на Хасана удивленные глаза, синие, как небо, подернутые туманной дымкой, и вскрикнула. И, кажется, испугалась не мужчины, высоко стоящего над ее головой, а вороной масти огромного коня, нетерпеливо бьющего передним копытом по мелкой речной гальке и огромными круглыми глазами уставившегося в нее. Она быстро пришла в себя, стыдливо прижав руки к груди, выскочила из воды, на ходу изящно изогнулась, подобрала платье, босоножки и, задиристо хохоча, исчезла за утесом.
Сердце Хасана радостно всколыхнуло, воспламенилось от неожиданно нахлынувших чувств. Оно погналось за прекрасной незнакомкой. Но конь заупрямился, стал недовольно пофыркивать, ударяя копытами передних ног о булыжники. И Хасан, чтобы остудиться от неожиданной встречи с прекрасной русалкой, над ручьем опустился на колени и пригоршней стал зачерпывать воды, поглощая ее большими и жадными глотками, пытаясь погасить вспыхнувший внутри пожар. Хасан долго стоял у речки под впечатлением неожиданной встречи с девушкой. Наконец пришел в себя. Ведя под уздечку коня, Хасан направился в сторону селения, все еще оглядываясь по сторонам. Его глаза между пестрыми кустами речных верб все еще искали небесно-голубые глаза незнакомой пери.
Сегодня вечером Хасан был приглашен в гости к другу Гаджимагомеду. Постучался в наружную дверь, никто не ответил. Ему ничего не оставалось делать, как по лестнице подняться на второй этаж. Дверь из прихожей в одну из комнат была приоткрыта. Через нее он увидел трогательную сценку, от которой расчувствовался до слез. Друг, нежно приклонив голову на колени своей красавицы жены, теребил пальцами мягкий пушок на головке своего годовалого сына. Сынишка заливисто смеялся, он маленькими белыми пухлыми ручонками тянулся к папаше и обнимал его кудрявую голову.