Хасан замер на пороге в комнату. Он стал невольным свидетелем чужой семейной идиллии. Он никак не решался нарушить эту трогательную картину общего семейного счастья. Машинально переступил порог комнаты, даже забыл поздороваться. Перед его глазами всплыла худосочная жена с узким морщинистым лицом, чешуйчатой кожей, плоской и пожухлой грудью. Жена с первых дней замужества была нездоровой, а после рождения первого ребенка потеряла и остатки здоровья. Она к Хасану, как к мужчине, потеряла всякий интерес.
Перед глазами Хасана стала и другая жена, красавица Мила. Она поклялась родить ему сына, но неожиданно на его глазах стала клятвопреступница. Она ему изменила с другом и бросила его. Вспомнил погибшего в Афганистане единственного сына. Когда перед глазами Хасана стал сын, он часто задышал, заморгал глазами, к горлу подступил комок. Он побледнел, на лбу выступили капли пота, еле удержался, чтобы не заплакать. Вдруг чей-то отдаленный голос, доносившийся до ушей, вернул его в реальность. Он пятился обратно, к двери.
– Хасан? А, Хасан? – друг Гаджимагомед бросился ему на встречу и стал душить в своих медвежьих объятиях. – Что с тобой?! Случаем, не заболел?! – тревожно заглянул ему в глаза, нет, глаза были чистые, здоровые, но они говорили, что их обладатель попал в неудобную ситуацию семейного счастья друга. – Мы с женой Гузель своим легкомыслием сконфузили тебя! Не поверишь, друг, но в душе я вся еще остаюсь мальчишкой! Семнадцать лет я в браке, но, когда мои глаза встречаются со страстными глазами жены, как в молодости, в моих жилах начинает играть кровь! – он бесхитростно улыбнулся.
Хасан дни и ночи проводил в мечети, давно отвык от подобных супружеских нежностей, страстных взглядов жены. Да и редко где в горах увидишь такие открытые, нежные, трогательные отношения между мужем и женой.
– Сын ваш – свет ваших очей! – Хасан скороговоркой выговорил первые слова, что пришли на ум. – Да продлится его жизнь на тысячу лет! Мир вашему дому. Пусть никогда не погаснет пламень огня в вашем очаге, никогда не иссякнут припасы в вашей кладовой! – так Хасан старался подавить свою неловкость.
Гаджимагомед обнял друга за плечи, улыбаясь во весь рот, отвел его на диван, к журнальному столику.
Жена Гаджимагомеда тепло поприветствовала Хасана и поспешила с дивана рукой стряхивать несуществующие пылинки. В это время с балкона в гостиную распахнулась дверь и в ее проеме замерла девушка. Гаджимагомед нежно взгляну на девушку: «Вот и моя дочь Шах-Зада, приехала на каникулы; в столице в государственном университете учится на юридическом факультете, желает стать судьей»… Мы ей дали имя в честь нашей знаменитой прабабушки…
Он не мог не заметить, как Хасан заробел перед его дочерью. Он с другом вместе вырос, они вместе ходили в первый класс, вместе закончили школу. Гаджимагомед знал, Хасан с детства был застенчивым перед девочками. Хасан, даже когда голова и борода приняли слегка серебристую окраску, от этого комплекса не избавился. Нужно было как-то вытащить застенчивого друга из сконфуженного состояния. Он лукаво обратился к жене:
– Жена, ну что у тебя там, на кухне – с утра в рот крошки хлеба не брал.
Жена Гаджимагомеда Гузель была очень тонким и понимающим человеком, она тоже заметила, как Хасан покраснел перед их дочерью.
Гасан не раз видел, как Шах-Зада, возвращаясь со школы, при случайных встречах с ней на переулке бросала на него долгий, пронзительный взгляд. Ему иногда казалось, что она за ним всюду ходит тенью. Он про себя улыбался, думал ребячество, пройдет. Это было давно, ничуть ли в другой жизни.
А сейчас Хасан был озадачен тем, что дочка друга как капля воды похожа на девушку, которую сегодня встретил у реки. Солнце било ему в глаза, он перед девушкой совсем потерялся. Да, он не мог ошибиться – перед ним стоит русалка с реки.
Шах-Зада недовольно надула губки: «Как Хасан не узнал ее?! Ее сердце кричало: „Ты, что, ослеп, разуй глаза, взгляни на меня внимательнее! Это же я, я, Шах-Зада!“»
Жена глазами с мужем вела немой разговор, что могло случиться между их дочкой и Хасаном? Она, грациозно улыбаясь, вышла в зал. Через минуту кликнула:
– Мальчики, девочки, быстро мыть руки и идите к столу.
– Хасан, – беря друга под руку, – пойдем, ополоснем руки, если опоздаем к столу, моя ненаглядная может оставить нас без ужина, – то ли в шутку, то ли всерьез заметил Гаджимагомед.
– Мальчики, попробуйте только опоздать к столу! – рассмеялась Гузель, – а то обижусь и все снесу соседу. Он-то, вечно голодный, за минуту все запихнет себе в рот.
После этой шутки Гузель у Хасана на сердце отлегло. Он давно не встречался с такой дружной, веселой супружеской парой.
Когда мужчины садились за обеденный стол, Шах-Зады нигде не было видно.
Дверь на балкон все еще была раскрыта. С наружи поднялся, зашумел ветер. Ветер через очажную трубу ворвался в зал, в дымоходе очага загудело. Дым едкими клубами из очага потянулся и поплыл в сторону дверного проема балкона. Когда дым рассеялся, в дверном проеме стояла и улыбалась русалочка, которую он встретил у реки. Хасан изумленно встал и застыл на месте. Шах-Зада стояла перед ним, робея, не зная, куда себя деть. Небесно-голубое платье ниже колен, под цвет глаз, подпоясанное таким же узким ремнем, прикрывало, но не скрывало ее стройный стан. Хасан сравнил ее с персидской шахиней. С кем сравнивала она Хасана, трудно было определить. Длинные дугообразные ресницы скрывали выражение ее глаз. Так она перед ним стояла несколько мгновений, которые ему показались целой вечностью. Девушка широко распахнутыми глазами лукаво заглядывала на гостя, как бы отчитывая его за забывчивость:
«Что, не узнал?»
Глаза Хасана спрашивали:
«Когда ты успела так вырасти?!»
Ее глаза отвечали:
«Когда ты зарылся в свои книги, стал отшельником!»
Молниеносная вспышка из глаз в глаза, и во рту у Хасана пересохло. Шах-Зада своими серо-голубыми глазами так мило улыбалась, что у Хасана внутри что-то надорвалось…
«Вот она, моя суженая, – Хасан вдруг испугался своей неожиданной мысли. – Где ты была, когда в Алма-Ате я тебя искал?!»
Так получилось, что теперь он женат на другой женщине. Дома его ждет больная жена Айханум.
«Нет, Хасан, теперь я не твоя суженая! – печально заискрились ее глаза. – Оглянись, посмотри на себя, ты стальными тросами прикручен к калеке Айханум. Я молода, красива и несчастна. Скоро меня засватают, и я чужой женой войду в чужой дом…»
Хасан возвращался из мира грез в настоящую действительность, к той своей суженой, которая спустя пятнадцать лет со дня знакомства стала его женой. Он нежно заглянул в глаза Шах-Зады: «О Аллах, я благодарю Тебя за то, что меня соединил с такой пери». Шах-Зада тоже все еще пребывала в мире грез.
Вдруг их внимание привлекла красиво вычерченная и нанизанная на нить горизонта цепочка холмов в зеленой оправе, тонущая в мареве майского дня. Над одним из холмов делала круги пара орлов, красиво и свободно парящая под синими небесными сводами.
– Шах-Зада, – Хасан нежно позвал жену, – мне кажется, что мы с тобой – орел и орлица и летим на крыльях ветра с гребнистой волны вереницы холмов на гребнистую волну. Так бы нам жить вечно… с песней… с песней ветра и гор на губах! Да, да, сегодня кругом звучит песня! – звонко захохотал Хасан. – В сердце, в небе, в воздухе, в горах, в цветах, в твоих глазах, Шах-Зада!
Шах-Зада возвращалась из плена сладострастных дум. От слов признания любви Хасана ей стало легко на душе, она свободно задышала. Она звонко рассмеялась:
– Какой же ты чудной, Хасан! Ну, прямо ребенок… – кровь большими толчками пульсировала у нее на висках; она была бледна; иногда перед глазами крутились темные круги; на лбу выступили и скатывались на переносицу, выемки под глазами крупные хрусталики пота.
От внимательного взгляда Хасана не ускользнули внезапные перемены на лице жены. Она, по всей вероятности, получила солнечный удар. Он заставил своего коня шагать бок о бок с конем Шах-Зады; тыльной стороной руки вытер пот с ее лба; алую шаль накинул на голову; левой рукой обхватил ее за тонкую талию.
– Жена, – позвал он.
Она повернулась к мужу лицом.
– Хочешь кислого айрана?
Только теперь она почувствовала, что у неё появился свист в ушах, в глазах потемнело, непонятно кружится голова, язык прилипал к небу.
– Мне бы глоток холодной воды.
– Скоро будет речка, родники, там много чистой холодной воды, – заботливо сказал Хасан. – Напоим лошадей, сами напьёмся вдоволь, передохнем и последуем дальше. До наступления ночи надо выбраться на безопасное место.
В этот день Хасан всё время держал винтовку на боевом взводе, рядом, под рукой, лежал амузгинский кинжал с рукояткой из слоновой кости и ножнами, оправленными серебром с позолотой.
– А какая тут может быть опасность? – полушёпотом спросила жена.
– Недавно в этих местах объявились бандиты – экстремисты, воинствующие религиозные элементы, то есть салафиты. Говорят, они угнали полстада бычков соседнего колхоза. Бригадира убили, пастухов избили, связали, сбросили в ущелье. – Хасан говорил тревожно, заглядывая за холмы.
Шах-Зада хотелось спросить у мужа, кто такие экстремисты, воинствующие религиозные элементы и эти самые са… са-ла-фи-ты, но почему-то постеснялась. Раз муж говорит, значит, они – злые люди, жаждущие крови. Вскоре местность круто подалась вниз, под гору, а земля под копытами коней стала влажной и прохладной. Ветер до их ушей донёс рев беснующейся в долине от вчерашних паводков реки. Кони, привлеченные водой, пошли быстрее.
Перешли реку. На берегу реки, в тени берёз, они остановились на привал. Шах-Зада соскользнула с седла и как пушинка спланировала Хасану на руки. Она, разминая ноги, прошлась к реке, за большим серым валуном с плеч сбросила шаль, сняла верхнее платье, обувь; за камнем ступила в стремнину реки и стала весело плескаться. Хасан расседлал коней, долго выхаживал, чтобы они остыли, отдышались; пучком сухой травы насухо вытер им спины, стреножил и пустил пастись. Шах-Зада освежилась в прохладной воде, бодрая, полная энергии и сил прибежала к мужу.