А потом, когда он в своих грезах благополучно приставал к своему пристанищу и приходил в себя, где-то там, внутри, происходил спазм, что-то сжималось и не отпускало потом целый день.
С Шах-Задой у него все случилось не так, как с Айханум. Хасан лег на спину, она воссела на него, дрожащими горячими руками нежно обвила его шею. От возбуждения оба стали быстро и прерывисто дышать. У Хасана потемнело в глазах, кровь на висках стала пульсировать толчками. От счастья она захмелела и стала хохотать как безумная. Над головой мерцали звезды, их глаза друг друга почти не видели, но они осязали, чувствовали элементарную перемену настроения души, каждую выпуклость, каждый изгиб, каждую клетку вожделенного тела. Хасан весь дрожал, неуловимой нервной дрожью бились зубы о зубы. Он предполагал, что и Шах-Зада природой создана по подобию Айханум. Но выяснилось, Айханум была сложена не так, как Шах-Зада. Ее тело было сухое, похожее на необструганную доску – одна кожа и кости. Она была совершенно бесстрастна в постели.
А Шах-Зада была другая: тугая, сбитая как большая белая рыба, с мускулистыми икрами ног, рук, плоским мощным животом, упругими, как мячи, выпуклостями грудей. Она в порыве страсти шумно дышала тонкими дрожащими ноздрями, стонала, прижимаясь к нему все ближе, крепче… Хасану стало хорошо, он неистово поплыл в бездонный омут и там с ней вступил в сумасбродные «игры»… Его впечатление было в тысячу раз ярче и сильнее, чем то, что он испытывал в молодые годы со случайными женщинами, с Милой, особенно с женой Айханум. Шах-Зада вскрикнула и бешено задвигалась над ним… Это было неожиданно, сладострастно…
– Как тебе? – прошептала она, обливаясь потом, целуя лицо, шею горячими губами, втыкая ему кончик язык в рот, ноздри.
Было стыдно, и он прошептал:
– Весь горю!..
Она с дрожью в голосе засмеялась:
– Я тебя затащу в такой кипящий вулкан, что там от счастья закипишь, – горячо прошептала она, – ты уже?.. Ну, скажи милый, чего молчишь?
– Да.
– Тогда ложись рядом, обними и крепко прижми меня к себе.
Он лег рядом и обхватил Шах-Заду могучими руками. Хотелось говорить ей самые нежные, ласковые слова, которые в жизни никогда и никому не говорил.
– Я хочу вдыхать в себя все запахи твоего тела, как глотки живительного кислорода, как запахи нектара и так, в твоих объятиях уснуть и не проснуться. Хочу пить тебя глотками, глоток за глотком, глоток за глотком… Хочу вместе с тобой превратиться в большую тучу, разогнаться и улететь к звездам…
– Тогда выпей меня бережно, каплю за каплей, глоток за глотком! И торопись обернуть нас тучей, иначе, пока на небосклоне мерцают звезды, не успеем долететь до них, пойми, – поцеловала его в губы, – если мы так всю ночь будем любить друг друга, твои звезды перестанут нас ждать, покинут небосклон, – шептала Шах-Зада, щекоча его лицо кончиками своих шелковистых волос.
Хасан сладостно потянулся к ней, горячими губами задышал у ее щеки.
– Не делай так! – Шах-Зада рассмеялась так, как будто зазвенел хрустальный колокольчик, – мне горячо.
Стыд прошел, и Хасан почувствовал, как снова у него просыпается желание. Он ласково и мягко потрогал низ ее живота. Судорога прошлась по ее животу и ногам. Он губами прикоснулся где-то за ухом, руками стал водить кругами вокруг ее живота, кончиками пальцев потрогал ее низ, там, где растет ласковый пучок волос… За эту ночь она ни один, ни два раза крепко прижималась к нему, стискивая его изо всех сил, доводя его и себя до исступления.
Хасан явление Шах-Зады воспринял бесценным даром небес, заветной звездой, неожиданно взошедшей перед ним к утренней молитве, солнечным благодатным теплом в зимнюю стужу. Открытие двигающегося над собой живого и горячего тела было для него и новым шагом в другой неведомый мир. Другое – худосочное, тощее тело, которое доской когда-то лежало рядом с ним, сейчас вызывали в нем неприязнь и сожаление. Он в своих снах видел именно его, жаждущее, пышущее жаром, с нежным пушистым лобком и легким запахом мускуса здорового тела. Она была нетерпелива, как весна, и божественно красива, как осень в горах.
Магия тела Шах-Зады, ее ферромагнетизм действовали на него повсюду, даже тогда, когда ее не было рядом, когда болезнь жены доводила его до исступления, когда душевная боль достигала такого апогея, что она превращалась в физическую боль, когда эта боль выворачивала его внутренности. Тогда, кроме магии тела Шах-Зады, ему ничто не помогало: ни изнурительная работа, ни мольбы, ни молитвы. В это время надо было снова чувствовать легкий запах терпкого пота и ответные движения горячего и сухого тела Шах-Зады. Он который раз вновь и вновь переживал, как Шах-Зада очень искусно, нежно подкладывает под себя его дрожащее тело, и каждый такой терапевтический сеанс доводил их до сладостного исступления. Они засыпали, уставшие, под утро.
И душа Хасана радовалась от близости с ней. Ему казалось, что она все время блуждает по всему его телу: она иногда находилась под ребрами, иногда чуть выше желудка, то в пупке, то ниже него, то на губах. Когда душа здорова, от нее на сердце теплее и спокойнее. Это тепло никогда не кончается: трать его, сколько хочешь, чем больше тратишь, тем больше оно восстанавливается внутри. Когда душа здорова, наполнена теплом, он в жизни не чувствует никаких преград. Но как только душа заболеет, тело холодеет, она съеживается. Внутри появляется пустота, в таком состоянии лучше никого не видеть и ни к кому не подходить. Чужие люди злобны, в то время, когда их души пусты, они никому и никогда не прощают душевной пустоты. Для Хасана в жизни, когда душа опустошается, наступают черные дни. Эта пустота выбивает его из ритма жизни, сердце замирает, сбивается с такта, словно оно отмирает. Тогда он теряет всякий интерес к жизни, словно он неживой. В этом состоянии он старается не попасть под глаза больной жены, словно боится за себя, вдруг не удержится, наговорит ей кучу неприятных слов.
Хасан с Шах-Задой через три дня там же, в лесу, где у них состоялась волшебная встреча, договорились еще раз встретиться. Он ждал, но ее все не было. Он стоял, прислонившись к могучему стволу их ясеня, ждал, знал, что ее появление его коренным образом преобразит. Он чуял, что с ее приходом даже ясень по-иному начинает дышать и играть с ветром. Знал, как только она появится на горизонте, между ними вспыхнет искра, которая разразится большим костром, электрической дугой, разрядом молний, который спалит его мечущее сердце. Они рука об руку пройдут через это очищающее пламя, заряженное магнетическими зарядами, огромной энергией, пойдут по жизни уверенным шагом.
Она пришла. Они сели на мягкий мох. Ее руки лежали на его коленях. На мгновение его рука зажала ее руку. В месте прикосновения рук возник сильный жар. Он силой магнетизма удерживал ладонь ее руки в своей руке, чтобы ни на секунду не прервался контакт между ними, чтобы их сердца работали в одном биоритме. Так они сидели час, два, три, завороженные тем жаром, который разливался по их телам и душам. Его жар, пульсируя тугой волной горячей крови, передавался в ее тело, он его ощущал на ее сладких губах, языке, шее, грудях, животе, пуповине. Потом он через ее тело передавался в тело земли, частью которого являлись и они. И он был убежден, что этот мир принадлежал ему, он принадлежал Шах-Заде, а они принадлежат Вселенной. И они будут жить до тех пор, пока будет жива Земля…
2002 г.
Голос, тонущий в небесах
Прошло пятьдесят два дня со дня кончины Айханум. Через две недели Хасан с родственниками отправился в дом Гаджимагомеда, чтобы сватать Шах-Заду. В доме Гаджимагомеда сватов ждали, с обеда шли приготовления к сватовству. Эскорт автомобилей во главе с Хасаном хозяева встретили во дворе. После чаепития, церемоний гостеприимства Хасан бархатным, монотонным голосом приступил к главному разговору своего пребывания в дом Гаджимагомеда. Хасан именно таким голосом, будучи девчонкой, заворожил и Шах-Заду.
– Гаджимагомед, мой дом стоит без надлежащего присмотра, без хорошей хозяйки, там давно не затапливается очаг. А у тебя есть дочь, способная поддерживать живительный огонь в моем очаге. Наши предки еще в далекие времена, выдав свою дочь за вашего прадеда, завязали родственные отношения с вами. Не зря ты свою дочь в честь нашей тетушки назвал Шах-Задой. Нам судьба предоставила еще одну возможность закрепить наши родственные отношения, заложенные нашими предками. – Хасан замолчал, ожидая, что Гаджимагомед подхватит его слова, доскажет недоговоренную им мысль. Но Гаджимагомед решил, Хасан красноречивее его, пусть договорит до конца.
Хасан его понял и продолжил:
– Гаджимагомед, сухие семена трав, даже разбросанные на безжизненных скалах, дают всходы. Даже бездомные люди, люди без рода, как семена диких трав, где зацепились, там пускают свои корни. По иному складывается жизнь и судьба тех людей, у кого есть родовые гнезда, межродовые связи, теплые отношения, завязанные между ними веками. Куда бы ни загнал ураган жизни мужчину из такого рода, когда у него на душе нелегко, он рано или поздно за советом, за помощью обращается к отцу, матери. Брат идет за советом к брату, друг к другу, отец к детям, муж к жене, суженый к суженой. Даже одинокий гордый орел не успокоится, пока себе не найдет пару, не совьет гнездо и не заведет птенцов. Рассудив так, я решил обратиться к тебе: будет лучше, если наши семьи, твоя и моя, еще крепче сплотятся, если ты согласишься выдать твою дочь за меня замуж.
Гаджимагомеду очень понравились слова Хасана: прямые, искренние, выходящие из глубины сердца. Он в такой ответственный день без волнения не смог бы так красиво выразить свои мысли. Гаджимагомеду Хасан давно, когда был еще безусым юношей, пришелся по душе. Он знал о любви своей дочери и Хасана. Но он с рождения дочери был повязан словом, клятвенно данным соседу. И вопреки воле дочери выдал ее замуж за нелюбимого человека. А сегодня он исправит свою ошибку, с души снимет груз большой обиды, нанесенной им своей дочери и Хасану. Кроме того, он лучшего мужа для дочери не найдет во всем белом свете. И Гаджимагомед согласился выдать свою дочь за Хасана.