– Правда! Правда! – со всех сторон раздались голоса. – Аллаху Акбар! Да, да послать Гудила, юношей и девушек в сопровождении уважаемых женщин поселения к священному дубу и на священное место Чугрияр! Аллаху Акбар! И вот на годекане поднялось мужское многоголосие, истеричная словесная перепалка женщин. Одни селяне на роль юноши и девушки с Гудилом не находили лучше и чище своих сыновей и дочерей, другие своих внуков и внучек.
– А если на это богоугодное дело снарядить внуков-близнецов и внучек-близнецов главного муллы округа, аксакала Шахбана? – неуверенно подсказал один из толчеи.
– В самом деле! – подхватили многие голоса. – Чище этих юношей и девушек нет созданий в мире!
– Аллаху Акбар! Нашли посланников к священным пирам! – умиротворенно смотрели в небеса одни.
– Иншаллах! Аллах велик, он все видит и все слышит! – галдели другие.
– Как можно быстрее снарядить делегацию во главе Гудила! Ну, слава Аллаху, зачин есть! Скорее приодеть внуков и внучек аксакала Шахбана, отправить их с Гудилами к священным местам! За общественный счет заколоть быков, раздать милостыню на священных местах! Воду из священного родника с молитвами и песнопением вылить в холодные струи Караг-чая! Камень у священного места Чугрияр перевернуть три раза!.. Иншаллах, за наши старания Аллах возблагодарит нас сполна!..
Вездесущие старухи быстро снарядили Гудила с его сопровождающими, отправили их на место паломничество, чтобы у небес как можно скорее вымаливать дождя.
– Ля-иллагьи-иль – Аллагь! – слышалось под священным дубом неровное чтение зикра. Со временем, входя в транс, набирая высоту тембра, эти звуки – призывные, фанатичные – взмывали в небеса, замирали на ветвях косматых дубов, волнами разлетаясь, переносились в густую темную чащу буков, кленов и лип, громоздившихся вдоль берегов Караг-чая. Оттуда они вперемешку с воздушными потоками уносились в Небеса…
– Ля-иллягьи-иль – Аллагь! – монотонные слова зикра призывно громким эхом отражались в высоких скалах на правом берегу Караг-чая, в тишине поляны Священного урочища. В такт зикра монотонно раскачивались макушки могучих дубов, кустарников, стебельки трав и луговых цветов. Казалось, каждый камень, каждое дерево и куст в экстазе задействованы в нарастающий круг зикра. Общая молитва, охваченная фанатичным духом в зикре, устремлялась вдаль, отражаясь в горах, долинах, лесах. Возгласы старух, ведущих хоровод зикра, прошения Гудила, заклинания, набирая силу и высоту, устремлялись на горные вершины, на мгновение замирали там, потом уносилась в бездонные глубины огромной чаши небес.
Одни паломницы, входя в транс, руками били себя по груди, голове, другие по коленям, третьи, в фанатическом трансе, закатив глаза, высоко подпрыгивая, самозабвенно выкрикивали: «Иллягь! Иллягь! Иллягь!..»
Процессия, состоящая из детей и подростков, гремя собачьими костями, висящими у поясов на веревках, водила ряженого Гудила. На голову Гудила была надета маска из козьей шкуры с прорезями для глаз и рта, обведенная красными нитями, с черными ушами из войлока и торчащими черными рогами, бородой, усами. Ряженый носил овчинный тулуп без рукавов мехом наружу. Его наряд дополнял пришитый сзади коровий хвост. Он в руках держал волшебную палку.
Ряженому больше всего радовались дети. Встретившись с ним лицом к лицу, одни пугливо прятались за спинами матерей, сестер, сверстников. Другие в страхе плакали и полными страха глазами в толпе людей искали защиту в лице матерей. Третьи, показывая свою смелость, от души хохотали, прятались за спинами взрослых, незаметно подходили, дергали Гудила за хвост и убегали, высовывали языки. А четвертые пытались обливать его водой. Гудила водили по Урочище оборотня, напевая обрядовые песни:
«Гудил – гудил, встань-ка!
Ха-ха!
Наполни все черпачки!
Ха-ха!
Дай-ка одно яичко!
Ха-ха!
Узоры старой бабушки!
Ха-ха!
Аллах пусть дождь пошлет!
Ха-ха!»
Через минуту стали хороводить другую частушку:
«Гудил, Гудил, хач Гудил!
Под золотым дождем Гудил!
Гудила долю дайте!
Гудила в дорогу провожайте!»
У родника в Урочище оборотня кашевары в огромных медных казанах на треножниках варили мясо и вокруг длинной белой скатерти, застеленной на ровном майдане, усаживали детей, старушек, угощали душистым мясом, вкусным говяжьим бульоном.
Когда все поели, старшая в процессии паломниц воздела руки к небесам, фанатично воскликнула «аль фатигья». Все, умиротворенно воздев руки и очи к небесам, хором прочли молитву, поблагодарили Аллаха за вкусное угощение. Вся процессия, читая молитву, с кувшином направилась к роднику, Гудил наполнил его, и паломники гурьбой двинулись на Караг-чай.
В поселении по длинным стремянкам на кровли саклей, навесов, сараев и коровников поднимались любопытные односельчане.
У Караг-чая показались парламентеры джамаата. Впереди шли ряженые юноша, девушка, Гудил, за ними, читая молитвы, обрядовые частушки, вызывающие дождь, старухи:
«Гудил, Гудил, хоу – хоу!
Гудила долю отдали бы!
Кремнем, кремнем!
Черной женщины проклятие!
Пусть Аллах пошлет дождь!»
Вся процессия с речки возвратилась в селение. Их всем селом встретили у входа. Женщины в селении обливали ряженого, его свиту водой, а сопровождавших его лиц одаривали халвой, яйцами, орехами, фундуком, сладостями, хлебом, вяленым мясом. Обойдя все дворы селения, участники обряда в последнем дворе поделили между собой собранную милостыню, причем ряженому дали двойную порцию.
Священный старый дуб тысячу лет рос в Урочище чугрияр, недалеко от поселения Гулли. Вторая процессия паломников под дубом в составе юноши и девушки, Гудила, сопровождающих их детей, старых женщин читала зикр, вела обрядовые хороводы:
«Зайчиха не родила,
Лейся, дождь!
Лисица не родила,
Лейся, дождь!
Косуля не родила,
Лейся, дождь!
Волчица не родила,
Лейся, дождь!»
Под корнями этого дерева находился саркофаг. В саркофаге – священный камень, приносящий дождь. Закончив все надлежащие обряды, песнопения, старухи открыли саркофаг, камень, приносящий дождь, поддели ломиком, три раза приподняли, опустили. Хором прочли молитву, раздали милостыню и разошлись. Они были уверены, что после проведения этого обряда дождь должен идти семь дней и семь ночей.
Не успели Гудил и сопровождающие его люди ступить на площадь перед мечетью, как молодежь вскинула ружья, и от оглушительных, беспорядочных выстрелов затряслось все село, утесы скал, начинающие с порога села. Под грохот ружей аксакалы гуськом выходили из мечети. Последним шел Хасан, он был печален, сумрачен…
Сегодня с самого утра с гор дул ветер, небо подернулось туманной пеленой, но пока не было видно следов дождя.
Когда главный мулла округа Шахбан на годекане монотонно заканчивал молитву, все, стоящие на площади, удивленно ахнули. Откуда-то на площадь с бурдюком в зубах неожиданно выскочила Рыжегривая волчица, бросила в круг изумленной толпы людей бурдюк и исчезла. Из бурдюка на гладкие камни площади струей полилась чистейшая вода.
– Это нам священный дуб послал ангела в образе Матери-волчицы, – прошептал кто-то изумленно.
– Да, да, Аллаху Акбар! Священный дуб, священный дуб! – подхватили в наитии остальные.
Вдруг вокруг селения, в селении, в ореховой роще, в кустарниках, в садах глухо зашумел поднявшийся с гор ветер. Он впереди себя погнал с гор черные тучи. Они наступали нерешительно, неуверенно тягались с тугими валами ветра, наливались тяжелыми капельками дождя, оседали на холмы, леса, холмы вокруг поселения. Грянул отдаленный гром, он эхом пронесся по долине реки, окрестность загудела от раскатов грома. Вдруг с неба начали падать редкие крупные капли дождя. Все лица на годекане, кровлях, улицах изумленно обратились в небо.
Дождь все усиливался. Проливной дождь, долгожданный, выпрошенный у всевышнего Аллаха молитвами, зашумел, поливая обильными струями глубоко треснувшую, покрытую чешуям, землю, освежая раскаленный зноем воздух. Люди обнимались, поздравляя друг друга, но больше всего похвал и хвалебных слов досталось Хасану.
«Все! – прошептал Хасан. – Я свой долг перед своими сельчанами выполнил. Теперь надо выполнить долг мужа перед похищенной женой: я обязан найти ее живой или мертвой. Говорят, вора или конокрада в горах поймать почти невозможно. Он там исчезает, как дым, – еще чуточку подумав. – Он на глазах исчезает, как дым».
Почему-то свои поиски Хасан начал с Дербента, так подсказывало сердце.
2003 г.
Купола Джума-мечети
Солнечное жаркое утро бирюзой отражалось на шарообразном главном куполе Джума – мечети с острым золоченым верхом и полумесяцем. Широкий двор, анфилада огромных тополей по краям, прохладные тенистые навесы, стоящие у северной стены, шум плещущего фонтана давали приют паломникам, многим десяткам мутеллимов, распевающим перед учителем богословия суры из Корана.
У открытых дверей мечети, на скамейке, сидели мужчины, женщины в папахах, тюбетейках, попрошайки разных возрастов, национальностей, включая выходцев с Востока, Средней Азии. Они обменивались утренними новостями Древнего Дербента. Несколько случайных попрошаек, просящих подаяния, теснились на улице, напротив ворот. Рядом с ними под чинарой, разостлав на зеленой траве грязный бешмет, прикрыв глаза, лежал оборванец сомнительного происхождения.
За какие-то полчаса оборванец от благочестивых мусульман услышал все новости города. Но вдруг, когда они переключились на Табасаран, веки оборванца дрогнули, по лицу, сменяя одну за другой, поползли краски. Но когда из уст благочестивых мусульман нищий услышал имя Шархана, он от неожиданности вздрогнул и привстал: у него ушки стали на макушке. Они говорили, что Шархан из предгорного Табасарана на двух тяжелых грузовиках с прицепами привез пятьсот баранов, и какой-то коммерсант из Чечни закупил их оптом и еще заказал.